БЫТИЕ И СОЗНАНИЕ

О месте психического
во всеобщей взаимосвязи явлений
материального мира

Глава I

О МЕСТЕ ПСИХИЧЕСКОГО
ВО ВСЕОБЩЕЙ ВЗАИМОСВЯЗИ ЯВЛЕНИЙ
МАТЕРИАЛЬНОГО МИРА

К постановке проблемы

Пытливая, ищущая мысль человека, проникая со все возрастающей страстью
и успехом в глубины мироздания, познает материальный мир в его бесконечности -
в большом и малом, постигает строение атома и вселенной, решает одну за другой
проблемы, которые на каждом шагу ставит перед ней природа. Эта пытливая, ищу-
щая мысль человека не могла не обратиться и на самое себя, не могла не остано-
виться на вопросе о взаимоотношении мышления и природы, духовного и материаль-
ного. Это основной вопрос философии. Различное его решение разделяет идеализм
и материализм - главные направления, борющиеся в философии. Теоретическая зна-
чимость этого вопроса очевидна.

Но вопросы большой теории, правильно поставленные И верно понятые, - это
вместе с тем и практические вопросы большой значимости. По-настоящему видеть
крупные теоретические проблемы - это значит видеть их в соотношениях с корен-
ными вопросами жизни.

Вопрос о связи психического с материальным, о зависимости психического от мате-
риальных условий - это вопрос не только о познаваемости, но и об
управляемости психических процессов. Решение вопроса о зависимости того
или иного протекания психических процессов от объективных условий определяет пути
формирования, направленного изменения, воспитания психологии людей. Правильно
поставленные вопросы познания мира в конечном счете связаны с задачами его
революционного преобразования.

Подобно тому как две линии, незначительно отклоняющиеся друг от друга в ис-
ходной точке, чем дальше, тем все больше расходятся, и небольшое вначале откло-
нение от верного пути в теории неизбежно разрастается по мере продвижения от
исходных вопросов теории в жизнь, в практику. Поэтому отстаивание верной линии
в коренных вопросах теории становится делом не только научной добросовестности,
но, в конечном счете, и моральной, политической, ответственности за судьбы людей.
Так относились к коренным вопросам теории основоположники марксизма. К этим
вопросам надо относиться именно так и только так. Иначе не стоит к ним под-
ступаться вовсе.

Психические явления, как и любые другие, связаны со всеми явлениями жизни, со
всеми сторонами и свойствами материального мира. В различных связях они вы-
ступают в разном качестве: то как рефлекторная высшая нервная деятельность, то
как идеальное в противоположность материальному или как субъективное в противо-
положность объективному. Чтобы всесторонне и верно раскрыть природу психи-
ческого, надо исходить не из абстрактно-всеобщего понятия психического, с самого

начала односторонне фиксируя его в том качестве, в каком оно выступает в одном
каком-нибудь отношении (например, как идеальное в противоположность материаль-
ному или субъективное в противоположность объективному), надо обратиться к кон-
кретному изучению психических явлений, взять их во всех существенных связях и
-опосредствованиях, выявить разные их характеристики и соотнести эти характе-
ристики с объективной логикой тех связей и отношений, в которых каждая из них
выступает. Таков отправной пункт подлинно научного исследования, единственно
возможный для того, чтобы преодолеть различные <точки зрения>, произвольные в
своей односторонности.

Психические явления выступают прежде всего в связи смозго м. Они связаны
с мозгом по самому своему происхождению. Психические явления возникают и сущест-
вуют лишь как функция или деятельность мозга. Существование в качестве процесса,
в качестве деятельности, и именно - деятельности мозга, - таков первичный способ
существования всего психического. Задача исследования природы психических явле-
ний, по крайней мере одна из существенных задач такого исследования, заключается
в том, чтобы изучать связь психических явлений с мозгом. Вопрос состоит не в том,
существует ли такая связь - это бесспорно, а в том, какова эта связь, как связана
психическая деятельность, с мозгом, каковы ее отличительные черты. При попытке
разрешить эту задачу оказывается, что она неразрешима, если не раскрыто вместе с
тем иотношение психических явлений к внешнему миру.

Психическая деятельность - это деятельность мозга, являющаяся вместе с тем
отражением, познанием мира; одни и те же психические явления всегда выступают
и в том и в другом качестве. Два вопроса - различные и даже как будто разнородные:
один - гносеологический - о познавательном отношении психических явлений к объ-
ективной реальности и другой - естественнонаучный - о связи психического с моз-
гом, - взаимосвязаны настолько, что, решив определенным образом один из них,
нельзя уже решить иначе, чем соответственным, строго определенным образом, и
другой.

Никак не приходится обособлять и противопоставлять одно другому - отношение
психического к мозгу и его отношение к внешнему миру. Этого нельзя делать прежде
всего потому, что психическая деятельность - это деятельность мозга, взаимо-
действующего с внешним миром, отвечающего на его воздействия. Поэтому пра-
вильно понятая связь психического с мозгом - это вместе с тем и правильно понятая
связь его с внешним миром. И только правильно поняв связь психического с внешним
миром, можно правильно понять и связь его с мозгом'.

Сказать, что психическая деятельность есть деятельность мозга, взаимодействую-
щего с внешним миром, отвечающего на его воздействия, - значит, в конечном счете,
сказать, что это деятельность - рефлекторная.

Положение, согласно которому психическое является деятельностью или функцией
мозга и вместе с тем отражением объективной реальности, как бы предусматривает
с необходимостью в качестве своей предпосылки рефлекторное понимание пси-
хической деятельности. Психическая деятельность является функцией мозга и от-
ражением внешнего мира, потому что сама деятельность мозга есть деятельность
рефлекторная, обусловленная воздействием внешнего мира. Психическая деятель-
ность мозга может быть отражением мира, лишь поскольку она носит рефлекторный
характер, поскольку психические явления определяются в самом своем возникновении
воздействием вещей, отражением которых они в силу этого являются.

Утверждение, что психическое есть функция мозга, не может означать и не озна-
чает, что оно является всецело изнутри детерминированным отправлением

' Так, например, идеалистическая подстановка ощущения в качестве опыта на место бытия в силу
внутренней своей логики неизбежно ведет к отрыву ощущения от мозга. Борьба Авенариуса с <интроек-
цией> диктуется его гносеологической позицией. Для того чтобы подставить ощущение, сознание в качестве
опыта на место объективного бытия, надо предварительно оторвать их от субъекта, от деятельности мозга.

6

мозга, его клеточной структуры. Как только психические явления представляются
такими отправлениями мозга, или органов чувств, они неизбежно рассматриваются как
выражения состояния соответствующего органа (рецептора или мозга) и утрачивают
таким образом свою познавательную связь с миром, превращаются в лучшем случае
в условный знак вещей. Представление о психическом как об отправлении мозга
неизбежно, как учит история, ведет к физиологическому идеализму. Познавательная
связь психических явлений с внешним миром как объективной реальностью сохра-
няется, только если они мыслятся не как лишь изнутри детерминированные
отправления мозга, а как ответная деятельность его, начинающаяся с воз-
действия на мозг внешнего мира. Мозг - только орган психической деятельности,
а не ее источник. Источником психической деятельности является мир, воз-
действующий на мозг. Связь психических явлений с внешним миром выступает, таким
образом, при рассмотрении и связи психических явлений с мозгом и их гносео-
логического отношения к объективной реальности.

В ходе нашего дальнейшего исследования мы начнем с анализа абстрактно вы-
деленного гносеологического отношения психических явлений к бытию, с тем чтобы
затем вскрыть механизм их возникновения. Психические явления возникают именно
тогда, когда в ходе рефлекторной деятельности мозга (в процессе дифференцировки
раздражителей) появляются ощущения, и отраженный в них раздражитель выступает
в качестве объекта. Именно с этим связан <скачок>, переход к психическим явлениям.
И именно поэтому гносеологическое отношение к объекту определяет
основную <онтологическую> характеристику психического^. Если рефлектор-
ное понимание психической деятельности определяет природное происхождение психи-
ческих явлений, то гносеологическое отношение к объективной реальности опреде-
ляет их <сущность>. Таким образом, отмеченная выше зависимость между заклю-
ченным в рефлекторной теории пониманием связи психических явлений с мозгом
и трактовкой их познавательного отношения к бытию означает, собственно, связь
и взаимозависимость понимания природного происхождения психических явлений и их
гносеологической сущности.

Всякий психический процесс имеет познавательную сторону, которая, однако, не
исчерпывает его. Объект, отражаемый в психических явлениях, как правило, затра-
гивает потребности, интересы индивида и в силу этого вызывает у него определенное
эмоционально-волевое отношение (стремление, чувство). Всякий конкретный психи-
ческий акт, всякая подлинная <единица> сознания включает оба компонента - и интел-
лектуальный, или познавательный, и аффективный (в понимании не современной
психиатрии, а классической философии XVII в., например Спинозы, а также социа-
листов-утопистов XVIII в.). Однако именно в познавательной стороне психического
процесса особенно рельефно выступает связь психических явлений с объективным
миром; в решении гносеологической проблемы - ключ для преодоления субъекти-
вистского понимания психической деятельности.

Говоря о психической деятельности как деятельности мозга, взаимодействующего
с внешним миром, нельзя забывать, что мозг только орган, служащий для осущест-
вления взаимодействия с внешним миром организма, индивида, чело-
века. Сама деятельность мозга зависит от взаимодействия человека с внешним
миром, от соотношения его деятельности с условиями его жизни, с его потребностями.
(Эта зависимость выступает в виде изменяющегося в зависимости от условий жизни
сигнального значения раздражителей и выражается в законах сигнальной деятель-
ности мозга). Мозг - только орган психической деятельности, человек - ее

^ Для всей кемарксистской философии типична противоположная установка - характеристика психи-
ческого как бытия своего рода (sui generis) без всякого учета его познавательного отношения к мате-
риальному бытию. Эта тенденция получила свое особенно заостренное выражение в психологическом
<экзистенциализме> Титченера. Титченер стремится получить психическое бытие (existence) в чистом виде,
выключив, начисто вытравив из психических явлений всякое познавательное отношение к объекту.

субъект. Чувства, как и мысли человека, возникают в деятельности мозга, но
любит и ненавидит, познает и изменяет мир не мозг, а человек. Чувства и мысли
выражают эмоциональное и познавательное отношение человека к миру. Психические
явления возникают в процессе взаимодействия человека с миром; они включаются
в это взаимодействие как необходимый компонент, без которого оно в высших специ-
фических формах у человека совершаться не может. Психическая деятельность как
рефлекторная деятельность мозга - это осуществляемая мозгом психическая деятель-
ность человека. Взаимодействие индивида с миром, его жизнь, потребности которой
и привели к возникновению мозга как органа психической деятельности человека,
практика - такова реальная материальная основа, в рамках которой раскры-
вается познавательное отношение к миру, такова <онтологическая> основа, на
которой формируется познавательное отношение субъекта к объективной реаль-
ности.

Как же раскрывается это последнее? На вопрос о том, какова связь психического с
мозгом, ответ гласит: психическое - это рефлекторная деятельность мозга и, значит,
активная связь индивида с миром; только при таком понимании психической деятель-
ности она может находиться в познавательном отношении к миру. Теперь нужно
выяснить, как должно мыслиться это последнее отношение и таким образом раскрыть,
с другой стороны, взаимозависимость решения гносеологической проблемы и вопроса
о рефлекторном происхождении психической деятельности.

Ответ на вопрос о том, каково познавательное отношение психических явлений
к объективной реальности, может быть кратко выражен одним положением: психи-
ческие явления - это отражение мира как объективной реальности. Утверж-
дать, что психические явления суть отражение объективной реальности, не значит
просто сказать, что они стоят к этой последней в познавательном отношении. Это
значит не просто утверждать, что такое отношение существует, но и определить,
в чем оно состоит, каково оно. Так же как рефлекторная теория психической деятель-
ности мозга не сводится к признанию связи психического с мозгом, а заключается
в совершенно определенном понимании характера этой связи, так и теория отражения
не сводится лишь к констатации наличия некоего познавательного отношения
психических явлений к миру, а заключается в совершенно определенном понимании
природы, характера, сущности этого отношения^

Кратко и сначала грубо приближенно суть теории отражения можно выразить так:
ощущаются и воспринимаются не ощущения и восприятия, а вещи и явления мате-
риального мира. Посредством ощущений и восприятий познаются сами вещи, но ощу-
щения и восприятия это не сами вещи, а только образы их; ощущения и восприятия не
могут быть непосредственно подставлены на место вещей. Не приходится говорить -
как это не раз имело место - об образе ощущения или восприятия как о некоей
идеальной вещи, существующей обособленно от всякой материальной реальности
в идеальном мире сознания, подобно тому, как вещи, предметы существуют в мате-
риальном мире. Сами ощущения, восприятия и т.д. - это образ предмета.

^ Между рефлекторной теорией психической деятельности и теорией отражения как гносеологическим
учением существует, как мы еще увидим, теснейшая взаимосвязь. Однако никак не приходится - как это
нередко в последнее время делалось - объединять их, попросту соотнося термины <рефлекторный> и <отра-
жательный>, играя на том, что второе слово есть перевод первого на русский язык. Для того чтобы в этом
убедиться, достаточно обратиться к тому конкретному содержанию, которое вкладывается в термин <реф-
лекторный> (<отражательный>) в учении о высшей нервной деятельности и в марксистской гносеологии.
И.П. Павлов писал: <Мы знаем, что главнейшая деятельность центральной нервной системы есть так
называемая рефлекторная, отраженная, т.е. перенос, переброс раздражения
с центростремительных путей на центробежные> (И.П. Павлов. Полн.
собр. соч. Т. III. Кн. 1. М.: Изд-во АН СССР, 1951. С. 194. Подчеркнуто нами. - С.Р.). Достаточно ясно,
что рефлекторная, или отраженная, деятельность, по Павлову, никак непосредственно не совпадает с тем
значением, которое вкладывает в понятие отражения марксистско-ленинская теория познания. Дело здесь
не в этимологии, не в значении слов. Для раскрытия связи между рефлекторной теорией и теорией
отражения нужны не словесные упражнения, а углубленный анализ существа этих теорий.

8

Их гносеологическое содержание не существует безотносительно к предмету. Таким
образом, диалектико-материалистическая теория отражения решительно исключает
субъективистское понимание психического. Чтобы осуществить эту гносеологическую
установку в трактовке самой психической деятельности, самих психических явлений,
необходимо понять, что материальный мир изначально причастен к самому возник-
новению психических явлений, к их детерминации. Именно это требование и реали-
зует рефлекторная теория психической деятельности, согласно которой психические
явления возникают в процессе взаимодействия индивида, его мозга с внешним миром,
взаимодействия, начинающегося с воздействия внешнего мира на мозг. Если сначала
допустить, что психическая деятельность по своему происхождению есть лишь от-
правление мозга, детерминированное изнутри его клеточной структурой, или чисто
субъективная деятельность обособленного индивида, то все попытки затем внешним
образом восстановить изначально разорванную связь психической деятельности
с внешним миром неизбежно окажутся тщетными. Субъективистское понимание
психической деятельности исключает возможность познания в подлинном смысле
слова. Отправная же точка для преодоления субъективистского понимания психи-
ческой деятельности заключается в признании того, что психические явления возни-
кают в процессе взаимодействия индивида с внешним миром, которое начинается
с внешнего воздействия, что внешний мир, таким образом, изначально участвует
в детерминации психических явлений.

Положение о рефлекторном характере психической деятельности в ходе наших
рассуждений оказалось включенным в число исходных философских положений,
определяющих решение основного вопроса философии - о месте психических явлений
во взаимосвязи всех явлений мира. Но говоря о рефлекторном характере психической
деятельности, мы вовсе не касались физиологических механизмов этой деятельности.
Утверждение рефлекторности психической деятельности означает здесь лишь
характеристику способа ее детерминации. Рефлекторная деятельность - это всегда
деятельность, детерминированная извне. Рефлекторная теория, строящаяся на основе
механистического детерминизма (например, понимание рефлекса у Декарта и его
ближайших продолжателей), - это теория причины, действующей в качестве внеш-
него толчка, якобы, непосредственно детерминирующего конечный эффект воздей-
ствия. В отличие от этого механистического детерминизма, детерминизм в его
диалектико-материалистическом понимании всякое воздействие рассматривает как
взаимодействие. Эффект всякого внешнего воздействия зависит не только от тела, от
которого это воздействие исходит, но и от того тела, которое этому воздействию
подвергается. Внешние причины действуют через внутренние условия (формирую-
щиеся в зависимости от внешних воздействий). Рефлекторная теория, о которой здесь
идет речь, по существу означает распространение принципа детерминизма (в его диа-
лектико-материалистическом понимании) на психическую деятельность мозга. Общей
предпосылкой рефлекторной теории деятельности и теории отражения является
диалектико-материалистическое понимание детерминизма. И, в конечном счете, имен-
но оно объединяет представление о психической деятельности как отражении мира
и как функции мозга.

В сферу философской теории из рефлекторной концепции поднимается лишь одно
звено, а именно - диалектико-материалистическое понимание детерминации психи-
ческой деятельности мозга. Таким образом общей предпосылкой рефлекторной теории
как учения о природном происхождении психической деятельности и теории отра-
жения, определяющей ее познавательное отношение к объективной реальности,
является распространение принципа детерминизма в его диалектико-материалисти-
ческом понимании на психическую деятельность мозга.

Принцип детерминизма диалектического материализма выступает в этой связи как
методологический принцип, определяющий построение научного знания,
научной теории. Методологическим принципом принцип детерминизма в его

диалектико-материалистическом понимании служит потому, что он отражает природу
самих явлений, выражает характер их взаимосвязи в действительности.

Все явления в мире взаимосвязаны. Всякое действие есть взаимо-
действие, всякое изменение одного явления отражается на всех остальных и само
представляет собой ответ на изменение других явлений. Бездействующих на него.
Всякое внешнее воздействие преломляется через внутренние свойства того тела,
явления, которое ему подвергается. Всякое взаимодействие есть в этом
смысле отражение одних явлений другими. Недаром Ленин писал: <...Логично
предположить, что вся материя обладает свойством, по существу родственным с ощу-
щением, свойством отражения...>^.

Свойство отражения, которым обладает все существующее, выражается в том, что
на каждой вещи сказываются те внешние воздействия, которым она подвергается;
внешние воздействия обусловливают и саму внутреннюю природу явлений и как бы
откладываются, сохраняются в ней. В силу этого в каждом явлении своими воздей-
ствиями на него <представлен ы>, отражены все воздействующие предметы;
каждое явление есть в известом смысле <зеркало и эхо вселенной>. Вместе с тем
результат того или иного воздействия на любое явление обусловлен внутренней
природой последнего; внутренняя природа явлений представляет ту <призму>, через
которую одни предметы и явления отражаются в других.

В этом выражается фундаментальное свойство бытия. На этом основывается
диалектико-материалистическое понимание детерминированности явлений как их
взаимодействия и взаимозависимости. Не обладай материя этим
свойством, прав оказался бы механистический детерминизм, согласно которому
эффект воздействия зависит только от внешней причины, действующей в качестве
толчка извне. Согласно механистической теории причины как внешнего толчка,
внешние воздействия проходят сквозь объект, на который они падают, не пре-
ломляясь через него, не отражаясь им. Однако все факты научного знания и повсе-
дневного наблюдения свидетельствуют против такого механистического детерми-
низма; все они говорят о том, что эффект действия любой причины зависит не только
от природы предмета, выступающего в качестве причины, но и от того предмета, на
который он воздействует.

Только механическое движение (перемещение), да и то лишь в определенных
пределах, выступает как чисто внешнее изменение. Но механическое движение не
есть самостоятельно существующая форма движения, изменения, не есть самостоя-
тельный способ существования какого-либо особого объекта. Механическое дви-
жение - это лишь абстрактно выделенная сторона всякого изменения (физического
и химического изменения молекул и атомов). Движение, изменение есть способ су-
ществования материальных вещей, свойство материи, внутренне ей присущее. В силу
этого взаимосвязь явлений выступает как их взаимодействие. Движение, изменение
возникает не под влиянием внешнего толчка как одностороннего действия, произво-
димого одной вещью на другую, а в результате взаимодействия вещей друг с другом.
Поскольку воздействия каждой вещи на другую преломляются через свойства этой
последней, вещи <отражают> друг друга.

Если бы воздействие вещей, явлений, процессов друг на друга отвечало бы прин-
ципу детерминизма в его механистическом понимании, не приходилось бы говорить
о взаимодействии всех явлений в мире как об отражении. Говорить об отражении как
общем свойстве материального мира - значит утверждать, лишь принцип детерми-
низма в его диалектико-материалистическом понимании отвечает действительным
взаимоотношениям всего происходящего в мире. В этом заключается простой, точный
и строгий смысл, выражения об <отражении> как общем свойстве всего материального
мира. Выяснение конкретных явлений, в которых это общее свойство проявляется

"Ленин В.И. Поли. собр. соч. М" 1952. Т. 14. С. 81.
10

в разных сферах взаимодействия, составляет задачу специальных наук, их
изучающих.

Такое расширенное понимание отражения как свойства, которым обладает вся
материя, не может означать и не означает, что можно всей материи приписывать
сознание, проецируя психические явления в основы материального мира^. Наличие
отражения как общего свойства материи означает, что ощущение, психические
явления имеют основу, предпосылки в материальном мире. Они, значит, не <одиноки>
в мире, не беспочвенны несмотря на всю свою специфичность, не абсолютно чуже-
родны по отношению ко всему существующему; они не должны быть потому при-
внесены извне; в самом фундаменте материального мира есть предпосылки для их
естественного развития; они представляют собой высшую специфическую форму
проявления свойства, которым в качественно других, элементарных формах обладает
вся природа^.

Общий принцип взаимозависимости явлений осуществляется в столь же много-
образных формах, как многообразна природа явлений, вступающих во взаимо-
действие. Различный характер закономерностей в каждой области явлений выражает
специфические различия свойственного данным явлениям отражения. От ступени
к ступени изменяются соотношения между внешним воздействием и внутренними усло-
виями, через которые они отражаются. Чем <выше> мы поднимаемся от неоргани-
ческой природы к органической, от живых организмов к человеку, тем более сложной
становится внутренняя природа явлений и тем бблыиим становится удельный вес
внутренних условий по отношению к внешним.

В неживой природе отражение выступает в виде ответной внешней реакции
(физической, химической) тела, подвергающегося воздействию. В неорганической
природе внешние ответные реакции совпадают с изменением внутреннего состояния
тел, испытывающих внешнее воздействие. <Механическая, физическая реакция (alias
[иначе] теплота и т.д.) исчерпывает себя с каждым актом реакции. Химическая
реакция изменяет состав реагирующего тела и возобновляется лишь тогда, когда
прибавляется новое количество его. Только органическое тело реагирует самостоя-
тельно - разумеется, в пределах его возможностей (сон) и при предпосылке притока
пищи, - но эта проистекающая пища действует лишь после того, как она ассими-
лирована, а не непосредственным образом, как на низших ступенях, так что здесь
органическое тело обладает самостоятельной силой реагирования; новая реакция
должна быть опосредствована им>^.

В живой природе появляется новая специфическая форма отражения - раздра-
жимость, представляющая собой вид реактивности^. Раздражимость - это способность
отвечать на внешнее воздействие состоянием внутреннего возбуждения. В живых
организмах, обладающих свойством раздражимости, дифференцируются изменения
внутреннего состояния и внешних реакций. В силу этого эффект всякого внешнего
воздействия на живой организм зависит не только от постоянной природы тела,
которое ему подвергается, но и от его изменяющегося внутреннего состояния. И это
последнее, а не только постоянные свойства тела, подвергающегося воздействию,

^ Так же как сведение высших форм к низшим, игнорирование своеобразия первых есть специфический
путь механистического материализма, так проецирование своеобразных особенностей высших форм на
низшие есть специфический путь идеализма.

^ Положения об отражении как всеобщем свойстве материального мира, об изменении его форм на
разных ступенях развития и об ощущении и сознании как высших формах этого всеобщего свойства
защищались Тодором Павловым и затем также А. Киселинчевым. См. Павлов Т. Теория отражения. Основ-
ные вопросы теории познания диалектического материализма. Кн. 1. Единство материи и сознания. М.:
Иностр. лит.. 1949. С. 1-112; Киселинчев А. Марксистско-ленинская теория отражения и учение И.П. Пав-
лова о высшей нервной деятельности. М.: Иностр. лит., 1956. С. 41-53.
" Энгельс Ф. Диалектика природы. М.: Госполитиздат, 1985. С. 238.

^ См.: Павлов В.А. Раздражимость и формы ее проявления. М.: Сов. наука, 1954. Особенно § 5, гл. 1.
(Основные типы реакций на кратковременные воздействия). С. 12-16.

входит в число внутрених условий, от которых зависит эффект внешнего воздейст-
вия на организм. Поэтому действие одних и тех же раздражителей на организмы,
принадлежащие к разным видам, на различных индивидов того же вида, на один и
тот же организм в разное время, при различных условиях может вызвать разный
эффект".

В наиболее высоко организованной материи - коре головного мозга - отражение
как общее свойство материи выступает в виде рефлекторной деятельности, про-
дуктом которой является чувствительность, психические явления. Отра-
жение в широком понимании - как общее свойство материального мира - приобретает
тот специальный, специфический смысл, который оно имеет применительно к психи-
ческим явлениям.

Всякое психическое явление обусловлено в конечном счете внешним воздействием,
но любое внешнее воздействие определяет психическое явление лишь опосредство-
ванно, преломляясь через свойства, состояния и психическую деятельность личности,
которая этим воздействием подвергается.

Поскольку всеобщая взаимосвязь явлений членится на ряд иерархически друг над
другом расположенных сфер взаимодействия, неизбежно встает вопрос об их отно-
шениях.

Современное научное знание дает достаточно оснований утверждать, что более
общие законы лежащих <ниже> областей сохраняют свою силу для всех лежащих
<выше>. Вместе с тем распространение общих закономерностей лежащих <ниже>
областей на области более специальные не исключает существования специфических
законов этих последних. В каждой специфической области явлений, в каждой сфере
взаимодействия действуют и общие и специфические закономерности. Поскольку это
так, возникает вопрос: что происходит с общими закономерностями (например, физико-
химическими) при переходе к более специальным явлениям, например, биологическим?
Ответ на этот вопрос заключается, по-видимому, в том, что при этом изменяются
условия, в которых они действуют, и в силу этого эффект их действия; сами же
законы сохраняют свою силу.

В то время как специфические особенности новых сфер бытия, возникающих
в процессе развития материального мира, выражаются в специфических законах,
единство мира, общность всех явлений получает свое выражение в распространении
более общих законов, лежащих <ниже> более элементарных явлений, на лежащие
<выше> более сложные. В этой связи становится совершенно очевидным, что вопрос
о взаимоотношении физиологических законов высшей нервной деятельности и законов
психологических не есть какая-то уникальная проблема, встающая, якобы, только
применительно к психическим явлениям. При всей своей специфичности эта проблема
есть вместе с тем звено в цепи общих проблем, и ее решение подчинено общим прин-
ципам, определяющим соотношение аналогичных и специфичных закономерностей,
которым подчинено решение и всех остальных.

Воздвигаемая на этом фундаменте психология связывается с основной мировоззрен-
ческой проблематикой всех других наук. Психология может, таким образом, закончить
период своего <удельного> существования и, сбросив тяготеющий над ней провин-
циализм, совместно со всей системой наук органически включиться в построение
общей картины мира.

^ В отличие от растений, у животных, способных передвигаться, изменение внутреннего состояния,
вызывая движение по направлению одних раздражителей и изменение других, приводит к изменению самого
состава раздражителей, воздействующих на животное; перемещаясь, животное как бы само включает одни
раздражители и выключает другие, одни усиливает, другие ослабляет. Таким образом внутреннее состояние
здесь обусловливает не только то, какое действие окажут данные раздражители, но в известной мере и то,
воздействие каких раздражителей будет испытывать животное.

12

Вопрос об отношении психических явлений к другим сторонам материального мира
всегда стоял и поныне стоит в центре философской мысли. Решение именно этого
вопроса определяло пути психологической теории'".

На базе развития естествознания XVII в. в системе метафизического мышления
того времени (особенно заостренно у Декарта) вопрос об отношении психических
явлений к другим явлениям материального мира встал в виде так называемой
психофизиологической проблемы.

В начальный период развития современного естествознания, когда оно охватило
лишь неорганическую природу, материальный мир выступил перед философской
мыслью как мир физического, который в то время сводился к механической форме
движения (а у Декарта к одной лишь протяженности как основному свойству мате-
риального мира). Органическая природа и особенно высший продукт развития орга-
нической материи - мозг - не стали еще в ту пору предметом углубленных естествен-
нонаучных исследований. В этих условиях понятие материального свелось
для философии к понятию физического, а вопрос о взаимоотношениях психи-
ческих явлений и других явлений материального мира - к отношению или противо-
поставлению психического и физического; он принял форму психофизической проб-
лемы. При этом психическое, не став еще предметом естественнонаучного иссле-
дования, продолжало - как и в предшествующую эпоху господства христианской,
августиновской философии - представляться как дух, обращенный на самого себя.
Когда материальный мир выступил, таким образом, лишь в своих элементарных
формах неорганической природы, а психическое - в высших, наиболее сложных и
производных своих формах - в самосознании, между этими двумя полюсами неизбежно
образовалась непроходимая пропасть: внешнее дуалистическое противопоставление
психического, духовного - материальному, физическому. Дуализм, к которому таким
образом приходили, еще усугублялся навыками метафизического мышления, харак-
терными для философии ХУП-ХУШ вв.

 Когда впоследствии исследование обратилось к изучению конкретных психических
явлений в процессе их формирования и развития, оно стало по мере своего углубления
на каждом шагу наталкиваться на взаимосвязи психических и разного рода других
материальных явлений. Но голое оперирование абстрактными понятиями психического
и физического неизбежно приводило к выводу, что психическое - это не физическое,
а физическое - это не психическое. В результате дуализм, обусловленный в XVIII в.
состоянием научного знания, еще более заострился. Мир оказался расколотым на две
совершенно чужеродные сферы. У Декарта они выступают в виде двух субстанций -
материальной и духовной. Идущий от Декарта дуализм двух субстанций получил
затем у Локка новое, эмпиристическое выражение в противопоставлении двух сфер
опыта - внешнего и внутреннего.

Существенное различие между локковской и декартовской позициями связано с их
отношением к <врожденным> идеям. Именно идеи как особый вид идеального бытия
еще в платоновском идеализме противопоставлены чувственно данным вещам.
Содержание учения о врожденности идей не ограничивается отрицанием эмпири-
ческого чувственного происхождения идей; оно вместе с тем утверждает неотрыв-
ность психического от некоторого идейного содержания; психическое, таким образом,
выступает у Декарта в качестве духовного. Это последнее как идеальное
противостоит материальному. Противоположение духовного как идеального мате-

Весь нижеследующий экскурс по своему замыслу и смыслу имеет характер не исторический, а ана-
литический: это не история различных решений <основного вопроса> философии (такая история фило-
софских теорий потребовала бы прежде всего раскрытия общественно-исторических условий, в которых
складывалась каждая из этих философских теорий); это лишь теоретический анализ различных постановок
этого вопроса, рассматриваемых в их последовательности.

13

риальному выступает только там, где так или иначе психическое берется в связи
с идейным содержанием знания, с идеологией. Своим отрицанием врожденных идей
Локк, в отличие от Декарта, не только утверждал их опытное происхождение, но
вместе с тем фактически прокладывал путь для преимущественно функционального
подхода к психическому как процессу ощущения или рефлексии. Этот последний
подход к психичекому и закрепился впоследствии в экспериментальной психологии,
сложившейся во второй половине XIX столетия на базе проведенных в первой поло-
вине XIX в. физиологических исследований функций нервной системы и органов
чувств,

При формировании экспериментальной психологии во второй половине XIX сто-
летия крупнейшие представители тогдашней психологии - Вундт, Эббингауз, Титче-
нер, Джемс - исходят из дуалистических установок. Джемс прямо заявляет", что в
своем противопоставлении психических и физических процессов он стоит на локков-
ских позициях. То же можно сказать о Титченере в первый период его научной дея-
тельности' 2 . Нужно при этом учесть, что, начиная с первой половины XIX столетия, с
развитием исследований физиологии нервной системы и органов чувств в постановке
исходного вопроса совершается существенный сдвиг: психофизическая проб-
лема, которая касалась первоначально отношения психических явлений в человеке к
физическим явлениям в окружающем мире, принимает специальную форму психо-
физиологической проблемы, вопроса о соотношении психических и физио-
логических процессов. Проблема психического выступает в виде вопроса о двоякой
природе человека; более широкий, онтологический и гносеологический аспект пробле-
мы вовсе выпадает, В распространенной философско-психологической литературе
конца XIX и начала XX столетия она превращается в проблему души и тела. (Ср.
Бине'^, Дриш'^, Эрдман'^, Штумпф'^ и др.) Ее пытаются решить, исходя из
отношений души и тела, психических и физиологических функций друг к другу, вне
отношения человека и его психической деятельности к окружающему миру; это за-
крывает путь к пониманию жизни организма в целом и его психической деятельности,
в особенности, и делает проблему неразрешимой.

Нужно при этом учесть, что дуализм (психофизиологический параллелизм) в зарож-
дающейся экспериментальной психологии приобретает совсем иной, чем у Декарта,
все более реакционный смысл. Это относится, в частности, и к исследованиям по лока-
лизации психических функций, в которых психическая деятельность соотносится с кле-
точной структурой мозга (Мунк и другие представители так называемого психомор-
фологизма). Если рассматривать философию Декарта в перспективе исторического
развития, не трудно обнаружить передовые тенденции, с которыми был связан его
дуализм. Основные устремления Декарта были направлены на максимально возмож-
ное в его время вовлечение психических функций в сферу действия природных законо-
мерностей. Дуализм Декарта явился философским выражением невозможности завер-
шить этот процесс при тогдашнем уровне естествознания. Совсем иной смысл приоб-
ретает дуализм в психологии и физиологии конца XIX и начала XX столетия. Теряя
здесь свою относительную оправданность состоянием научного знания и открывае-
мыми им возможностями научного познания, дуализм приобретает все более заост-
ренный агностический смысл; утверждение разнородности психических и всех прочих
функций организма превращается в утверждение принципиальной непознаваемости их
связи, их соотношения; мировоззренчески важнейшая проблема научной, философской

"См. его основной психологический труд: James W. The principles of psychology. L" 1907. Vol. 1. P. VI.
^См. Титченер Э.Б. Очерк психологии. СПб., 1912 (русск, пер. кн. An Outline of psychology. N.Y., 1899).
^Binet A. L'ame et ie corps. P., 1908. Русск, пер.: Биче А. Душа и тело / Пер. А. Лопашова. М.: Изд-во
Звено, 1910.

^Driesch Н. Leib und Seele // Eine Untersuchung iiber das psychophysische Problem. Leipzig, 1920.
^Эрдман Б. Научные гипотезы по душе и теле. М., 1910.
^Штумпф К. Душа и тело // Новые идеи в философии. СПб., 1913. Кн. 8. С. 91-107.

14

мысли признается вовсе неразрешимой, лежащей по ту сторону научного знания.
(Очень отчетливо эта агностическая позиция выступает у Шеррингтона'^.)

В рамках этой дуалистической концепции выступают две <теории>: 1) паралле-
лизма и 2) внешнего взаимодействия. Как для одной, так и для другой психическое и
физическое представляют собой два ряда чужеродных явлений. Первая - теория
параллелизма, - считаясь с этой чужеродностью, исключает возможность какой-либо
реальной зависимости между членами одного и другого ряда и тем не менее
утверждает неизвестно на чем основанное и неизвестно как устанавливающееся
однозначное соответствие между ними. Вторая теория - взаимодействия, - стремясь
учесть факты действительной жизни, свидетельствующие о существовании реальных
зависимостей между физическими (физиологическими) и психическими явлениями,
признает внешнее взаимодействие между ними вопреки утверждаемой в исходной
предпосылке чужеродности их и приходит, таким образом, к упразднению каких-либо
внутренних закономерностей как психических, так и физических материальных явле-
ний. Эти явно несостоятельные теории, широко распространенные на рубеже XIX и
XX столетий, не сошли еще вовсе с философско-психологической арены^.

Разновидность дуалистической теории параллелизма, сочетающейся с теорией тож-
дества, представляет собой гештальтистская теория изоформизма (Кёлер)^.
Согласно этой теории изоморфизма, два рода явлений - физиологических процессов в
мозгу и феноменальных психических процессов - объединяются тем, что динамическая
структура у них всегда общая.

Гештальтистская теория изоморфизма тоже сводит всю проблему отношений пси-
хического и материального мира к одной лишь психофизиологической проблеме,
которую она пытается решить в отрыве от проблемы гносеологической.

Дуализму, идущему в философии нового времени от Декарта, в начале XX сто-
летия стал все решительнее противопоставляться монизм, якобы, <нейтральный>, яв-
ляющийся продолжением берклеанства, подставляющим ощущения, сознание на место
бытия. Махизм - первая из его разновидностей^.

В начале XX столетия на позиции махизма один за другим переходят такие круп-
нейшие представители психологической науки, как Вундт^', Титченер^, Джеймс.

^См., особенно: Sherrington Ch. Man on his nature. Cambridge Univer. Press, 1946.

Дуализм Шеррингтона, выступивший уже и в прежних его работах, в частности, в "The brain and its
mechanisms" (Cambridge Univer. Press, 1934), вызвал резкий протест И.П. Павлова. И.П. Павлов связывал
позицию Шеррингтона с дуализмом Декарта. См.: Павловские среды. М.', Л.: Изд-во АН СССР, 1949. Т. 2.
С. 444^46.

^Так, в статье "Современное состояние проблемы духа и тела" Джемс Пратт указывает лишь на три
возможных решения этой проблемы: взаимодействие, параллелизм либо, наконец, материализм, причем име-
ется ввиду механистический материализм, который решает проблему, упраздняя ее, поскольку он отрицает
существование психических явлений, не сводимых к физическим (физиологическим). PraitJ. The present status
of the mind, body problem // The philosophical rev., 1936. Vol. XLV. P. 144-166.
^Kohler W. Gestalt-psychology. N.Y., 1947. P. 61-63.

^Показательным свидетельством живучести махизма может служить то, что в "Contemporary psycholo-
gy" (1956, vol. I, N 6) дается обзор книги Маха "Beitrage zur Analyse der Hmpfindungen", вышедшей, как из-
вестно, в 1886 г. В этом обзоре читаем: "Физика есть наука об ощущениях. Если это звучит революционно,
то пусть скептический читатель спросит себя, чем еще может быть физика".

^Вундт становится на махистскую позицию уже в своих "Очерках психологии", где он утверждал, что
психология и физика изучают один и тот же "опыт" лишь с разных точек зрения. С идеалистическим
монизмом в решении гносеологической проблемы Вундт при этом сочетает дуалистический параллелизм в
вопросе о соотношении психических и физиологических процессов. (См.: Вундт В. Очерки психологии. М"
1912. С. 4-6.)

^В своем "Очерке психологии" Титченер еще трактует психологию как науку о душевных процессах.
При этом он определяет душевный процесс как такой процесс, который находится в области нашего
внутреннего опыта. От душевных процессов он отличает физические процессы и подчеркивает, что физи-
ческое внешне независимо от нас: "...движение продолжалось бы, хотя бы нас, ощущающих его, вовсе и не
было". "Или же возьмем такой пример: геометрическое пространство независимо от нас; оно управляется
законами, действующими независимо от того, знаем ли мы их, или нет". См. Титченер Э.Б. Очерки
психологии. СПб., 1912. С. 4.

В своем завершающем историко-теоретическом труде^, представляющем собой
попытку дать систематическое обоснование <новой> махистской ориентации психо-
логии, Титченер называет ее родоначальниками Вундта вместе с Авенариусом^ и
Махом.

С особенно далеко идущими последствиями оказался связанным переход Джеймса
на махистские позиции^.

В то время как махисты, идущие от физики, выдвинули лозунг <материя исчезла>,
махист от психологии Джеймс в своем известном докладе <Существует ли созна-
ние?>^, сделанном в 1904 г. на конгрессе в Риме, провозгласил: <сознание испари-
лось>. Будучи подставленным в качестве <опыта> на место своего объекта - бытия,
сознание, действительно, неизбежно <испаряется>; в качестве объекта психологи-
ческого исследования в человеке остаются только внешние реакции, лишенные
всякого собственно психического содержания. Таким образом философская эволюция
Джеймса и его переход на позиции махизма лишили почвы ту психологию сознания,
одним из крупнейших представителей которой был он сам, и расчищали почву для
бихевиоризма как психологии поведения. В философии линия Джеймса ведет к нео-
реализму и затем к прагматизму, образующим философскую основу некоторых толков
бихевиоризма. Можно смело сказать, что судьба этих более поздних разновидностей
<нейтрального> монизма - неореализма и прагматизма - так же тесно связана с
судьбами психологии, как первоначальная разновидность <нейтрального> монизма -
махизм - была связана с развитием физики.

Неореалисты - Перри, ближайший продолжатель <радикального эмпиризма>
Джеймса в философии, и Хольт - впервые провозглашают общую платформу
бихевиоризма^. Прагматисты - Дьюи и, особенно, Мэд - связывают прагматическую

В последующие годы Титченер совершает крутой поворот. В "Учебнике психологии" (Textbook of
psychology. N.Y., 1912) мы встречаемся уже с совсем иными, явно махистскими позициями. "Между сырым
материалом физики и психологии, - читаем мы здесь, - не может быть никакой существенной разницы.
Материя и дух, как мы их называем, по существу должны быть тождественны друг с другом"; "физика и
психология имеют один и тот же материал: эти науки отличаются друг от друга только - и этого
достаточно - свойственными им точками зрения". Глава о предмете психологии в учебнике Титченера
представляет собой по существу "популяризацию" взглядов Авенариуса. (См.: Титченер Э.Б. Учебник пси-
хологии. Ч. 1. М., 1914. С. 5 и 7).

"Tilchener Е.В. Systematic psychology: Prolegomena. N.Y., 1929.

^Авенариус посвятил вопросу о предмете психологии особую работу "Bemerkungen zum Begriff des
Gegenstandes der Psychologie" в журн. "Viertejahrschritt fur Wissenschaftliche Philosophic". Bd. XVIII (1894) und
XIX (1895). CM. русск, пер.: Авенариус P. О предмете психологии М., 1911. Ленин писал, что эта работа
Авенариуса, пожалуй, наиболее важная для понимания его философии. (См,: Ленин В.И. Поли. собр. соч.
Т. 14. С. 45.)

^В своем основном психологическом труде: "The Principles of psychology", вышедшем в 1890 г., Джеймс
стоял на позициях откровенного, в общем локковского, дуализма. Характеризуя философскую платформу
своего труда, сам Джеймс писал: "Это позиция сплошного дуализма. Она предполагает два элемента -
познающий дух и познаваемую вещь и трактует их как несводимые друг к другу. Ни один из них не
выходит из самого себя и не переходит в другого. Ни один из них не является каким-либо образом другим,
ни один не порождает другого. Они противостоят друг другу лицом к лицу в общем мире - один просто
познает, а другой - коррелят - познается". (James W. The principles of psychologiy. L., 1907. Vol. 1. P. 218. В
начале XX столетия совершается радикальная смена вех, В ряде докладов и статей 1904-1905 гг.
(собранных затем в сборнике "Essays in radical empiricism". N.Y., 1912) Джеймс формулирует уже по су-
ществу махистскую концепцию "чистого опыта". "Я утверждаю, - пишет Джеймс, - что единая часть
опыта, взятая в определенном контексте, играет роль познающего, душевного состояния, "сознания", тогда
как в другом контексте тот же единый отрезок опыта будет играть роль познанной вещи, объективного
содержания. Одним словом, в одном сочетании он фигурирует как мысль, в другом как вещь". {James W.
Essays in radical empiricism. P. 9-10). "В одной совокупности он представляет собой только сознание, в
другой - только содержание". "Мысли... сделаны из той же материи (Stuff. - С.Р.), что и вещи".
(См.: Джеймс В. Существует ли "сознание"? // Новые идеи в философии. СПб., 1913. №4. С. 113, 127).

^См.: James W. Essays in radical empiricism, и русск, пер. цитированной статьи Джеймса в сб. "Новые
идеи в философии".

"См.: Perry R.B. A realistic theory of independence: New realism. N.Y., 1925. P. 99-151: Holt Е.В. The concept
of consciousness. L., 1914.

философию и бихевиористическую психологию в один клубок^. Основной <пафос>
своей философии представители <нейтрального> монизма видят в борьбе против
картезианской <бифуркации> природы. Всячески выпячивая свою борьбу против
декартовского дуализма, они пытаются выдать себя за <революционеров> в фило-
софии, смело рвущих устаревшие традиции. Борьба с дуалистической <бифуркацией>
природы (пользуясь их выражением) ведется ими с позиций все того же <нейт-
рального> монизма, который является монизмом эпистемологическим. Он переносит
проблему психического целиком в гносеологический план. Поскольку при этом
гносеологическая проблема решалась посредством подстановки психического на место
его объекта, психическое неизбежно отрывалось йт субъекта, от человека, от его
мозга. При такой трактовке вопроса психофизиологический аспект проблемы или
вообще выпадает (борьба Авенариуса против <интроекции>), или сохраняется дуа-
лизм, обособляющий психику от мозга. Такое сочетание идеалистического <монизма> в
решении проблемы психического в <эпистемологическом> плане с дуализмом в
решении <психофизиологической> проблемы отчетливо выступило уже у Вундта,
который при определении предмета психологии, исходя из махистского понимания
<опыта>, утверждал, что психология и физика изучают один и тот же опыт, но только
с разных точек зрения, и вместе с тем оставался на позициях так называемого психо-
физического параллелизма, т.е. открытого дуализма в вопросе об отношении пси-
хических и физиологических процессов.

<Нейтральный> монизм в настоящее время представляет прежде всего Рассел,
продолжающий, по его собственному заявлению, линию Джеймса и американских
неореалистов^.

У Рассела особенно обнаженно выступает схождение обоих путей, которыми
махизм и неореализм шли к разрешению своей задачи, - растворение в нейтральных
элементах опыта, с одной стороны, материи и, с другой - сознания^. В предисловии к
<Анализу духа> Рассел прямо пишет, что цель его заключается в том, чтобы
объединить две тенденции, из которых одна связана с психологией, а другая - с
физикой^. С одной стороны, релятивистская физика, по мнению Рассела, делает мате-
рию все менее материальной, с другой - бихевиористическая психология стремится
свести психическое к физическому. Ссылаясь на это, Рассел, так же как Мах и
Джеймс, утверждает, что <физика и психология не различаются по материалу>, из
которого состоит предмет их изучения^. <Дух и материя являются логическими
построениями; элементы, из которых они строятся или выводятся, соединены различ-
ными отношениями, из которых одни изучаются физикой, а другие - психологией>^.
Однако к этому Рассел добавляет: если область физики состоит только из логических
построений, то психология включает и те данные, из которых строится как физи-
ческое, так и духовное. Поэтому, заключает Рассел, все данные физических наук -
это психологические данные. Основополагающая, всеобъединяющая наука, способная
осуществить то, что тщательно пыталась сделать метафизика, - разрешить все
проблемы философской мысли, связанные с соотношениями духа и материи, и дать
конечный научный ответ о том, что происходит в мире, - была бы, согласно Расселу, в
самых решающих пунктах более похожа на психологию, чем на физику^. По

^См.: Mead G.H. Mind, self and society from the standpoit of a social behaviorist. Chicago: Univer. Press,
1946.

^"См.: Russell B. The analysis of mind. L., 1924. P. 6.

^Осуществлению этого замысла непосредственно посвящена прежде всего книга Рассела "Анализ духа"
(Russell В. The analysis of mind.), за которой последовал "Анализ материи" (Russell В. The analysis of matter.
L., 1927. Изд. 2-е в сер.: pover publications. N.Y., 1954), посвященный разрешению этой же задачи.
"CM.: Russell В. The analysis of mind. P. 5.
"Ibid. P. 307.
"Ibid.
"Ibid. P. 305.

отношению к этой основной науке физика была бы производной дисциплиной. Вместе
с тем все науки оказались бы объединенными с психологией, поскольку в ведении
психологии находится основная ткань мира - единственная первичная данность ощу-
щения или элементы, подобные им. Здесь от <нейтральности> расселовского монизма
не остается даже видимости. Стараясь вообще подчеркнуть свою <нейтральность> в
борьбе материализма и идеализма, Рассел сам вынужден признать, что в вопросе о
составе мира его нейтральный монизм <склоняется к идеализму>". Видимость
нейтральности Рассел стремится поддержать механистическим сведением психического
к физическому. Суть концепции Рассела очень поучительно выступает в его пони-
мании восприятия. Здесь общая линия <нейтрального> монизма выражается в двух
положениях: с одной стороны, <мои восприятия в моей голове>, с другой - <моя голова
состоит из моих восприятии>^. Сочетание этих двух положений достигается расчле-
нением восприятия на два компонента: восприятие как процесс (perception) и восприя-
тие как образование (percept); восприятие в первом смысле сводится к физиологи-
ческому процессу; во втором - как образование - подставляется на место своего
предмета. Восприятие как процесс (perception), от которого к тому же отчленен его
результат - чувственный образ, согласно Расселу, есть не психический, а чисто
физиологический процесс; он совершается в голове человека. Восприятие как
образование, отделенное от процессов, в результате которых оно возникает, от мозга,
от субъекта, подставляется на место его предмета^. Таким образом, <материализм>
тезиса, согласно которому восприятие совершается лишь в голове, оказывается не
очень опасным, поскольку он тотчас перекрывается другим, по которому голова и весь
материальный мир объявляются состоящими из восприятий. Эта операция,
совершаемая над ощущениями и восприятиями, предваряется у Рассела еще другой,
посредством которой он все несводимое к ощущению (в частности, желания, чувства,
инстинкты, навыки), солидаризируясь с крайним бихевиоризмом, непосредственно
сводит к внешнему поведению.

Таким образом если в период господства психологии сознания у Вундта и Аве-
нариуса <нейтральный> эпистемологический монизм сочетался с дуализмом в решении
психофизиологической проблемы (в вопросе о соотношении психических и физио-
логических процессов), то у Рассела идеалистический монизм в решении гносеологи-
ческой проблемы сочетается с механистическим сведением психического к физиологи-
ческому, или к поведению в духе <радикального>, уотсоновского бихевиоризма. Так,
анализ различных постановок проблемы психического показывает, что в них на
передний план выступает то гносеологический, то психофизиологический аспект
проблемы и, как правило, отсутствует правильное их соотношение.

Вслед за неореализмом свою разновидность <нейтрального>, по существу идеалис-
тического, монизма выдвинул прагматизм, тоже блокирующийся с бихевиоризмом, но
уже не <радикальным> уотсоновским, а изощренным <социальным> (Мэд). Основным
инструментом этой разновидности монизма, претендующего на <нейтральность> по
отношению к материализму и идеализму, является "семантика" - понятие значения,
символа. Предпосылки для этого семантизма создал в американской философии еще в
70-80-х годах прошлого столетия Пирс (Ch. Peirce); следующий шаг в том же
направлении сделал в начале XX столетия Вудбридж, утверждавший,-что дух или

"CM.: Russell В. The analysis of matter. P. 388.
"Ibid. P. 382.

^Для того чтобы открыть себе возможность этой подстановки ощущения, восприятия и т.д. на место
объекта, Рассел в "Анализе духа" подвергает специальной критике концепцию "актов" Брентано,
Мейнонга, с тем чтобы осуществить отчуждение психического от субъекта. Продолжая линию Джеймса,
который сводил сознание к потоку мысли.' Рассел стремится доказать, что не человек (субъект) мыслит, а
ему мыслится (The analysis of mind. P. 17-18). В связи с этим в посвященной Джеймсу главе своей "Истории
западной философии" он объявляет главной заслугой Джеймса как философа то, что он отверг поня-
тие субъекта-объекта как основное для познания. (Russell В. A history of western philosophy. N.Y., 1945.
P. 812).

сознание - это сами явления, поскольку они обозначают или представительствуют
друг друга^.

Эта семантическая концепция была затем развита и широко использована Дьюи и
Мэдом^. Их основной тезис по этому вопросу заключается в том, что вещи и мысли
или образы сотканы из одного и того же материала (Stuff), различие между ними -
только функциональное и сводится к роли, которую они выполняют; явления опыта
становятся духовными, поскольку они вступают в отношения знака и обозначаемого,
поскольку они обозначают или символизируют друг друга по отношению к поведению
(или органическим функциям)^. Таким образом, с одной стороны, сознание сводится к
значению явлений, с другой - эти последние и вообще бытие в качестве опыта
посредством семантических отношений идеализируются и превращаются в нечто
духовное.

В связи с такой проекцией духовного в сферу опыта и здесь делается попытка
отвергнуть особую связь психических явлений с мозгом. В частности, Мэд подчеркива-
ет то обстоятельство, что возникновение ощущений обусловлено физическим процес-
сом в воспринимаемом объекте (являющемся, например, источником звука), средой, в
которой выходящий из него физический процесс распространяется, процессами в пе-
риферических рецепторных путях, по которым распространяется возбуждение, прежде
чем дойти до мозга, и после того, как оно через него проходит, ответной реакцией
организма. Ведущим звеном в этой цепи событий или процессов, с которыми связано
формирование ощущений, Мэд признает ответную поведенческую реакцию организ-
ма, а не мозг. Отожествляя сознание с опытом, в частности, с социальным окружением
индивида, Мэд - в силу той же <логики>, которая обусловила борьбу Авенариуса с
<интроекцией>, - стремится оторвать психику от мозга^. (Как будто сама эта
ответная реакция осуществлялась не мозгом и притом с учетом отражаемых в
ощущении раздражителей!)

Таким образом, несмотря на все <новшества> - на связь семантики с бихевиоризмом
и прагматизмом, основная линия <нейтрального> монизма в вопросе о материи и
сознании остается в принципе все той же.

Наряду с монизмом, якобы <нейтральным>, все больший вес приобретает и откро-
венный спиритуалистический монизм.

За спиритуалистический монизм в начале XX столетия выступает ряд руководящих
представителей идеалистической психологии и философии. По мнению Кречмера,
спиритуалистический монизм - это мировоззрение, которое наилучшим образом
соответствует современному мышлению. Некоторые, как, например, с одной стороны,
Клагес^, с другой - Кассирер^, - усматривают решение психофизической проблемы в
том, что тело человека является символическим выражением его духовной сущности.
Спиритуалистические тенденции в психологии в начале XX столетия проводят также
виталисты (Дриш^ и др.). Опираясь на Аристотеля, они стремятся противопоставить
декартовскому дуализму спиритуалистический монизм^. В противоположность <нейт-

^См. Woodbridge FJ.E. The nature of consciousness // 1. of Philosophy. 1905. Nil. P. 1 19-125.
"К истории вопроса см.: Morris Ch. Six theories of mind. (Ch.V.). Chicago Univer. Press. 1932. P. 282-327.
^См.: Dewey J. Experience and nature. L., 1925. P. 291, 303, 307, 308; Mead G. A behavioristic account of the
significant symbol // J. of Philosophy. 1922. N XIX; Mead G. Mind, self and society from the standpoint of a social
behaviorist. Part II - Mind and the symbol. Chicago Univer. Press, 1946. P. 117-125.

^См. Mead G. Mind, self and society. § 15 - Behaviorism and psychological Parallelism. Chicago Univer. Press,
1946. P. 112,

^См. Klages L. Von Wesen des Bewusstseins. Dritte Auflage. Leipzig, 1933.

^Cassirer E. Philosophic der symbolischen Formen. Dritter Teil. Phanomenologie der Erkenntnis. Кар. III. Die
Ausdnicksfunktion und das Leib-Seelen Problem. Berlin, 1929. S. 108-121.
^Drisch H. Leib und Seele: Eine Untersuchung iiber das psychophysische Problem. Leipzig, 1920.
^ He приходится спрашивать, - писал Аристотель в трактате <О душе>, - едины ли тело и душа или
они раздвоены - человек единен, а он и душа и тело". (О значении этого положения в истории <психо-
физической проблемы> и его месте в психологии Аристотеля см.: <Die Geschichte der Philosophic> (<Lehrbuch
der Philosophic> hrsg. von Max Dessoir. Zweiter Teil, параграф о психологии; см. особенно с. 192 и ел.).

19

ральному> монизму, являющемуся монизмом <эпистемологическим>, в этих концеп-
циях спиритуалистического монизма проблема психического вновь целиком превра-
щается в вопрос о взаимоотношениях духовной и материальной природы человека;
гносеологический аспект проблемы психического, его специфическое познавательное
отношение к окружающему миру как объективной реальности опять отпадает.

Значительную роль в развитии спиритуалистических тенденций, крепнущих с
, нарастанием реакции, сыграл Джеймс^, давший сперва толчок к появлению новых
разновидностей <нейтрального> монизма. Спиритуалистические тенденции Джемса
проявились уже в его солидаризации с концепцией Бергсона, согласно которой мозг -
это не орган мышления, а лишь инструмент, посредством которого мышление пере-
ходит в действие. Мозг это, по Бергсону, аппарат, посредством которого мысль управ-
ляет движением и воплощается в материальном мире (Бергсон пытается доказать это
положение, отвечающее его исходным позициям, интерпретацией ряда патологических
фактов нарушения деятельности мозга - апраксии и т.д.). Таким образом, мысль
связана с мозгом; наличие этой связи и порождает, согласно Бергсону, иллюзию
правильности материалистического положения, что мозг - орган мышления; но связь
эта имеет, по Бергсону, совсем другой характер, отвечающий не материалисти-
ческому, а спиритуалистическому взгляду на вещи. (Эта философская концепция
определяет его психологическое учение о памяти и восприятии^.) Джеймс полностью
солидаризируется с бергсоновским пониманием соотношения мысли и мозга.

После первой мировой войны в связи с усиливающейся политической и идеологи-
ческой реакцией спиритуалистические тенденции сильно развиваются. Их наиболее
воинствующим носителем становится католическая томистская психология, приобре-
тающая значительное влияние во Франции, Италии и особенно в США. Эта фило-
софия воскрешает идеи главного авторитета средневековой схоластики - Фомы Ак-
винского^.

(Одним из наиболее активных представителей и пропагандистов этой томистской
психологии в США является Бреннан^.)

Не очень свежий запас своих психологических идей томизм стремится подкрепить
блоком с фрейдизмом^.

^В идейной эволюции Джеймса прослеживается неоднократная смена вех.

Некоторый фактический материал об идейной эволюции Джеймса можно найти в кн.: Perry R.B. In the
spirit of William James, New Haven: Yale Univer. Press, 1938. Перри различает в эволюции Джеймса три фазы:
психологическую, феноменологическую и метафизическую. См, в указанной книге раздел III - The
Metaphysics of experience, с. 75-123.

См. особенно его работу "Материя и память". (Bergson Н. Mature et memoire: Essai sur la relation du corps
et de l'esprit. P., 1914. Русск, пер.: Бергсон А. Материя и память // Бергсон А. Собр. соч. / Пер. В, Базарова.
СПб., 1914. Т. 3.

^Появление спиритуалистических тенденций у Джеймса тоже было, несомненно, связано с религиозны-
ми мотивами, но только не католического, томистского, а лютеранского толка. Многообразные тому
доказательства дает его переписка, опубликованная его сыном (См.: The letters of William James / Ed. by
Н. James. Boston, 1920. Vol. 1-11.). См. также: Perry R.B. The thought and character of William James. Boston,
1935. Vol. II. P. 330. См., в частности, письмо Джеймса от 31 мар. 1901 г. к профессору Бостонского
университета, методисту Borden P. Boune, в котором Джеймс пишет, что "старинное лютеранское чувство"
у него в крови.

^См.: Brennan R.E. General psychology: An interpretation of the science of mind based on Thomas Aquinas.
N.Y., 1937; Его же. History of psychology from the standpoint of a thomisL N.Y., 1945. Эти книги вышли с раз-
решения католической цензуры, с грифами на обложке титульного листа: на первой из них - архиепископа
нью-йоркского, на второй - монреальского. Другим образчиком "томистской психологии" может служить
книга: Donceel J.H. Philosophical psychology. N.Y., 1955, вышедшая с санкции католической церкви за
подписью епископа скраитонского. Эта книга также представляет собой попытку использовать некоторые
экспериментальные данные для закрепления позиций католической, томистской концепции в психологии.

^Поучительным показателем этого блока может служить книга Мортимера Адлера. См.: Adler М. What
man has made of man. N.Y., 1938. В этой книге томист Адлер всячески поднимает на щит Фрейда (см. осо-
бенно: Lecture 4. Psychoanalysis as psychology, P. 94, 123), а директор Психоаналитического (фрейдистского)
института в Чикаго Алекеандер снабжает книгу Мортимера Адлера предисловием, в котором поддерживает
позиции ее автора (см. там же. С. IX-XVI).

Этот блок католической церкви с фрейдизмом на первый взгляд представля-
ется удивительным ввиду позитивистических тенденций Фрейда и роли, которую в
системе его идей играет сексуальность. Однако блок этот не случаен. Фрейдистское
решение проблемы психического носит, по существу, спиритуалистический характер.
В самом деле, Фрейд, как известно, утверждает строжайший психологический
<детерминизм>; все психическое, по Фрейду, всегда детерминируется психическим же
(бессознательное отчасти потому и нужно Фрейду, что в плане сознания такая
непрерывность ряда психических явлений явно отсутствует) - это, во-первых. Во-
вторых, по-своему толкуя и неправомерно обобщая случаи психогенных заболеваний,
Фрейд рассматривает психические явления как первичные, а соматические, телесные
изменения как вторичные, производные от психических. Таким образом, телесные
явления определялись психическими, а психические - всегда психическими же. Это, по
существу, спиритуалистическая постановка вопроса о психическом. Она-то и роднит в
теоретическом плане фрейдизм со спиритуалистическим религиозным мировоззре-
нием^, подобно тому как в плане практическом, политическом реакционные круги
прельщает во фрейдизме то, что он выдает якобы неизменную психологичес-
кую природу человека, его органические инстинкты, влечения за причину всего
поведения людей не только в личной, но и общественной жизни. Усматривая
основание господствующего политического строя, войн и т.д. во влечениях,
заложенных в природе человека, а не в общественных отношениях, фрейдизм
является, таким образом, наиболее действенной разновидностью реакционной
идеалистической психологизированной социологии, выступающей под именем
социальной психологии.

В противоположность всем разновидностям идеалистического монизма - как <нейт-
рального>, маскирующегося, так и откровенного, спиритуалистического - и всем фор-
мам психофизического параллелизма, т.е. дуализма, материализм всегда утверждает
первичность материальных процессов и вторичность, производность психического. В
обосновании этого положения заключается большая историческая заслуга великих
материалистов XVII-XVIII вв. Их идеи получили дальнейшее творческое развитие у
русских революционных демократов второй половины XIX столетия. Вульгарный
материализм конца прошлого столетия (Бюхнер, Молешотт), трактуя психические
явления как отправление мозга, подобно выделению желчи печенью, не видит качест-
венной специфики психических явлений; он поэтому не столько решает, сколько
пытается упразднить требующую решения проблему психического. Материализм
Бюхнера - Молешотта рассматривает проблему психического в замкнутой сфере
внутриорганических отношений; познавательное отношение к внешнему миру для него
никак не входит в исходную характеристику природы психического. Поскольку при
этом психическое как изнутри детерминированное отправление организма обособ-
ляется от бытия, отражением которого оно на самом деле является, психическое
лишается всякой объективности. Вульгарный материализм поэтому легко соскаль-
зывает на позиции субъективно-идеалистической трактовки психического. Борьба
материализма и идеализма в решении проблемы духа и материи, души и тела, созна-
ния и природы продолжается и по сей день. И хотя в философии капиталистических
стран преобладают различные идеалистические течения, в ней выступают и
передовые мыслители, которые стремятся обосновать <новый> естественнонаучный

^См. Nicholl D. Recent thought in focus: A catholic looks at recent developments in existentialism, logical
positivism, freudianism and other modern philosophies. N.Y., 1953. Николь пишет: "Фрейд заметил, что боль-
шое число физических недугов происходит от душевных конфликтов пациента. Он видел, что душевные
конфликты могут привести к болезни тела. Поэтому в противоположность широко распространенному
мнению Фрейд показал неадекватность чисто физического подхода к человеку, солидаризируясь в том
вопросе с Фомой Аквинским" (С. 197). Психоаналитические концепции кладет в основу своей трактовки
личности и томистская психология Донсиля (см.: Donceele J.F. Philosophical psychology. (Part 5 - Man as a
person. § 20). N.Y., 1955. P. 288-317).

21

материализм (как, например, Селларс^); а такие, как Баллон прямо становятся на
позиции диалектического материализма".

Этот краткий обзор - конечно, в крайне беглых чертах - показывает, как
ставилась проблема психического дуализмом, <нейтральным> эпистемологическим
монизмом и монизмом спиритуалистическим. Каков будет наш путь? Мы видим свою
задачу не в том, чтобы в противовес всем этим <и з мам> - догматически
преподнести ряд хорошо известных конечных, итоговых формул диалектического
материализма, в которых обычно резюмируется решение так называемого основного
вопроса философии. Сделать так - значило бы продемонстрировать верность букве,
но не духу марксизма. Марксистская философия неразрывно связана с наукой, т.е. с
исследованием конкретных явлений; ее положения - это итоговое философское
обобщение результатов научных исследований. Поэтому мы начинаем не с итоговых
формул, а с выяснения существенных связей, в которых реально выступают
психические явления, с тем чтобы дать характеристику психического в каждой
системе связей и таким образом в результате соответствующего исследования придти
к обобщающим философским положениям о природе психического.

Такой анализ вопроса о природе психического и месте психических явлений в
системе существенных для них связей намечает принципиальную основу для его
решения. Этой основой служит диалектико-материалистическое понимание взаимо-
связи всех явлений в мире как их взаимодействия. Принцип детерминизма, в котором
диалектико-материалистическое понимание взаимосвязи явлений получает свое
методологическое выражение, лежит в основе и рефлекторной теории психической
деятельности и гносеологической теории отражения, которые, таким образом,
смыкаются в единое, монолитное целое.

Этот предварительный анализ определяет также и узловые вопросы дальнейшего
исследования. В качестве таковых выступают прежде всего два взаимосвязанных
вопроса: о гносеологическом отношении психических явлений к материальному миру
как объективной реальности и о их связи с мозгом как органом психической
деятельности. Поскольку мозг представляет собой орган, осуществляющий взаимо-
отношения организма, индивида, человека с внешним миром, правильно поставленный
вопрос о связи психических явлений с мозгом неизбежно переходит в вопрос о
зависимости психических явлений от взаимодействия человека с миром, от его жизни.
Взаимодействие человека с миром, его жизнь, практика - такова реальная основа, в
рамках которой раскрывается и формируется психическая деятельность как
деятельность, осуществляющая познание мира и руководство действиями людей.

Из двух узловых вопросов дальнейшего исследования - как выше уже отмечалось -
анализу должен будет сперва подвергнуться вопрос о познавательном отношении
психических явлений к миру как объективной реальности; затем, идя в процессе
познания от конечного результата к природным причинам, его обусловливающим,
анализ обращается к раскрытию связи психических явлений с мозгом как органом,
служащим для осуществления взаимодействия человека с внешним миром. Соотнося
результаты исследования обоих этих вопросов, можно будет сформулировать итого-
вую философскую характеристику психического.

"CM. Sellars R.W. The philosophy of physical realism. N.Y., 1932. (Ch. XVI- Consciousness and the brain
mind). P. 406-443.

"CM. Wallon H. Psychologie et materialisme dialectique: Estratto dalla Rivista "societ^". Giugno, 1951. Anno
VII, N 2. CM. также: Encyclop^die Francaise (T. VIII - La vie Mentale). P., 1938; Wallon H. Introduction a l'Etude
de la vie mentale.

Глава II

ПСИХИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
И ОБЪЕКТИВНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
ПРОБЛЕМА ПОЗНАНИЯ

1. ТЕОРИЯ ОТРАЖЕНИЯ

Познавательное отношение человека к миру возникает с появлением психической
деятельность мозга как органа, служащего для осуществления взаимоотношений орга-
низма с окружающим миром. Взаимодействие индивида с миром - жизнь, у человека -
практика образуют онтологическую предпосылку возникновения познавательного от-
ношения индивида к миру. В специфическом смысле как общественный, исторический
процесс познание человека связано с появлением языка. Только возникновение слова
дает возможность фиксировать результаты познавания и создает преемственность в
познании, которое не сводится лишь к повторяющимся и по существу изолированным
актам; появляется исторический процесс познания.

С возникновением познавательного отношения индивида к миру как объективной
реальности встает гносеологическая проблема.

На вопрос о том, что представляет собой познание, теория отражения диа-
лектического материализма отвечает так: познание - это отражение мира как объек-
тивной реальности. Ощущение, восприятие, сознание есть образ внешнего мира.

Понятие образа ("image", "bild", "picture") имеет широкое хождение в философской
литературе различных направлений. Мало, значит, просто повторить исходную (или
итоговую) формулу, согласно которой психические явления - ощущения, восприятия и
т.д. - суть образы внешнего мира, существующего вне сознания и независимо от него.
Надо еще - и это главное - уточнить то позитивное гносеологическое содержание, ко-
торое связывается с этой формулой в теории отражения диалектического материа-
лизма. Конечно, все разновидности Bildtheorie имеют и общие черты. Они за-
ключаются прежде всего в признании существования вещей, независимых от и?
образа, в противоположность идеалистическому <эпистемологическому> монизму (бер
клеанству, махизму и т.д.), подставляющему ощущение на место вещей. Само 00601
разумеется, никак не приходится недооценивать фундаментального значения это1
общей черты всякой теории отражения. Но задача, стоящая перед нами, заключаете;
в том, чтобы, учитывая эту общую черту, выявить специфические особенност]
теории отражения диалектического материализма, отличающие ее от стары:
разновидностей теории образов.

То, что ощущение, восприятие, сознание -образ внешнего мира, в теории o^
ражения диалектического материализма означает, что их гносеологическое содер
жание неотрывно от их предмета. Образ - не идеальная вещь, существующая наряд
с предметом, а образ предмета. Теория отражения диалектического материализма
это реализация линии материалистического монизма в решении гносеологическог
вопроса о соотношении образа и вещи. Это существеннейшим образом отличае
теорию отражения диалектического материализма от picture-theory (или Bildtheorie
так называемого репрезентативного реализма (Декарта, Локка и из продолжателей)
Образ - это всегда образ чего-то, находящегося вне его. Самое понятие обра:
предполагает отношение к тому, что он отображает. Образом ощущение, восприят1
и т.д. становятся лишь в силу своего отношения к предмету, образом которого oi
являются. Поэтому образ - не идеальная вещь, существующая во внутреннем ми]

' О так называемом репрезентативном реализме см.: Sellars R.W. The philosophy ofphisical realism. (Ch.
- Idealism an Interlude, § Traditional representative realism). N.Y., 1932. P. 31-38.

сознания наподобие того, как реальная вещь существует в материальном мире, и
вещь - это не экстериоризированный образ. Образ как таковой конституируется
познавательным отношением чувственного впечатления к реальности, находящейся
вне его и не исчерпывающейся его содержанием.

В центре современной гносеологической дискуссии в зарубежной, особенно англо-
американской философии стоит борьба репрезентационизма и презентационизма, т.е.
теории, согласно которой познается лишь непосредственно данное, так называемые
sense-data (см. дальше в главе о восприятии). Спор между этими теориями по существу
воспроизводит борьбу Беркли против Локка. Репрезентационизм объявляет себя
<реализмом>; он признает, что объектом познания являются вещи, но поскольку для
него идеи - это чисто субъективные состояния, отношение идей, ощущений, мыслей к
вещам оказывается лишь соответствием между разнородными по существу членами
двух параллельных рядов. Презентационизм, пользуясь слабостью репрезентацио-
низма, пытается доказать, что единственными объектами, действительно доступными
познанию, являются непосредственные чувственные данные - sense-data; таким
образом презентационизм - это феноменализм.

Так называемый репрезентативный реализм исходит из обособления и внешнего
противопоставления образа и предмета, вещи. Образ превращается в некую
идеальную вещь, которая существует сначала безотносительно к предмету в соз-
нании, подобно тому как материальный предмет, вещь существует в материальном
мире. Образ и предмет представляются как две вещи, принадлежащие к двум мирам:
первый - к внутреннему духовному миру сознания, второй - к внешнему миру
материальной действительности. Такое понятие образа является вместе с тем и
основным понятием интроспективной психологии. Репрезентативный реализм стре-
мится доказать, что эти субъективные образы, идеи все же представительствуют -
<репрезентируют> вещи и <соответствуют> им. Однако указанное соответствие идей
вещам - при дуалистических предпосылках, из которых исходит этот реализм,
- повисало в воздухе. Установить наличие такого соответствия, исходя из представ-
ления <репрезентативного> реализма об <идеях> как чисто субъективных состояниях
сознания, представлялось невозможным: сознание, замкнутое в сфере своих <идей>,
никак не могло <сличить> их с вещами. Идеализм, стремящийся свести истину к
соответствию идей с идеями же, использовал это обстоятельство.

Основной аргумент идеализма: в процессе познания нам никак не <выпрыгнуть> из
ощущений, восприятий, мыслей; значит, нам не попасть в сферу вещей; поэтому надо
признать, что сами ощущения и восприятия - единственно возможный объект поз-
нания. В основе этого <классического> аргумента идеализма лежит мысль, что для
того, чтобы попасть в сферу реальных вещей, надо <выскочить> из сферы ощущений,
восприятий, мыслей, что, конечно, для познания невозможно.



Этот ход мыслей заранее предполагает доказанным то, что он стремится доказать.
Заранее предполагается, что ощущение и восприятие это только субъективные об-
разования, внешние по отношению к вещам, к объективной реальности. Между тем в
действительности вещи причастны к самому возникновению ощущений; ощущения,
возникая в результате воздействия вещей на органы чувств, на мозг, связаны с
вещами в своем генезисе.

Еще Беркли в свое время именно на критике репрезентативного реализма с его
неспособностью обосновать познание внешнего мира попытался утвердить взгляд, что
сами чувственные данные являются единственными объектами познания, и под-
ставить, таким образом, чувственные данные на место вещей. Сейчас этим же путем
идет неореализм. Действительно, если принять исходные посылки репрезентативного
реализма - признание образов, идей чисто субъективными состояниями сознания (хотя
бы и вызванными в нашем сознании внешним воздействием), то все попытки выйти из
сферы субъективного мира, мира идей, сознания в мир реальных, физических,
материальных вещей окажутся тщетными. Ошибка репрезентационализма, однако, не

исправляется, а усугубляется, если сами эти чувственные данные подставить - как
это делает Беркли и современный неореализм - на место вещей в качестве
единственных непосредственных объектов познания.

Дуалистическое обособление образов, идей, явлений сознания от материальных
вещей ведет к параллелизму. Соответствие идей вещам может быть только соот-
несенностью - неизвестно как и кем устанавливаемой - разнородных членов двух
параллельных рядов. При таком параллелизме явлений сознания и явлений
материального мира образы и идеи могут быть в лучшем случае только знаками
материальных реальностей, находящимися лишь в формальном соответствии с ними,
совпадающими с этими реальностями по внешним соотношениям, но никак не рас-
крывающими сущности вещей. Подлинное познание вещей становится невозможным,
гносеологическая проблема - неразрешимой.

Такое понимание образа неизбежно приводит к роковым последствиям. Приняв его,
уже нельзя выпутаться из противоречий, из фиктивных и потому неразрешимых
проблем. Учение о восприятии увязает в необходимости разрешить загадку: как
внутренний образ сознания выносится вовне и из мира сознания проникает во внешний
материальный мир вещей. Поскольку образ, согласно исходной предпосылке, мыслится
как особый идеальный предмет, по внутренней своей природе безотносительный к
предметам материального мира, возможность правильного решения вопроса о связи
образа с предметом заранее исключена.

На самом деле существует не образ как идеальный предмет, обособленный от пред-
мета материального или подставленный на его место, аобраз предмета. Но
образ предмета не есть его знак. Образ вообще, безотносительно к предмету, ото-
бражением которого он является, не существует. Мы воспринимаем необразы, а
предметы, материальные вещи - в образах. Нельзя оторвать образ от предмета, не
разрушив самого образа. Первоначальный путь ведет не от сознания к вещи, а от
вещи к сознанию. Поэтому вопрос о том, как восприятие переходит от образов к
вещам, это ложно поставленный вопрос. Пытаться ответить на него в такой
постановке - значит идти в ловушку и попасть вместе с идеализмом в тупик^.

Для дуалиста, разрывающего внутреннюю связь образа и вещи, остаются лишь
две возможности.

1. Образ противопоставляется вещи, замыкаясь во внутреннем мире сознания
(дуализм образа как явления сознания и вещи в себе, духовного и материального мира
или внешнего и внутреннего опыта; в гносеологии - репрезентативный реализм, в
психологии - интроспекционизм).

2. Образ подставляется на место материальной вещи. Таков в философии
путь Бергсона^, махистов, неореалистов, позитивистов-феноменалистов, прагма-

^ Все выше сказанное о восприятии в принципе может быть распространено и на представление.
Представления по преимуществу выступают и часто трактуются как <внутренние> образы, обособленные
от вещей, поскольку представление - это в отличие от восприятия образ предмета, в данный момент от-
сутствующего. Однако и образы представлений являются образами предмета, они возникают в результате
воздействия вещей; их воспроизводство вызывается первоначально опять-таки воздействием вещей если не
тех самых, то других, связанных в прошлом с воспроизводимой в представлении вещью. В тех случаях,
когда субъект произвольно актуализирует то или иное представление в отсутствие вещи, которая в нем
представлена, это обусловлено тем, что, объективируясь у человека в слове, представление может быть
актуализировано без непосредственного воздействия вещей (первосигнальных раздражителей) посредством
слова (второго сигнального раздражителя). Значит, ипредставление является внутренним
образом совсем не в смысле идеалистической интроспективной психологии, обособляющей образ, как
принадлежащий к якобы замкнутому внутреннему миру сознания, от внешнего мира материальных пред-
метов. Характеристика представления как внутреннего образа правомерна, лишь поскольку она выражает
отличие представления от восприятия, -а не обособление его от вещи, от предмета, в нем
представленною.

^ Bergson Н. Matiere et memoire. (Ch. I - De la selection des images pour la representation. Le role du corps.
P. 58-71; ch, IV-De la delimitation et de la fixation des images. Perception et matiere. Ame et corps. P. 244-249)
2 Ed. P., 1914.

тистов, различных разновидностей  эпистемологаческого  монизма  и  т.д.

Теория отражения, строящаяся на основе материалистического монизма, пре-
одолевает как все формы и последствия дуализма образа и вещи, так и все раз-
новидности эпистемологического монизма откровенных идеалистов, неореалистов,
позитивистов, прагматистов и т.д., который заключается в том, что образы, чувст-
венные данные, идеи отождествляются с вещами, причем первые подставляются на
место вторых. Свою идеалистическую установку эпистемологические монисты оши-
бочно выдают за преодоление субъективизма, потому что идеи, образы переводятся
из статуса субъективных состояний в статус реальных вещей, отсюда <реализм> этих
идеалистов.

Материалистический монизм определяет коренное, принципиальное
отличие теории отражения диалектического материализма от так называемой picture-
theorie или Bildtheorie (теория образа) репрезентативного реализма, которая строилась
на дуалистической основе.

Конкретным выражением материалистического монизма в вопросе о гносео-
логическом отношении образа и вещи является положение: образ вещи - это идеаль-
ная, т.е. отраженная в субъекте, в его мозгу, форма отраженного су-
ществования вещи. Содержание этой формулы таково: это значит, что
образ вещи - не сама вещь и вместе с тем не знак
вещи, а ее отражение.

Принципиальное отличие теории отражения диалектического материализма от
традиционной теории образа (Bildtheorie) находит выражение и в коренном отли-
чии диалектико-материалистического учения об истине как адек-
ватности и мышления от представления репрезентативного реализма о
соответствии мышления бытию. Согласно репрезентативному реализму, вся-
кое суждение (Л есть В) утверждает нечто в отношении моих мыслей; это
утверждение оказывается истинным, если обнаруживается, что так же, как в моих
мыслях, дело обстоит в действительности. (Неизвестно только, как это может
обнаружиться, поскольку согласно исходной позиции бытие выступает для меня лишь
в мыслях, в явлениях сознания). Здесь адекватность мысли бытию, характеризующая
истину, трактуется как внешнее соответствие членов одного ряда членам другого - в
духе дуалистического параллелизма. На самом деле суждение есть утверждение не о
мыслях, а об объекте этих мыслей, о бытии. Истинность суждений - в адекватности
утверждения о бытии, объекте наших мыслей, самому бытию, а не в адекватности
бытию того, что мы утверждаем о наших мыслях. Эта последняя постановка вопроса,
по существу, исключает истину в подлинном ее значениии. Истина не есть нечто
внешнее по отношению к познанию, поскольку познание не есть нечто внешнее по
отношению к бытию. Само познание есть выявление бытия субъектом, который
существует не потому, что он мыслит, познает, а наоборот, мыслит, познает потому,
что он существует. Сказать о мыслях, что они истинны, и сказать, что они - познание
своего объекта, это одно и то же. Познание не является внешним по отношению к
бытию, истина не является внешней по отношению к познанию, нормальный статус
мыслей - быть познанием, т.е. формой отраженного существования их объекта.

Истина объективна в силу адекватности своему объекту, не зависимому от
субъекта - человека и человечества. Вместе с тем как истина она не существует вне
и помимо познавательной деятельности людей. Объективная истина - не есть сама
объективная реальность, а объективное познание этой реальности субъектом. Таким
образом в понятии объективной истины получает конденсированное выражение
единство познавательной деятельности субъекта и объекта познания.

Если в исходной посылке признать чистую субъективность психических явлений, то
никакими последующими аргументами этой ошибки не исправить, не восстановить
связи психического с объективной реальностью и не объяснить возможности ее
познания. Необходимо исключить такое субъективистическое понимание психических

явлений в исходных позициях. Психические явления возникают в процессе
взаимодействия субъекта с объективным миром, начинающегося с воздействия вещи
на человека. В вещах - источник происхождения всех представлений о них. Связь
психических явлений с объективной реальностью заложена в самом их возникновении,
она - основа их существования. По самому смыслу и существу сознание - всегда есть
осознание чего-то, что находится вне его. Сознание - это осознание вне его
находящегося объекта, который в процессе осознания трансформируется и выступает
в форме, в виде ощущения, мысли. Этим, конечно, не отрицается различие сознания и
его объекта - бытия, но вместе с тем подчеркивается единство сознания, ощущения,
мышления и т.д. с их объектом и то, что основой этого единства служит объект.
В таком понимании психических явлений получает свое исходное выражение
материалистический монизм в теории познания.

В гносеологическом отношении психических явлений к их объекту выступает про-
тивоположность субъективного и объективного, существенная в гносеологическом
плане. Однако для того, чтобы подчеркивание этой противоположности не привело к
дуализму, необходимо раскрыть и то единство, в рамках которого она раскрывается.
Поэтому важно подчеркнуть не только противоположность, но и исходное единство
ощущений, мыслей, сознания и объективной реальности, отражением, осознанием
которой они являются.

Идеалистическое мировоззрение исходит из замкнутого в себе внутреннего <мира>
субъективных психических явлений. Находящаяся в плену у этого мировоззрения
философская мысль безуспешно бьется над тем, как прорваться и можно ли прор-
ваться из этой замкнутой субъективности к объективному миру. Материалистический
монизм диалектического материализма сразу же исходит из внешнего объективного
мира. Отправляясь от него, теория отражения идет к психическим явлениям. Таков
коперниковский переворот, осуществляемый теорией отражения.

Итак, первая коренная отличительная черта теории отражения диалектического
материализма заключается в том, что она снимает обособление и дуалистическое
противопоставление образа предмету. Гносеологическое содержание образа (ощу-
щения, восприятия и т.д.) неотрывно от предмета.

Подобно тому как образ не может быть обособлен от предмета, образ неотделим
также от процесса отражения, от познавательной деятельности субъекта.

Отрыв образа от процесса отражения означает порочную субстан-
циализацию образа, ведет к уничтожению самого предмета психологического иссле-
дования и дает простор для всяческих превратных представлений как об одном, так и
о другом^. Весь процесс отражения, таким образом, мистифицируется: на одной
стороне оказывается материальный физиологический процесс, на другой - неизвестно
как выступающий из него идеальный образ. При этом образ как идеальный неизбежно
противопоставляется материальному процессу и тем самым обособляется от него. (Это
обособление и осуществлял Рассел, когда он стоял на позициях объективного иде-
ализма.) Не приходится специально доказывать, что признание обособленного

" Расчленение образа и процесса, его порождающего, обособление их друг от друга является, в част-
ности, основным приемом, посредством которого современные англо-американские неореалисты и праг-
матисты реализуют свои теоретические замыслы. Очень обнаженно и грубо это выступает, как уже
отмечалось, например, у Рассела. Так, в восприятии он отчленяет образ восприятия (percept) от восприятия
(perception) как процесса. Отрыв образа от психического процесса потому и нужен неореалисту, про-
должателю махизма, что он развязывает руки для подстановки образа на место вещи. С другой стороны,
процесс, из которого выпал образ, теряет свое психологическое содержание, перестает быть пси-
хическим процессом. Психическое, как  предмет   психологического
исследования, испаряется. В психологии неореалиста и прагматиста поэтому торжествует би-
хевиоризм: сознание изъято из человека и подставлено на место бытия. У человека, как предмета
психологии, остаются только реакции!

Расчленение восприятия на образ (percept) и процесс (perception) Рассел использует как доказательство
своей <нейтральности> в борьбе материализма и идеализма, как свидетельство того, что он, якобы, стоит
над обеими борющимися сторонами.

27

существования чего-то чисто идеального - это квинтэссенция идеализма. В дейст-
вительности мы нигде не встречаем образа как обособленного существующего
идеального. Он не существует помимо отражательной деятельности субъекта, его
мозга. При этом деятельность, в процессе которой выступает чувственный образ
предмета, - это не единый акт сотворения образа, отделяющегося от чужеродных ему
материальных физиологических процессов, а координированный ряд чувственных
деятельностей - чувственного анализа и дифференцировки различных свойств
предмета и чувственного синтеза, связывающего отдельные чувственные качества в
цельный образ предмета. Образ связан с отражательной деятельностью не только по
происхождению, но и по существу.

Таким образом неразрывно связывая образ с отражательной деятельностью
субъекта, теория отражения борется против всякой субстанциализации образа как
идеального, против всякого его гипостазирования.

С этим связана вторая, не менее существенная черта теории отражения
диалектического материализма, отличающая ее от Bildtheorie метафизического ма-
териализма. <Основная беда> метафизического материализма есть, - писал Ленин,
-<неумение применить диалектику к Bildertheorie, к процессу и развитию познания>^.

Для представителей домарксовского материализма отражение представляло собой
пассивный отпечаток вещи в результате ее механического воздействия на то, в чем
она отражается. Дидро прямо сравнивал мозг с воском, на котором вещи оставляют
свой отпечаток. Для домарксовского материализма отражение - это пассивная
рецепция внешнего воздействия субъектом, его мозгом; для диалектического ма-
териализма - это результат взаимодействия субъекта с объективным миром, воз-
действия внешнего мира и им обусловленного ответного действия субъекта, его мозга.
Отражение - не статический образ, возникающий в результате пассивной рецепции
механического воздействия вещи; само отражение объективной реальности есть
процесс, деятельность субъекта, в ходе которой образ предмета
становится все более адекватным своему объекту.

Только перейдя от статического образа, идеи к процессу, к деятельности познания,
к конкретной диалектике субъекта и объективного мира в их взаимодействии, можно
адекватно разрешить проблему познания, проблему идеального и материального -
основной вопрос философии.

То, что психическая деятельность есть отражение, означает вместе с тем, что
отражение есть деятельность, процесс. С этим положением связана глу-
бокая перестройка самого понятия отражения, которое домарксовский материализм
считал отношением между вещью и ее идеальным отпечатком. В теории отражения
домарксовского материализма в качестве основного выступает непосредственное
соотношение вещи и образа. Для диалектико-материалистической теории отражения
исходным является взаимодействие человека как субъекта с миром; соотношение этих
двух реальностей выступает здесь как основное, исходное. Образ, идея существует
лишь в познавательной деятельности субъекта, взаимодействующего с объективным
миром. Взятое в своей конкретности отношение психического к миру выступает в
единстве познавательного процесса как отношение субъективного к объективному.
Отношение идеи, или образа, как идеального к предмету как материальной вещи есть
лишь абстрактно выделенная сторона, момент, аспект этого исходного отношения.
Выделение этого специального аспекта - это только абстрактная, правомерная, нуж-
ная абстракция, но все же абстракция, вскрывающая лишь момент, аспект, сторону
реального отношения психической деятельности к миру, отношения, взятого в его
конкретности. Само это отношение -процесс, деятельность, взаи-
модействие. Включенный в этот процесс, в котором он только и существует,
образ выходит из якобы статического отношения к предмету. Это отношение

^ Ленин В.И. Философские тетради. М.: Госполитиздат, 1947. С. 330.
28

выступает в своем истинном виде как процесс познавательной деятельности субъекта,
в которой одно определение, один образ предмета снимается другим, более адек-
ватным, более глубоким. В динамике этого процесса диалектически осуществляется
непрерывное приближение образа к предмету, все более полное раскрытие
предмета в образе, все же никогда не способное исчерпать его бесконечного богатства
(см. также гл. Ill, § 2 и гл. IV § 1(6) настоящей работы).

Теория отражения диалектического материализма представляет собой, собственно,
распространение на процесс познания принципа детерминизма в его диалектико-ма-
териалистическом понимании, согласно которому, как отмечалось выше, внешние
причины действуют через внутренние условия. Всякий процесс детерминируется внеш-
ними объективными условиями, преломляющимися через внутренние закономерности
данного процесса. Это относится и к процессу познания. Можно определить теорию
отражения диалектического материализма посредством распространения на процесс
познания выше сформулированного принципа детерминизма.

Мышление определяется своим объектом, но объект не непосредственно опре-
деляет мышление, а опосредствованно через внутренние законы мыслительной
деятельности - законы анализа, синтеза, абстракции и обобщения, - преобразующей
чувственные данные, не выявляющие в чистом виде существенные свойства объекта,
и приводящей к его мысленному восстановлению.

- 2. О ПСИХИЧЕСКОМ КАК ИДЕАЛЬНОМ

В гносеологическом отношении к объективной реальности психические явления
выступают как ее образ. Именно с этим отношением образа к предмету, идеи к вещи
связана характеристика психических явлений как идеальных; именно в гносео-
логическом плане психическое выступает как идеальное. Это, разумеется, не значит,
что психические явления перестают быть идеальными, когда они рассматриваются в
другой связи, например, как функция мозга. Характеристика психических явлений -
как и любых других - не зависит от точки зрения, с которой они рассматриваются.
Психические явления объективно как таковые всегда стоят в гносеологическом
отношении к объективной реальности и поэтому они всегда сохраняют эту
характеристику идеального. Но иррадиированное распространение характеристики
психического как идеального за пределы той системы связей, в которой оно
действительно выступает в этом качестве, на психическое в целом, во всех его связях
и опосредствованиях, ничего кроме теоретической путаницы породить не может.

Характеристика психического как идеального относится, собственно, к продукту
или результату психической деятельности - к образу или идее в их отношениях к
предмету или вещи. Превращение отношения идея - вещь в основное гносео-
логическое отношение (каковым в действительности является взаимодействие че-
ловека как субъекта с миром) служит источником универсализации характеристики
психического как идеального (см. пред. стр.). Возникновение проблемы идеального в
платонизме недаром было связано с противопоставлением идей и чувственно
данных вещей. Идеальность по преимуществу характеризует идею или образ, по
мере того как они, объективируясь в слове, включаясь в систему общественно
выработанного знания, являющегося для индивида некоей данной ему <объективной
реальностью>, приобретают, таким образом, относительную самостоятельность,
как бы вычленяясь из психической деятельности индивида. На психическую деятель-
ность идеальность распространяется опосредствованно, вторично, поскольку ее про-
дукт, ее результат - это идея, образ. Психическая деятельность идеальна преиму-
щественно в своем результативном выражении. Противопоставляться материальному
психическая деятельность может лишь в качестве духовной, поскольку она
оказывается насыщенной идейным содержанием, приобретенным в процессе общест-
венно организованного познания.

В результате выделения анализом отношения образа или идеи к предмету или вещи
выступает противопоставление идеального материальному и возникает опасность
обособления идеального от материального, внешнего дуалистического противопостав-
ления первого второму. Вековая дискуссия по этому вопросу открывается еще
борьбой Аристотеля против <х орисмос а>, против обособления идей от вещей у
Платона.

Признание существования идеального, его специфичности и относительной самосто-
ятельности по отношению к материальному миру чувственно данных вещей и вместе с
тем преодоление его обособления - имеет два взаимосвязанных аспекта. Один из них
связан с отношением образа, идеи к предмету, к вещи, другой - с их отношением к
субъекту, к его познавательной деятельности.

Путь к решению этой проблемы в первом ее аспекте открывает теория отражения,
реализующая в теории познания материалистический монизм. Положение, согласно
которому гносеологическое содержание ощущения, восприятия и т.д. неотрывно от
предмета (а то, что они образ вещи, именно это и означает), есть преодоление
обособления образа, идеи от предмета; этим и определяется способ, которым теория
отражения диалектического материализма завершает начатую еще Аристотелем
борьбу против обособления идей.

Образ, идея (понятие, мысль), не обособимые в своем гносеологическом содержании
от предмета, вещи, от объективной реальности, существующей независимо от них,
вместе с тем не совпадают непосредственно со своим предметом, во-первых, потому,
что они никогда не исчерпывают всего бесконечного богатства, всей полноты
содержания предмета, и, во-вторых, потому, что исходное, непосредственно, чув-
ственно данное содержание его преобразуется в процессе познания - в результате
анализа и синтеза, абстракции и обобщения, посредством которых мышление идет ко
все более всестороннему и глубокому раскрытию бытия своего предмета. Это
несовпадение идеи с чувственно данной вещью служит отправным пунктом и мнимым
основанием для обособления идеи от вещи.

В неразрывной связи с вопросом об отношении образа к предмету, идеи к вещи
стоит вопрос об отношении образа, идеи к субъекту, к его познавательной дея-
тельности. Необходимо преодолеть обособление образа, идеи и в этом отношении:
идеи (понятия) не возникают помимо познавательной деятельности субъекта, образ не
существует вне отражения мира, объективной реальности субъектом. При этом
вопрос об отношении образа, идеи к объекту и его отношении к субъекту - это
единый вопрос о месте и роли образа, идеи во взаимодействии субъекта с объ-
ективным миром.

Относительное обособление идей от вещей, содержания знания - от чувственно
данного бытия связано с тем, что идеи, знания формируются в результате поз-
навательной деятельности субъекта, путем анализа и синтеза, абстракции и обоб-
щения, преобразующих исходные эмпирические данные, в которых непосредственно
выступают вещи и явления действительности; с другой стороны, независимость
идеального содержания знания от субъекта, его объективность обусловлена его
зависимостью от бытия, отражением которого оно является. Правильное понимание
отношения образов, идей, мыслей, идеального содержания знания к чувственно
данным вещам и явлениям, к объекту познания, предполагает правильное понимание
их отношения к субъекту, к его познавательной деятельности, и, наоборот, пра-
вильное понимание отношения содержания знания к познавательной деятельности
субъекта невозможно без правильного понимания его отношения к объекту познания;
не поняв правильно одно, нельзя правильно понять и другое.

Отрицание идеалистического обособления и дуалистического противопоставления
идеального материальному миру как объективной реальности и взаимодействующему
с ней субъекту не исключает относительной самостоятельности идейного
содержания научной мысли, познания, знания по отношению как к чувственно данным

материальным вещам, так и к субъекту, не исключает объективности идеального
содержания знания.

Объективируясь в слове, продукты познавательной деятельности человека (чувст-
венные образы, мысли, идеи) сами становятся объектами дальнейшей мыслительной
работы. Взаимосвязь, взаимозависимость идей, понятий делает их относи-
тельно независимыми от мыслительной деятельности субъекта (и от эмпирически
данного содержания отдельного объекта). Включаясь в эти связи, содержание
познавательной деятельности субъекта выступает в преобразованном
виде. Мыслимый в потенциально бесконечном богатстве своего, преобразованного
при этом содержания, каждый член этой системы выступает уже не как мысль
индивида, а как ее идеальный объект. Так, например, любое число, возникая в ре-
зультате работы мысли, вскрывающей количественные отношения между мно-
жествами предметов, включается в систему, в бесконечный ряд чисел, с которыми
любое единичное число связано определенными отношениями. В любой из этих
бесчисленных связей с бесконечным количеством других чисел каждое число
выступает в новом качестве (скажем, 4 как 3+ 1,2+2, как 2х2,2^, как 5- 1, 6-2,

как Уб4 и т.д.). В этом своем многообразии каждое число выступает как
неисчерпаемый мыслью индивида идеальный ее объект.

Система, в которую, преобразуясь при этом, входят мысли индивида, продукт его
познавательной деятельности, - это система научного знания, формирующаяся в ходе
общественно-исторического развития. Она выступает для мышления индивида как
<объективная реальность>, которую он преднаходит как существующее независимо
от него общественное достояние и должен своей познавательной деятельностью
усвоить. В процессе обучения, неотрывного общественного организованного поз-
нания человека, сложившаяся в ходе исторического развития система научного знания
выступает перед индивидом как объект усвоения.

Через продукты психической деятельности как деятельности познавательной
совершается переход из сферы психического как предмета психологического изучения
в сферу идеального содержания знания, математического, физичес-
кого и т.п. (именно оно и является идеальным в собственном смысле слова),
отражающего определенные стороны бытия, существующего вне и независимо от
познавательной деятельности. Это и значит, что психическая деятельность есть
отражение объективной реальности или, иначе, что в результативном
выражении, через свои продукты, она переходит в нечто качественно иное,
специфическое - математическое, физическое и т.д. знание тех или иных сторон или
свойств бытия. Игнорирование этого фундаментального положения, сведение объ-
ективного идеального содержания знания к мыслям индивида, взятым лишь в их
зависимости от последовательных стадий мыслительного (психического) процесса,
который к ним привел, вне взаимозависимости объективного содержания мыслей,
отражающих закономерность объективной реальности, - это суть так называемого
психологизма, составляющего ядро субъективного идеализма.

-В силу своей зависимости от бытия и взаимозависимости различных частей системы
знания содержание его приобретает в известном отношении независимость от
субъекта. В этом гносеологические корни платонизма - классической
формы, в которой исторически выступил так называемый объективный идеализм;
гносеологические корни всякого объективного идеализма, который обо-
собляет идеи, идеальное содержание знания от чувственно данных вещей
материального мира и вместе с тем противопоставляет их познающему субъекту, его
мыслительной деятельности. (Поскольку идейное содержание знания обособляется
объективным идеализмом от познавательной, психической деятельности субъекта,
объективный идеализм выступает в виде так называемого антипсихологизма
- подобно тому как так называемый психологизм образует ядро субъективного
идеализма.)

Позиция объективного идеализма, как и идеализма субъективного (а, в конечном
счете, также антипсихологизма и психологизма), связана с довлеющей над этими на-
правлениями философской мысли ложной альтернативой, согласно которой содержание
знания либо объективно - тогда оно существует помимо познавательной деятельности
субъекта, либо оно продукт познавательной деятельности субъекта - тогда оно
только субъективно. Между тем в действительности никакие идеи, понятия, знания не
возникают помимо познавательной деятельности субъекта, что не исключает, однако,
их объективности. Объективность знания не предполагает того, что оно возникает
помимо познавательной деятельности человека; все идеальное содержание знания -
это и отражение бытия и результат познавательной деятельности субъекта. Всякое
научное понятие - это и конструкция мысли и отражение бытия.

Для платоновского объективного идеализма идеи, понятия, содержание научного
знания представляются непосредственно интуитивно данными^ Таким образом сни-
мается проблема мыслительной деятельности, в результате которой и возникают
понятия, идеи. В соответствии с этой исходной позицией сознание индивида
рассматривается как простая проекция объективного состава знания. Все, что за-
ключено в объективном составе знания, непосредственно переносится в индивиду-
альное сознание, предполагается непосредственно данным ему. Таким образом по
существу снимается мыслительная деятельность индивида, посредством которой он,
анализируя наличную систему знаний, сложившуюся в процессе общественно-
исторического развития, переводит ее в план своего индивидуального сознания.
усваивает ее и применяет к решению встающих перед ним задач. Мыслительная
деятельность индивида, процесс мышления вовсе перечеркивается: мышление как
предмет психологического исследования вовсе ликвидируется объективным идеа-
лизмом. Реализуя эту установку, представители объективного идеализма плато-
новского типа стремились уничтожить какие бы то ни было мыслительные опе-
рации, сведя их к совокупности отношений между, якобы, извечно данными
статистическими терминами, членами этих отношений^ (Рассел, Кутюра).

* Такова позиция и Гуссерля и Рассела. (Здесь имеются ввиду работы Рассела в ранний период его
научной деятельности, когда он вместе с Уайтхедом был еще платоником, до того как он затем стал то ли
юмистом, то ли берклеанцем.)

" В соответствии с этим ученые, стоящие на позициях объективного идеализма, строят теорию чисел,
основы геометрии и т.д., пытаясь устранить всякую деятельность по <конструированию> новых идеальных
объектов, сводя все к соотношениям изначально данных элементов.

Критикуя позицию объективного идеализма, Пиаже противопоставляет ей операционализм, восходящий
к Бриджмену, Нам представляется, что Пиаже без достаточных оснований как будто безоговорочно
солидаризируется с операционализмом Бриджмена, стоящего на позициях откровенного релятивизма.
Во главу угла Бриджмен ставит зависимость результата познания от способов познания (определенной
величины - от способов измерения и т.п.); при этом вовсе выпадает основная зависимость результатов
познания (измерения и т.п.) от самого объекта. Не приходится отрицать зависимости результата познания
(измерения и т.п.) от способов, которыми оно осуществляется, но эта зависимость лишь опосредствует
основную и решающую зависимость результатов познания от объекта, свойствами которого обусловлены и
самые способы измерения. Именно поэтому при использовании различных способов измерения и вообще
познания одного и того же объекта требуется соблюдение определенных закономерных отношений,
позволяющих переходить от одного способа измерения, определения величины и т.д. к другому так, чтобы
соблюдена была инвариантность результата. Но саму же инвариантность как основное требование к
операциям, приводящим к научному понятию, Пиаже выводит лишь из взаимоотношений операций, из их
взаимного уравновешивания. В результате инвариантность выступает как будто не только как критерий, но
и как основа объективности конструируемого мыслью понятия, между тем как на самом деле эта
инвариантность - лишь индикатор его объективности, основой которой является адекватность объекту.
Понятие объективно, не потому, что оно инвариантно; оно должно быть инвариантно, поскольку оно
объективно - основа в этом. В своих исследованиях мыслительных операций Пиаже подчеркивает принцип
инвариантности. Пиаже рассматривает операции как высший уровень в уравновешивании индивида с
внешним миром, поскольку на передний план должно бы выступить познание внешнего мира, учет
объективных условий жизни. Однако мыслительные операции у Пиаже нередко выступают скорее
непосредственно как способы приспособления, чем как собственно способы познания. Это и сближает Пиаже
с Бриджменом. (CM.: Piagel J. Logic and psychology: History and status of the problem. Manchester Univer. Press.
1953. P.l-8.)

В отличие от платоновского идеализма в идеализме Гегеля движение мысли вы-
ступает как деятельность и опосредствование, однако, сама идея превращается в
субъекта, подставляется на его место. Таким образом движение мысли сводится к
движению продуктов мышления, подставляемого на место познавательной дея-
тельности субъекта. Историческое развитие знаний изображается как деятельность
субъекта.

Не подлежит сомнению, что всякая обоснованная мыслительная операция основы-
вается на определенных логически формулируемых отношениях и их свойствах. Так,
отношение импликации между двумя положениями (р > g-, из р вытекает g) выступает
в качестве логической операции, позволяющей из двух совместно данных гипо-
тетических положений вывести третье в силу свойства транзитивности (р > g, g > г,
р > г), которым характеризуется отношение <импликации>. Но не менее
несомненно, что сами эти логические отношения открываются в итоге мыслительной
деятельности, в результате мыслительных операций.

Основной порок объективного идеализма платоновского образца заключает-
ся в том, что он изображает раз и навсегда данным помимо познаватель-
ной деятельности субъекта то, что на самом деле является ее результатом; он
фиктивно выдает никогда не законченный результат никогда не завершенной
познавательной деятельности за нечто изначально данное ей. Основной вывод,
который следует из понимания этого порока, состоит в том, что знание, его идейное
содержание - как бы ни было оно объективно - никогда не возникает помимо
познавательной деятельности субъекта и не существует безотносительно к
ней.

Для того, чтобы это положение имело однозначный смысл и, противопоставляясь
объективному идеализму, не открыло бы путь идеализму субъективному, психоло-
гизму, не привело бы к релятивистской субъективизации человеческого знания, не-
обходимо уточнить соотношение логического и психологического
в характеристике познавательной деятельности.

Представители объективного идеализма, стремящиеся свести операции к отно-
шениям между данными терминами (Рассел раннего периода, Кутюра и др.), изго-
няют всякую деятельность из сферы объективного познания (тем самым они изымают
из нее все объективное, логическое: в понимании познавательной деятель-
ности они - психологисты). В познавательной деятельности они видят лишь
ее субъективно-психологический аспект. Их логицизм является оборотной сто-
роной психологизма. Психологизм и антипсихологизм - две стороны одной и
той же позиции, два проявления одной и той же исходной принципиальной ошиб-
ки. Для того чтобы по существу преодолеть как антипсихологизм объек-
тивного идеализма, так и психологизм идеализма субъективного, нужно преодо-
леть их общую основу. И для этого нужно правильно понять соотноше-
ние психологического и логического в познавательной, в мыслительной деятель-
ности.

И логика и психология изучают мышление в процессе его развития. Но логика
изучает его в процессе исторического развития объективированных продуктов знания;
психология же имеет дело только с мышлением индивида. Всякая познавательная
(мыслительная) деятельность индивида есть психическая деятельность, которая как
таковая может быть предметом психологического исследования. Предметом психо-
логического исследования является мышление индивида в причинной зависимости
процесса мышления от условий, в которых он совершается. Психические законы - это
законы мышления как процесса, как мыслительной деятельности индивида;
они определяют ход его мышления в закономерной (причинной) зависимости от
условий, в которых совершается мыслительный процесс. Логика же формулирует те
соотношения мыслей (продуктов мыслительной деятельности), которые имеют место,

2, Рубинштейн С.Л.                                                                        33

когда мышление адекватно своему объекту - бытию, объективной реальности^. Зна-
чит, одна ита же познавательная деятельность индивида является предметом
и психологического и логического исследований. При этом процесс и его результат -
образ - в познавательной деятельности индивида неразрывно взаимосвязаны. Поэтому
нельзя отнести психологические исследования к процессу, взятому безотносительно
к его <продукту> или результату, так же как нельзя, анализируя соотношения мыслей
в познавательном содержании, вовсе оторвать их от процесса мышления, в результате
которого они возникают.

Основным предметом психологического исследования является раскрытие причин-
ных закономерностей того протекания процесса мышления, который приводит
к познавательным результатам, удовлетворяющим соотношениям, выражаемым
положениями логики.

Ключ к подлинному решению вопроса о взаимоотношениях психологии и логики,
преодолевающему как психологизм, так и антипсихологизм, заключается в том, что
мысль - это одновременно и продукт мышления, результативное выра-
жение мыслительного процесса, иформа отраженного существо-
вания объекта. Эти два положения сочетаются в единое целое, потому что
сам процесс мышления детерминируется объектом, который в нем раскрывается
в форме мысли. Мышление опосредствует зависимость мысли от объекта и само
детерминируется им. В силу этого в процессе познания <логика> бытия как объекта
мысли переходит в строение мышления. Мышление складывается у человека в про-
цессе индивидуального развития по мере того, как этот переход совершается,

Очевидно, что если бы мышление никак не отвечало логическому строю объекта
мысли, не было бы логики и в мыслях. В фактическом ходе формирования мышления
в процессе индивидуального развития логический строй объекта мысли определяет
строение мышления и через его посредство логику мыслей.

Ход исторического развития системы научного знания приводит к выявлению все
новых логических форм, отвечающих природе объекта. Так, логика Аристотеля вы-
разила закономерности классифицирующего естествознания. Новейшие исследования
по математической логике выявили новые логические операции, выходящие за пре-
делы аристотелевских силлогистических умозаключений, и открыли возможность раз-
решать логические задачи, недоступные для традиционной логики, сложившейся на
основе достижений предшествующего этапа развития научного познания.

В ходе исторического развития научного познания прежде, чем человечество
пришло к осознанию законов логики и сформулировало их как таковые (впервые

^ Ясно, таким образом, что логика - не нормативная дисциплина, ее законы говорят не о том, что
должно быть, а сперва о том, что есть, - о том, каким условиям отвечает мысль, адекватная своему
объекту. Лишь поэтому можно затем, обратив вторично законы логики в нормы, относящиеся не к тому,
что есть, а к тому, что должно быть, сказать, что мышление, чтобы быть истинным, должно следовать
законам логики,

Подобно этому иэтика в своей основе - не нормативная дисциплина: она первично говорит не о том,
что должно быть, а анализирует то, -что есть. Она - не извне навязываемое морализирование, а наука,
раскрывающая внутреннюю сущность человеческой жизни, подлинно человеческих отношений. Она вскры-
вает условия, которые удовлетворяют подлинно человеческие отношения, и тем уже формулируют эти
условия как нормы поведения, как требования, которые должны быть соблюдены в отношениях между
людьми. Идеал, который формулирует этика, приобретает реальное значение, если при этом учитываются
возможность и перспективы развития человеческих отношений. Этика неотрывна от политики, но не сво-
дится к политике. Человеческие отношения, определяемые этикой, это отношения общественно-обуслов-
ленные (как и все в человеке), но это не общественные отношения в смысле отношений, в которые
вступает общество. В этических нормах есть ядро, которое сохраняет свою силу для человеческих
отношений при всех изменениях политической ситуации. Однако этика не может быть оторвана от
конкретных реальностей политики. Этика, которая отгораживается от политики, - это маниловщина или
нечто еще худшее, это ханжество и лицемерие, желание во всеуслышание провозгласить нравственный
идеал и скрытое нежелание, чтобы он претворился в действительность, перестал быть только <идеалом>,
только чем-то, что должно быть, но чего на самом деле нет.

у Аристотеля и затем далее вплоть до Буля и его продолжателей), отраженная в них
объективная логика бытия как объекта мысли практически осваивалась челове-
чеством в ходе всего процесса познания мира.

Мышление людей во все большей мере стало фактически совершаться в соот-
ветствии с законами логики прежде, чем люди осознали самые эти законы
и смогли перейти к мышлению на основе сознательного их применения. И после того,
как законы логики были осознаны, открыты, люди обычно мыслят, просто следуя
логике предмета мысли, а не проделывая как бы упражнения на применение той или
иной логической формулы. Этот объективный логический строй, отложившийся
в системе научного знания, а не правила логики, первично определяет формирование
мышления человека. Правила логики, с которыми потом знакомится человек, служат
для того, чтобы контролировать мысль и выправить ее в случае отклонения от
правильного пути.

 Можно пояснить ход формирования логического строя мысли аналогией с развитием
. речи. В ходе своего индивидуального развития человек овладевает грамматическим
^строем родного языка сперва не посредством изучения и применения правил
грамматики, а так, что грамматический строй самого языка
(а не отражающие его законы или правила грамматики) в процессе общения детер-
-минирует складывающееся грамматическое строение речи; приобретаемое затем
знание грамматики лишь помогает осознавать, контролировать грамматическую
структуру речи. Подобно этому строение мышления в ходе умственного развития
складывается у человека, у ребенка в соответствии с законами логики, по мере того,
как он овладевает системой научных знаний с отложившимся в них логическим строем
мыслей, отражающим объективную логику предмета.

По мере того как подрастающий человек в процессе обучения овладевает системой
научных знаний, он практически осваивает заключенный в них логический строй
мыслей. У него складывается строй мышления, детерминированный объектом мыс-
лительной деятельности и все более точно отвечающий все более сложной логической
системе. Поэтому посредством логической характеристики строя мыслей, доступного
ребенку, можно охарактеризовать строение мыслительной деятельности, форми-
рующейся у него на данной ступени развития^.

Таким образом, <классическая> логика и <классическая> философская психология
были не совсем не правы, утверждая, что законы логики в какой-то мере выражают
и фактическую структуру мышления. Но выражая структуру мышления, поскольку
мышление в той или иной мере отвечает им, законы логики не определяют, однако,
причинно процесса мышления, как полагали <логицисты> в психологии, так же как
психологические законы, отражающие объективную закономерность процесса мыш-
ления, не обосновывают законов логики, как думают <психологисты> в логике.

Ошибка психологизма заключается не в том, что он рассматривал познавательную
деятельность индивида как психический процесс, а в том, что он пытался свести логи-
ческие соотношения между содержанием мыслей, являющиеся условием их адек-
ватности бытию, к соотношению различных этапов мыслительного процесса и к их
зависимости от условий его протекания. Несостоятельность психологизма состоит,
следовательно, в том, что познавательная деятельность выступает для него
только в том аспекте, который характерен для психологического исследования
(а не в том, что она вообще выступает и в этом аспекте), в том, что он сводит
логические отношения между мыслями к психологическим закономерностям, выражаю-
щим взаимоотношения между последовательными этапами процесса мышления, т.е. -
в конечном счете - в том, что он смешивает две разные системы отношений,

^ Попытку дать такую характеристику уровней развития мышления ребенка, выражая в формулах
логики доступный им на каждой степени строй мыслей, сделал в своих работах Пиаже. CM.: PiagetJ. Logic
and psychology: Psychological development of operations. P. 18-22; IV - Conclusion: The psychological meaning of
the logical structures. P. 38^8.

7*                                                                                     35

в которые объективно входит познание мира индивидом, и в которых оно должно быть
изучено.

С другой стороны, фиксируя логические соотношения, существующие между
мыслями, адекватными бытию, не приходится игнорировать того, что речь при этом
идет о логической характеристике познавательной деятельности в ее результативном
выражении. Ошибка логицизма в психологии, параллельная ошибке психологизма
в логике заключается в том, что логические закономерности, выражающие соотно-
шения между мыслями, подставляются на место закономерностей, выражающих соот-
ношения между последовательными этапами процесса мышления. Отвергнута должна
быть именно эта подстановка, это смешение разных систем связей, отношений,
в которых выступает познавательная деятельность индивида, а не возможность (и не-
обходимость) дать и психологическую и логическую характеристики одной и той же
познавательной деятельности человека. То, что обычно обозначают как логический
процесс - анализа, синтеза, индукции и т.д., - это на самом деле не особая,
логическая деятельность, а познавательная деятельность, взятая
в ее логическом выражении. Это частное выражение общего положения о единстве
логики и теории познания.

Особых логических процессов, логических процессов в <чистом> виде (обособленных
от познавательных процессов, допускающих не только логическую, но и психоло-
гическую характеристику) у индивида не существует. (В этом заключается объек-
тивная основа для отрицания операций, процессов, деятельности в сфере <чистой>
логики Расселом, Кутюра и другими). Логическая операция - анализа, синтеза, вывода
и т.п. - это познавательный акт, определенный через логические соотношения от-
правного пункта познавательного процесса и его результата. В плане психоло-
гического исследования исходным - и в этом смысле основным - является не
операция, а процесс. Операция - это психический процесс, уже сложив-
шийся в определенную логическую структуру, а психический процесс, если это процесс
мышления, как правило, есть операция в стадии становления.

В логическом исследовании познавательный акт выступает в качестве операции,
в психологическом- в качестве процесса; за каждой операцией психологическое
исследование должно вскрывать процесс ее формирования и применения. Пре-
вращение в психологическом исследовании операций в исходные единицы грозит
стиранием всякой грани между психологическим исследованием и исследованием
логическим'".

Проблема операций и отношений осложняется другой, связанной с ней проблемой-операции и дейст-
вия, мышления и практической деятельности.

В логике Гобло (Goblot Ed. Traite de Logique. P., 1929) выдвигал мысль, что нервом всякого рассуждения
является действие и притом не особое умственное действие, а в уме воспроизведенное практическое
действие. Этот неверный тезис, стирающий, по существу, всякое различие между практической и тео-
ретической деятельностью, между действием и познанием, Гобло пытается обосновать посредством верного
и важного положения, что в своей основе рассуждение заключается не в соотношении принципов между
собой, а во введении в ход рассуждения все новых объектов, в оперировании этими последними в соот-
ветствии с принципами. Этим доказывается невозможность сведения рассуждения к соотношению принци-
пов, необходимость оперирования над объектами рассуждения, но не оправдывается сведение тео-
ретического познавательного акта к умственно совершающемуся воспроизведению практического дейст-
вия; действие, согласно этой концепции, не нуждается в познании, а познание ничего не прибавляет к
действию.

В психологии Жане и его продолжатели, не отождествляя прямо мыслительную операцию или
умственное действие с практическим действием, стали трактовать операцию, умственное действие как
<интериоризованное> внешнее практическое действие, как результат перехода последнего во внутренний
план. Логика этой концепции ведет к тому, что мышление превращается в редуцированный дубликат
действия, воспроизводит его особенности, а не отражает свой объект. В   мыслительной
деятельности выступает то, что она есть деятельность, и сводится более или менее на
нет то, что она -м ы ш лени е, познание. Между тем действие человека требует познания и не-
возможно без него. Практическое действие не может быть сведено к внешнему деланию, к оперированию,
к своей исполнительской части, к движениям, посредством которых оно осуществляется. Оно необходимо

Говоря 0'процессе познания, нельзя, очевидно, ограничиться только процессом
индивидуального познания, познания мира индивидом, нужно иметь ввиду и процесс
исторического развития знания; самый процесс познания мира индивидом опосредство-
ван развитием познания мира человечеством, историческим развитием научного
знания, так же, как, с другой стороны, процесс исторического развития научного
знания опосредован познавательной деятельностью индивидов. (Изучение этого по-
следнего, т.е. процесса познания, мышления индивида, опосредствованного процессом
исторического развития познания, результаты которого индивид осваивает в процессе
обучения, составляет предмет психологии; изучение же исторического развития позна-
ния - предмет теории познания, гносеологии, эпистемологии - теории научного позна-
ния.) Процесс исторического развития познания есть, по существу, процесс развития
знания, он по преимуществу имеет дело с соотношением объективированных резуль-
татов познания, исторически проверенных и консолидировавшихся в систему науки.
В применении к ним закономерно выступает логическая, а не психологическая харак-
теристика познавательных процессов. При этом, однако, так же как индивидуальное
познание и мышление индивида опосредствовано общественно-историческим развити-
ем знания, исторический процесс развития научного знания опосредствован познава-
тельной деятельностью индивидов, людей, трудами которых осуществляется развитие
научного знания.

Таким образом, уясняется соотношение психологического, гносеологического и
логического подходов к познавательной деятельности. Этим преодолевается как
антипсихологизм объективного идеализма, так и психологизм субъективного
идеализма. Сформулированное выше положение, согласно которому знание, его
идейное содержание, как бы ни было оно объективно, никогда не возникает помимо
познавательной деятельности человека как субъекта познания и не существует
безотносительно к ней, приобретает теперь совершенно определенный смысл,
исключающий всякую возможность соскальзывания в психологизм, т.е. субъективный
идеализм.

За обособлением идей от чувственно данных вещей падает и обособление их от
познавательной деятельности субъекта. Идеи включены в познавательное отношение
человека к объективной реальности, в познавательную деятельность субъекта,
взаимодействующего с миром. Отношение образа, идеи к вещи, в котором психи-
ческое выступает в качестве идеального, является лишь моментом во взаимоотно-
шении человека как субъекта с объективным миром. Характеристика психического
как идеального выражает выделяемую научной абстракцией сторону, аспект характе-
ристики психического как субъективного.

включает и чувственную, познавательную часть; самые движения, посредством которых осуществляется
действие, тоже <афферентируются>, управляются, регулируются чувственными сигналами, ощущениями.
Чувственное познание включается в действие как его необходимая составная часть, как его регуляторный
<механизм>. Поэтому нельзя, разрывая единство подлинного действия и подставляя внешнюю
исполнительскую часть действия на место последнего в его целостности, выдвигать действие, сведенное
к его исполнительской части, как первичное, пытаясь представить вырванное из него познание как нечто
производное от него, как его идеальный, <умственный> дубликат. Практическая деятельность, действи-
тельно, предшествует теоретической; в процессе исторического развития идеи сначала вплетены - как
говорил Маркс - в практическую деятельность, лишь затем производство идей выделяется в особую тео-
ретическую деятельность. В ходе индивидуального развития человек (ребенок) тоже сначала решает
задачу посредством проб в плане внешнего действия с предметом и лишь затем - в плане внутреннем,
идеальном. Однако этот период от решения задачи посредством проб в плане внешнего действия
к решению в идеальном, внутреннем плане означает не переход от практического действия без познания к
познанию без практического действия; он означает переход от низшего уровня необобщенного познания
условий действия, при котором решение не может быть достигнуто иначе как посредством ряда единичных
проблем к более высокому, обобщенному его уровню, при котором единичные пробы, естественно, отпа-
дают. Это переход, связанный с изменением характера познания, при котором всегда сохраняется взаимо-
связь познания и действия.

3. О ПСИХИЧЕСКОМ КАК СУБЪЕКТИВНОМ

Отношение человека как субъекта к объективной реальности - это исходное,
основное отношение для постановки'гносеологической проблемы. В этой связи психи-
ческое выступает как субъективное.

Марксистский диалектический материализм преодолевает ограниченность всего
домарксовского материализма, для которого, как указывал Маркс", бытие выступало
только в форме объекта, вследствие чего субъект целиком отдавался в ведение идеа-
лизма. Для марксизма бытие выступает не только в форме объекта и его созерцания,
но и в форме субъекта и его деятельности. Единство (диалектика) субъекта и объекта
обнаруживается как в практической деятельности человека, так и в познании. В своей
практической деятельности человек может осуществить свою цель и соответственно
этой цели изменить объект, лишь сообразуя свои действия с собственной природой
объекта, на который он воздействует. В познании деятельность субъекта заклю-
чается в том, чтобы выявить объект, обнаружить его собственную природу.

Для того чтобы материалистически понять бытие не только в форме объекта,
но и в форме субъекта, надо прийти к подлинному научному пониманию субъектив-
ности. Психология - плацдарм, на котором конкретно решается эта задача. Речь идет
не о том, чтобы отрицать субъективный характер психического, а о том, чтобы не-
верному, идеалистическому пониманию субъективности психического противопоста-
вить научное понимание субъективности и объективности и таким образом преодолеть
субъективизм в понимании психического.

Противоположность субъективного и объективного - это гносеологическая проти-
воположность. В корне неверно переносить это противопоставление субъективного
объективному - как это нередко делается - на отношение психического и его мате-
риального субстрата, психического и физиологического'^. Трактовать отношения пси-
хического к нервному как отношение субъективного к объективному - значит
утверждать, что отражательная деятельность мозга объективна лишь в своем физио-
логическом выражении; это значит отрицать возможность объективного научного
познания психического как, якобы, лишь субъективно переживаемого. Соотнесение
психического и физиологического как субъективного и объективного приводит к вы-
воду, что законен и возможен только один путь исследования отражательной дея-
тельности мозга - путь исключительно физиологического ее анализа. Поис-
ки объективного метода в психологии на такой основе беспредметны. Толкование
<слития> психологического с физиологическим как единства субъективного
и объективного, по существу, исключает возможность объективного, т.е.
научного, психологического познания. Это понимание соотношения психического и
физиологического следует отвергнуть как неверное. Распространение противо-
положности субъективного и объективного на психическое и его материальный физио-
логический субстрат означает отрицание психологии как науки, как объективного
знания. На самом же деле отражательная деятельность мозга в целом - в своей

"См.: Маркс К.. Энгельс Ф. Избр. произв. М" 1953. Т. 2. С. 383.

Значительную роль в распространении такой точки зрения у нас сыграл доклад А.Г. Иванова-
Смоленского на Павловской сессии Академии наук СССР и Академии медицинских наук. Докладчик
выдвинул тезис, что психическая деятельность есть <единство субъективного и объективного>. Но,
обосновывая это положение, Иванов-Смоленский привел сначала высказывания Ленина, которые все
касаются только отношения психического как субъективного образа к объективному миру, а затем подвел
под ту же формулу <наложение явлений психической деятельности на физиологические факты, "слитие"
психологического с физиологическим, установление соотношений и совпадение между тем, что было ранее
описано субъективно-психологическим путем, и тем, что получено путем объективно-физиологического
исследования> (Научная сессия, посвященная проблемам физиологического учения академика И.П. Пав-
лова. Стенограф, отчет. М., 1950. Стр. 69 и 70). Формула <единство субъективного и объективного> для
характеристики связи отношения психического к его физиологическому нервному субстрату получила у нас
в последнее время широкое хождение и почти всеобщее признание. Между тем это - порочная формула.

психологической характеристике, так же как и в физиологической, - есть объективная
реальность. Только таким образом расчищается путь для психологического познания
и создаются первые предпосылки для построения психологической науки.

Неправильная попытка переноса противоположности субъективного и объективного
на соотношение психического и физиологического является показательной ил-
люстрацией исходного положения (см. гл. 1) о том, что в каждой специфической сис-
теме отношений психическое получает свою, к нему именно относящуюся, понятий-
ную характеристику (как идеального, субъективного и т.п.). Неправомерно фикси-
ровать какую-либо из этих характеристик как универсальную и распространять ее на
психическое в целом в любой системе отношений.

Понятие субъективного противостоит понятию объективного. Что прежде всего
следует разуметь под объектом и объективным? Термин
<объективный> в настоящее время не однозначен. Под объективными свой-
ствами бытия, действительности и т.п. разумеют собственные свойства бытия,
действительности, того или иного явления такими, каковы они есть, в отличие от
того, какими они представляются тому или иному субъекту, воспринимающему их.
Противоположность объективного субъективному означает здесь разграничение того,
что на самом деле есть, и того, каким оно представляется неадекватному ему
познанию субъекта.

Когда познание адекватно своему объекту или асимптотически приближается
к адекватности, характеристика объективного переносится на само познание. В этом
случае противоположность объективного и субъективного есть противоположность
адекватного и неадекватного познания.

Но и по отношению к адекватному, и в этом смысле объективному, познанию,
сохраняется противоположность познания и объекта. Бесспорно, что все в бытии
всегда объективно: в первом смысле оно есть то, что оно есть, независимо от того,
каким оно познается и даже от того, познается ли оно вообще. Однако и того, что
бытие объективно в этом смысле, т.е. что оно независимо от того, как оно познается
и познается ли оно вообще, никак не следует, что можно отождествлять понятия
бытия и объекта. Из этого следует как раз обратное.

Для сознания субъекта бытие всегда выступает как противостоящая ему
объективная реальность. Там, где есть сознание, есть и это противопоставление; где
есть сознание, бытие выступает перед ним в этом качестве. Сознание невозможно без
отношения к бытию как объективной реальности, однако, бытие, мир может
существовать и не становясь объектом для субъекта, для его сознания, может
существовать и не выступая в этом качестве.
В отождествлении понятия бытия и объекта", в признании бытия только в форме

' ^ Мы различаем, таким образом, понятия объекта и бытия. Первое представляет собой гно-
сеологическую, второе - онтологическую характеристику. Нельзя абсолютизировать ни одну, ни другую.
Из гипостазирования онтологической характеристики возникли все сложные проблемы метафизики, включая
знаменитый онтологический аргумент. Термин <бытие> пытаются определить нечто по тому, что оно
е с т ь, но при этом неизвестным остается, ч т о оно есть. Существование этого неизвестного никак не
в состоянии определить его сущности. В конце концов, <бытие> расщепляется насущность   и
существование. Традиционная метафизика пыталась - безуспешно - вывести из сущности
существование. Современный экзистенциализм не видит ничего лучшего, как, сохраняя, по существу, тот
же понятийный аппарат, лишь переворачивая установленные старой метафизикой отношения на обратные,
признать приоритет существования и производность сущности. Особенно резко выражено у Сартра
(Sartre J.P. L'Existentialisnie est un Humanisme. P., 1946).

При этом экзистенциализм резервирует термин <существование> для человека. Но именно по отно-
шению к человеку этот термин звучит особенно неудовлетворительно. Сказать по человеческую жизнь,
что она - существование, это, собственно, самое опустошительное и уничтожающее, что про нее можно-
сказать. Жить, да еще человеческой жизнью, это значит неизмеримо больше, чем лишь существовать.
Необходима другая и более радикальная перестройка философской мысли. Дело не в том, чтобы заменить
одну гипостазированную абстракцию другой (бытие сущностью или сущность существованием); нужно
вообще отказаться от того, чтобы принимать ту или иную гипостазированную абстракцию за первичную

39

объекта заключался, как выше отмечалось, главный недостаток всего домарксовского
материализма. Отождествление понятия бытия и объекта использовал, с другой сто-
роны, идеализм. Субъективный идеализм отрицает независимое от субъекта сущест-
вование бытия на том основании, что в качестве объекта оно существует
только для субъекта. Это сложный аргумент: объект в этом качестве
существует только для субъекта, но бытие существует не только в качестве объекта
для субъекта. Чтобы быть объектом для кого-нибудь, надо существовать, но чтобы
существовать не обязательно быть объектом для субъекта. Неверно не то, что
в качестве объекта нечто существует не только для субъекта; неверно, чтобы бытие
существует только в качестве объекта для субъекта. Бытие существует и незави-
симо от субъекта, нов качестве объекта оно соотносительно с субъектом.
Вещи, существующие независимо от субъекта, становятся объектами по мере того,
как субъект вступает в связь с вещью и она выступает в процессе познания и
действия как вещь для нас. Объективной реальностью в смысле объекта для
субъекта бытие, материальный мир становится в ходе эволюции, когда в процессе его
развития возникают индивиды, способные осознавать, познавать его. Тогда бытие
выступает в этой роли, в этом качестве. (Объективная реальность - это
существующее, и безотносительно к субъекту, бытие, вещь в себе, становящаяся
вещью для нас).

Объективной истиной является познание вещи, адекватное самой
вещи, познание, содержание которого выражает собственные свойства вещи неза-
висимо от произвола, от <точки зрения> познающего. Объективным является позна-
ние, раскрывающее собственные свойства вещи, того, что существует независимо от
субъекта. Объективность выступает, таким образом, как характеристика познава-
тельной деятельности субъекта. Ясна, таким образом, невозможность внешнего
противопоставления субъективного и объективного.

Неправомерность обособления субъективного от объективного отчетливо высту-
пает в различении так называемых первичных и вторичных качеств, согласно кото-
рому, якобы, первичные качества объективны, а вторичные субъективны. К первич-
ным относились, например, пространственные свойства вещи - вообще свойства, кото-
рые могут быть определены на основании соотношений вещей (наложение одного
предмета на другой и совмещение их друг с другом). К вторичным свойствам отно-
сились такие, как, например, цвет (а также вкус и т.п.), поскольку цветом, вкусом
и т.п. вещь не может обладать безотносительно к воспринимающему субъекту с
соответствующими рецепторными приборами (органами чувств): первые поэтому
объективны, вторые - субъективны.

Такое понимание первичных и вторичых свойств обычно ведут от Локка. На самом
деле теория Локка не так упрощенна. Под первичными (или <первоначальными>)
качествами тел Локк разумеет такие их свойства, без которых ни одно тело не может
существовать (к ним Локк относит плотность, протяженность, фигуру и подвижность).
Эти качества порождают в нас <идеи>, являющиеся их <подобиями>. Под вторичными
качествами Локк разумеет такие, которые на деле не находятся в самих вещах, но
суть силы, производящие в нас различные ощущения своими первичными качествами,
т.е. объемом, фигурой, связью и движением частиц, как например, цвет, звук, вкус и
т.д.'^ В то время как <идеи> первичных качеств тел суть их <подобия>, <идеи
...вторичных качеств вовсе не имеют подобии>^. Таким образом Локк отрицает, что

реальность. Исходный реальный субъект всех <онтологических> понятийных характеристик это Мир.
Космос. Вселенная. В фундаменте ее - неорганическая материя. Мир, Космос, Вселенная имеют свою
реальную историю. В ходе ее совершается переход от неорганической материи к материи органической, ко
все более и более сложным и высоким формам жизни, каждая из которых имеет свой способ существования.
Все онтологические характеристики выступают в системе отношений, складывающихся внутри Вселенной.
^ЛоккДж. Опыт о человеческом разуме. М., 1898. С. 110.
"Там же. С. 112.

<идеи> вторичных качеств подобны тому в телах, что служит их причиной,
основанием, что их порождает, но он не отрицает того, что <идеи> вторичных качеств
имеют свое основание, причину в самих вещах. Таким образом теория первичных
и вторичных качеств Локка менее прямолинейна, чем она и выступает в ходячем
субъективистском ее изложении, ограничивающемся конечными выводами из нее без
учета хода мысли Локка. Локк говорит, что первичные качества присущи самим телам
и неотделимы от них, а вторичные <на деле не находятся в самих вещах>^, но он
тотчас же поясняет и уточняет эту мысль. В каком-то смысле и вторичные качества,
согласно Локку, принадлежат самим вещам, но лишь как <силы>, порождающие
в ощущении чувственные качества (цвет, звук, запах), а не как самые эти качества
или подобия их.

Тем не менее в целом Локк толкал на субъективистскую точку зрения, согласно
которой вторичные качества не принадлежат самим вещам. В противовес сторонникам
локковской точки зрения их противники утверждают, что и цвет, например, есть
объективное свойство вещи.

Спор о субъективности или объективности вторичных качеств обычно заводил
в тупик из-за ложной антитезы, из которой он исходил. Вопрос стоял так: либо цвет,
вкус и т.п. выступают лишь в отношении к субъекту, и тогда они субъективны; либо
они - объективные свойства вещей, и тогда они существуют безотносительно
к субъекту. На самом деле - цветность как таковая существует лишь соотносительно
с субъектом, с индивидом, обладающим соответствующими приборами, и вместе с тем
она объективна.

Прежде всего не подлежит сомнению, что окраска предмета выражает объектив-
ные свойства поверхности предмета поглощать одни лучи и отражать другие. Форма
проявления этого свойства поверхности тела в виде цветности тоже объективна,
поскольку в виде цветности она выступает во взаимодействии с глазом, со зрительным
прибором индивида, являющимся такой же реальностью, как и световые волны, на
него воздействующие, и поверхность тела, которая их отражает. Нет поэтому осно-
ваний считать первые объективными, а вторые лишь субъективными'^. Думать, что
свойства, являющиеся во взаимодействии вещей друг с другом, - это объективные
свойства самих вещей, а свойства, выявляющиеся во взаимодействии вещей с орга-
нами чувств, - лишь субъективная характеристика этих последних, значит неза-
метно - сознательно или бессознательно - подставлять на место органов чувств ощу-
щения, а на место субъекта его сознание. Если не делать этой совершенно неправо-
мерной подстановки, то сама собой отпадает ложная альтернатива, в которую упи-
рается спор о вторичных качествах. В форме цвета свойства вещей выступают лишь
во взаимодействии с организмом, обладающим соответствующими приборами (орга-
нами чувств), но во взаимодействии с этими приборами^ выступают свойства самих
вещей. Цвета - это не только субъективные модификации нашей чувствительности.
Сам окружающий мир выступает перед нами в чудесной красочности, которая чарует
взор человека и пробуждает в нем художника.

Это красочное убранство мир приобрел в процессе эволюции, подобно тому, как
в процессе этой же эволюции он оглашается пленяющей нас музыкой своих звучаний.
Это красочное убранство мира - как и музыка его звучаний - стало достоянием мира,
когда в ходе его развития в его составе в ходе развития неорганического мира и под
его воздействием появились организмы с соответствующими чувствительными при-

^ЛоккДж^амже.С. 110.

К этому можно добавить, что первичные свойства тоже раскрываются в процессе познания. Поэтому,
если считать субъективным- как это делали сторонники субъективности вторичных качеств-все, что
связано с познавательной деятельностью субъекта, то положение о субъективности вторичных свойств
пришлось бы неизбежно распространить и на первичные.

'^ Сами эти приборы сформировались в ходе эволюции под воздействием соответствующих свойств
вещей.

41

борами, во взаимодействии с которыми свойства неорганического мира смогли высту-
пить в виде цветов, запахов, звуков.

В силу всеобщей взаимосвязи этих явлений мира появление новых форм материи,
в частности, органической материи (организмов), вызывало новые проявления всех
других форм бытия, с которыми эти новые формы вступали во взаимодействие.

Анализ тезиса о субъективности так называемых вторичных качеств показывает,
как все спутывается, если забыть, что сам субъект есть объективно существующая
материальная реальность, а не обособленная субъективность <чистого> сознания или
бесплотного духа.

Для правильного понимания истинного соотношения объективного и субъективного
надо учесть, что объективно не только то и не все то, что дано субъекту помимо его
деятельности. Напротив, то, что нам непосредственно дано, сплошь и рядом может
быть в той или иной мере <субъективным>, кажущимся, только <видимым>. Объек-
тивные свойства предмета выявляются познавательной деятельностью субъекта;
объективная истина - всегда плод его познавательной работы. Субъект, овладевший
знаниями, накопленными человечеством, может быть в бблыпей мере носителем объ-
ективности, чем тот или иной единичный факт, взятый в тех случайных связях, в ко-
торых он иногда бывает дан восприятию. Объективность истины не в том, что она
открылась помимо познавательной деятельности субъекта, а в том, что открытое
субъектом, его познавательной деятельностью адекватно объекту.

Противоположность субъективного и объективного имеет жизненное, фундамен-
тальное значение для познания: познание есть в известном смысле непрерывный про-
цесс размежевания субъективного и объективного, преодоления субъективного и вы-
явления объективного, переход от субъективного к объективному. Поэтому так
важно правильно понять соотношение субъективного и объективного. Важно прежде
всего осознать, что субъективное, всегда являясь преломлением объективного, никак
не может быть вовсе обособлено от объективного. Обособление психического
как субъективного от объективной реальности - прямой путь к субъективизму, к не-
верному, субъективистическому пониманию субъективного. Для дуа-
лизма нет места не только в соотношении психической деятельности мозга, но и в
области гносеологического соотношения субъективного и объективного. Материа-
листический монизм не останавливается у порога теории познания. Он распростра-
няется и на гносеологическое соотношение субъекта и объективного мира и опре-
деляет истинное понимание субъективности.
В чем же заключается субъективность психического?
Субъективность психического в первом, исходном ее значении связана с принадлеж-
ностью всего психического индивиду, человеку как субъекту. Не существует ничьих
ощущений, мыслей, чувств'". Всякое ощущение, всякая мысль - всегда есть ощу-
щение, мысль определенного человека. Субъективность психического означает, что
это деятельность субъекта.

Субъективной в этом общем смысле слова является всякая психическая,
всякая познавательная деятельность - в том числе и та, которая раскрывает
человеку объективную реальность и выражается в объективной
истине. Не существует, значит, никакой несовместимости между субъективностью как
общей характеристикой всякой психической, всякой познавательной деятельности как
деятельности человеческой и объективностью ее содержания, ее результата. Субъ-
ективность в вышеуказанном смысле никак не означает неадекватности объек-
тивному. Субъективность в таком ее понимании ни в какой мере не может служить
обоснованием или отправной точкой для- агностицизма^.

^Ленин В.И. Поли. собр. соч. М., 1952. Т. 14. С. 214.

^ Заодно с таким решением проблемы субъективного и объективного решается в принципе и спор
детерминизма и индетерминизма, разгоревшийся в современной физике.
Защита индетерминизма в современной физике исходит из того, что приборы, которыми пользуется

Субъективность психического как познания бытия выступает еще в другом, более
специальном смысле - в смысле неполной его адекватности бытию, объекту познания.
Субъективность в первом значении слова выражает принадлежность психического
субъекту; субъективность во втором, более специальном, значении связана с более
или менее адекватным отношением психического к бытию как объекту.

Субъективность в этом смысле выявляется прежде всего в чувственном познании, в
восприятии. Опыт учит, что одна и та же вещь разными людьми в одно и то же время
и одним и тем же человеком в разное время, вообще, в разных условиях восприни-
мается по-разному. С этим связано осознание человеком субъективности его восприя-
тия уже в другом, более специальном смысле. Субъективность восприятия и в этом
смысле сама объективна, закономерно зависит от условий восприятия. Поэтому на ос-
новании закономерной зависимости изменений образа одной и той же вещи от
изменяющихся условий ее восприятия мы можем перейти к опосредствованному
определению объективных свойств самой вещи. Так, например, по перспективному из-
менению изображения предмета при удалении от него мы можем определить подлин-
ную величину предмета. Таков обычный ход научного познания. Субъективное
восприятие вещи - это ступенька, и притом необходимая ступенька, на пути
объективного познания.

Субъективность превращается в <кажимость>, иллюзорность, неистинность только
тогда, когда образ предмета берется безотносительно к условиям, объективно его

экспериментатор, сами участвуют в той физической ситуации, которая посредством них исследуется.
Индетерминистический вывод, который из этого положения делается, исходит из той неверной предпосылки,
будто природа вещей не выявляется из их взаимодействия, будто объективная природа вещей - это нечто
данное, противостоящее всякому воздействию как чему-то по отношению к нему внешнему. Иными
словами, индетерминистический вывод в этом аргументе основывается на отрицании взаимодействия как
такового, на представлении о всяком воздействии на внешнем толчке, который наталкивается на внешнюю
ему данность. Он обусловлен, таким образом, механистическим пониманием детерминизма. Между тем
в принципе природа вещей и явлений всегда раскрывается в их взаимодействии и не иначе вообще
раскрываться не может. Надо лишь осознать это и, учитывая, что непосредственно данное явление всегда
есть эффект взаимодействия, уметь опосредствованно определить собственную природу участвующих
в нем тел.

Но соображение о воздействии приборов является лишь первым звеном аргументации в пользу инде-
терминизма. Воздействие приборов на ситуацию, которая с их помощью исследуется, потому особенно рас-
сматривается как аргумент против детерминизма, что речь здесь идет об отношении понимающего субъекта
и объективного мира. В одной из новейших работ, посвященных проблеме детерминизма и индетерминизма
в современной физике, вся проблема, в конечном счете, упирается в одну точку: индетерминизм, к которому
приходит физика, связан с невозможностью дать объективную картину внешнего мира, которая была бы
независима от деятельности познающего субъекта. Этот последний сам включается в ситуацию, которую
он исследует. Сама изучаемая физическая система испытывает воздействие тех операций, которые
совершает физик производя свои измерения, а физическая теория, в которой физик, формулирует результат
своего изучения физических явлений, находится к тому же в зависимости от мыслительной деятельности, от
рассуждений, посредством которых строится теория. За этими рассуждениями стоит неверное противо-
поставление деятельности субъекта, посредством которой он познает мир, иобъе к-
тивности ее результатов: за ними стоит позитивистская догма, согласно которой объективно только
то, что непосредственно дано. Альтернатива, согласно которой либо нечто объективно и
тогда оно непосредственно дано, помимо всякой деятельности субъекта, либо оно - продукт познавательной
деятельности субъекта, людей и тогда оно не объективно, а лишь субъективно. Это ложная, мнимая
альтернатива. На самом деле, не только положения современной физики, но и вообще всякой науки есть
результат познавательной деятельности людей, связанной сих практической деятельностью, и это ни в
коей мере не исключает их объективности. Утверждение же, что в новой физике результаты
экспериментального исследования зависят от действий экспериментатора, в то время как в классической
физике они выражали объективные свойства наблюдаемой физической системы (Fevrier P. Detenninisme el
Indeterininisrne. P., 1955. P. 224), свидетельствует только о том, что старая физика казалась еще
совместимой с механистическим пониманием детерминизма и внешним противопоставлением субъективного
и объективного, между тем как на современном уровне -развития науки неизбежным становится переход к
диалектическому пониманию как детерминизма, так и отношения субъективного и объективного. То, что
многие современные физики принимают за крах детерминизма и торжество индетерминизма, есть на самом
деле крах м еханистического детерминизма, свидетельствующий не о правоте индетерминизма,
а о необходимости перехода к детерминизму диалектическому.

43

определяющим, и непосредственно относится к вещи, когда не учитывается различие
условий восприятия вещи и условий ее существования. Ошибки, неистинность не есть
просто отсутствие истины, а .ее нарушение, искажение. Наличие ошибки, неистин-
ность - это факт, требующий объяснения. Отрыв содержания познания от условий его
возникновения и отнесение этого содержания к другим условиям - таков основной
источник всяческих ошибок.

То, что мы видим солнце таким, как им мы его видим, само по себе есть объек-
тивный факт, закономерно обусловленный объективными размерами
солнца как внешней причиной и законами работы зрительного анализотора как
внутренними условиями, посредством которых действуют внешние причины. Образ
вещи так же объективно, закономерно зависит от условий ее восприятия, как сама
вещь - от условий ее существования. Правильное понимание субъективности
заключается в том, чтобы не оправдывать, а исключать всякий субъективизм, всякое
изъятие чего бы то ни было в качестве субъективного из всеобщей объективной
закономерности всех процессов и явлений в мире.

Основной путь к преодолению субъективизма - не в отрицании, а в правильном
понимании субъективного как формы проявления объективного. Неадекватное
представление о действительных размерах солнца получается только в том случае,
когда размеры его образа в моем восприятии отрываются от условий, в которых
восприятие совершается, и непосредственно переносятся на само солнце. Вместе с тем
действительные размеры солнца определяются, исходя опять-таки из чувственных
данных восприятия. Оно приводит к истинным результатам, когда соотносится с
условиями, их породившими, и преобразуется в соответствии с изменением этих
условий. Иллюзорность, неистинность, неадекватность объективному не тяготеет с
необходимостью над всем субъективным. Само познание бытия, повседневно
проверяемое и подтверждаемое практикой, есть непрерывное доказательст-
во совместимости субъективности и объективности, связи субъективного с объектив-
ным.

Истинное познание - это познание объективное, адекватное бытию. Однако
правильно понятая объективность никак не означает отчужденности от субъекта, от
его жизни. Объективная истина, преломляясь не только через мышление, но и через
жизнь, через переживания и действия человека, переходит в убеждения субъекта,
определяющие его поведение. Только переходя в убеждение человека, объективная
истина приобретает действенность; только через субъекта и руководимые ею
действия людей объективная истина переходит в практику, в жизнь людей. Истина,
воплощаемая в жизнь, ставшая убеждением, мировоззрением людей, и объективна и
субъективна^.

Обособление психического, сознания как субъективного порождает ложное субъек-
тивистическое понимание психического. Именно оно и составляет ядро интроспек-
тивной психологии, опирающейся на дуалистическую гносеологию.

Идеалистическое понимание субъективности психического, лежащее в основе
интроспективной психологии, состоит в том, что психическое понимается как особый,
замкнутый в себе внутренний мир лишь субъективно переживаемого (из такого же
понимания сознания исходит и так называемой репрезентативный реализм в гносеоло-
гии). Психическое обособляется от внешнего материального мира, и бытие его
сводится к переживанию субъекта: оно, якобы, существует, лишь поскольку оно

^' Понимание объективности абсолютной идеи Гегелем, у которого реально существующий субъект
исчезает в идее, подставляемой на его место, и представление о субъекте и его существовании, исходящее
от родоначальника современного экзистенциализма Кьеркегора (S. Kierkegaard), согласно которому человек
тем менее существует, чем более объективно он мыслит, это при всей их противоположности - две стороны
одной и той же ложной концепции. Лишь субъективистическое понимание субъекта и субъективности,
общее как субъективизму, так и тому ложному объективизму, который является его оборотной стороной,
мешает это понять.

осознается, и так, как оно осознается^. Сознание отстраняется от внешнего мира и
обращается на самое себя. Сознание подменяется самосознанием.

Если проанализировать интроспективную концепцию, то в основе ее как опреде-
ляющее положение мы найдем принцип непосредственности психического. Все мате-
риальное, внешнее,' физическое опосредствовано через сознание, через психику;
психика же есть первичная, непосредственная данность. В своей непосредственности
она замыкается во внутренний мир и превращается в сугубо личностное достояние.
Каждому субъекту даны только явления его сознания; они даны только ему и принци-
пиально недоступны другому наблюдателю. Возможность объективного познания
чужой психики, которое могло бы быть лишь опосредствованным, неизбежно отпа-
дает. Но вместе с тем невозможным становится объективное познание психики и со
стороны переживающего ее субъекта. Крайние и, в сущности, единственно последова-
тельные интроспекционисты утверждали, что данные интроспекции абсолютно
достоверны^. Это значит, что их нельзя опровергнуть; это так же справедливо, как и
то, что их нельзя подтвердить. Если психическое непосредственно и не определяется в
собственном своем содержании объективными опосредствованиями, то нет вообще
объективной инстанции для того, чтобы проверить данные интроспекции. Возмож-
ность проверки, отличающей знание от веры, для психологии, таким образом,
отпадает.

Нужно различать самонаблюдение как наблюдение, направленное на само-
го себя, на самопознание, и собственно интроспекцию, т.е. определенную порочную
трактовку самонаблюдения. Суть интроспекционизма и интроспективного самонаблю-
дения и его порок не в том, что в нем познание субъекта направлено на самого себя.
Никак не приходится отрицать возможности и необходимости самопознания,
самосознания, самоотчета в целях самоконтроля. Направленность на самого себя в
интроспекции не исходная, не основная, не определяющая, а производная черта.
Смысл интроспекции - в утверждении самоотражения психического в самом себе:
психическое - замкнутый мир <чистого> сознания, обособленного от материального
мира: это дух, познающий себя через самого себя, непосредственно, минуя всякое
материальное опосредствование.

Необходимость идти к познанию психики других людей через их поведение, через
материальное опосредствование очевидна. Поэтому интроспекционизм обращается к
самонаблюдению, которое как будто позволяет миновать всякое опосредствование
через материальное. Здесь представляется иллюзорная возможность осуществлять
познание психического, собственных переживаний субъекта, не выходя за пределы
психического, оставаясь, якобы, в обособленном от материального, замкнутом
духовном мире чистого сознания. В этом корень зла; против этого должна быть
направлена критика, а не против самонаблюдения как такового.

Отрицание интроспекции и интроспекционизма никак не означает отрицания
возможности самонаблюдения (в смысле наблюдения над самим собой). Отрицать
самонаблюдение у человека означало бы, в конечном счете, отрицать самосознание,
возможность самопознания. Самопознание же возможно и необходимо. Самонаблю-
дение может давать реальное познание, если оно не превращается в интроспекцию в
вышеуказанном специфическом смысле, если оно строится, как и познание других
людей, путем психологического анализа данных поведения^. В испытании жизни

Гуссерль выразил этот тезис интроспекционизма в положении: для психического сущность и явление
совпадают.

^ Очень ярко и последовательно эта точка зрения в русской литературе сформулирована Гротом. См.
его <Основания экспериментальной психологии>, опубликованные в качестве введения к вышедшему под
его редакцией переводу <Очерка психологии> Вундта (М., 1897).

" Однако при оценке исследований, строившихся на данных самонаблюдения, надо учитывать одно
существенное дополнительное обстоятельство. Исследования эти строятся обычно на данных самонаблю-
дения испытуемых. Недостаток использования исследователем данных самонаблюдения

познаем мы самих себя. Нередко какой-нибудь наш поступок или реакция на
поведение других людей впервые открывает нам самим глаза на чувство, которое до
того мы до конца не осознавали. Самопознание и процесс самосознания такие, как они
на самом деле есть, так же мало оправдывают интроспекционизм и отвечают идеалу
интроспекции, интроспективного самонаблюдения, как и психологическое познание
других людей.

Интроспекция как метод предназначалась специально для того, чтобы добывать
<чистое> психологическое содержание, обособленное от материального мира. Основ-
ное требование, которое теоретики интроспекции и интроспективной теории сознания
предъявляли к самонаблюдению (интроспекции), состояло именно в том, чтобы
вычленить психическое содержание из всякой <предметной отнесенности>. Очень
обнаженно эта порочная тенденция выступила у Титченера. Основная <ошибка>,
которую, по мнению Титченера, делают <наивные> люди, не вытренированные
специально для интроспекции, когда им предлагают дать отчет в том, что они
переживают, ощущают, думают, заключается в том, что они при этом упоминают об
объекте своих восприятий и представлений, о предмете своих ощущений и пережи-
ваний, о предмете своих дум. Эту <ошибку> Титченер назвал <ошибкой стиму-
ла> (stimulus error); она, согласно Титченеру, заключается в указании на объект,
служащий <стимулом> переживания, ощущения, мысли и т.п., когда требуется
охарактеризовать эти последние. Конечно, предмет мысли и мысль о
предмете-не одно и то же. Но интроспекционист, как будто прикрываясь иногда
этим положением, утверждает другое: в самой мысли о предмете он хочет
оторвать мысль  от  предмета. Так, Титченер и приходит к своему
психологическому <экзистенциализму>, утверждающему психическое как бытие
особого рода существующее, якобы, безотносительно к материальному объективному
миру.

Таким образом ясно, что теория интроспекции и теория отражения - это противопо-
ложности: одна отрицает то, что утверждает другая. Только теория отражения и ее
понимание субъективности психического отвечает действительному положению дел:
мысль неотделима от своего предмета, ощущение - от ощущаемого объекта, образ,
восприятие - от вещи, отображением которой он является. Поэтому субъективность
психического - не абсолютная, не метафизическая; субъективное по форме, оно
объективно по своему предметному содержанию, по своему источнику; это - во-
первых. С этим связано второе: в субъективном образе объективного мира субъект
познает прежде всего объективный мир, а не самого себя, не субъективную
обусловленность своего образа. Эту последнюю он осознает как раз меньше и позже
всего. Акт самонаблюдения, обращенный на самого себя, на субъективно переживае-
мое, может отсутствовать, а сложившийся у субъекта образ объективного мира будет
делать свое дело, выполнять свою объективную роль - соответственно регулировать
поведение, действия человека. В этой объективной роли, выполняемой образом в
жизни и деятельности человека, в службе, которую образ несет, заключается его
бытие, которое отнюдь не сводится к тому, что образ субъективно переживается. Он
может существовать и действовать, не становясь предметом самонаблюдения. Когда

испытуемых заключается прежде всего в своеобразном смешении функций, попросту говоря, в том,
что исследователь при этом передоверяет свои функции испытуемому, а сам превращается в протоколиста,
регистрирующего данные, не являющиеся результатом его исследования. Показания же самонаблюдения
испытуемых, не ставящих себе исследовательских целей, по большей части не удовлетворяют требованиям,
предъявляемым к подлинно научному наблюдению, не заключают в себе достаточного анализа данных
наблюдения, основанного на их всестороннем сопоставлении.

Итак, самонаблюдение не только возможно, но и необходимо. Наблюдение за собой в принципе не менее
возможно, чем наблюдение за другими людьми. Оно может быть и столь же объективно, как и наблюдение
за другими людьми, оно только должно и может удовлетворять тем требованиям, которые вообще
предъявляются ко всему наблюдению, для того чтобы результаты его могли быть признаны объективными,
т.е. научными.

он становится предметом самонаблюдения, субъективно переживаемым, бытие его
этим не исчерпывается. Поэтому психологическое состояние субъекта может
выступать в его самонаблюдении не адекватно. То, что люди сами о себе думают и
что они на самом деле есть, далеко не всегда совпадает. Мало того, само осознание
своих собственных переживаний в акте самонаблюдения - тоже не только
субъективное переживание, а объективный факт, имеющий объективные
последствия. Человек, осознав свои переживания, служащие мотивами его поведения,
действует иначе, чем человек, их не осознавший. В этом и заключается объективное
бытие актов самосознания, самонаблюдения. И в самом самонаблюдении бытие
психического не сводится к его данности переживающему субъекту.

Преодоление субъективизмав понимании психического никак не означает
отрицания его субъективности. Как раз наоборот. Раскрытие подлинного
научного понимания субъективности необходимо ведет к .преодолению субъективизма,
опирающегося на обособление субъективного от объективного.

Отвергая и преодолевая субъективизм, мы не отвергаем, а утверждаем субъекта и
субъективное - субъективный, личный, <внутренний мир> человека в его истинном
понимании. Речь идет лишь о том, чтобы вывести его из уединения, которое его
обедняет, преодолеть обособление, от которого он неизбежно оскудевает, раскрыть и
сделать доступными, близкими для субъективности человека дали и горизонты мира,
укрепить связь <внутреннего мира> индивида с большим миром человечества, вселен-
ной. (Лирика - подлинная, сокровеннейшая стихия душевной жизни человека - это, в
сущности, и есть не что иное, как глубочайшая, интимнейшая субъективность,
способная, выходя из своего уединения в лице прежде всего другого человека обнять
весь мир.) Для преодоления субъективизма и утверждения субъективности в ее
истинном понимании надо прежде всего преодолеть обособление психического,
сознания от мира, от объективной реальности.

Мы говорили до сих пор об идеальности психического и его субъективности в общей
форме, не специфицируя этих характеристик применительно к различным формам или
уровням познания. Между тем и идеальность и субъективность выступают по-разному
в восприятии и мышлении. На разных этапах или уровнях познания изменяются и они
сами и их соотношение.

Психическое как идеальное в отношении к вещи, к материальному предмету - это,
как выше отмечалось, лишь момент, сторона, аспект в отношении субъекта познания
и действия к объективной реальности; на разных ступенях чувственного познания этот
аспект идеального выделяется в более сложном целом - в познавательном отношении
субъекта к объективному миру лишь при его анализе - в результате научной абстрак-
ции. Положение меняется уже с включением слова; объективированное в нем чувст-
венное содержание начинает объективно выделяться как идеальное. Еще по-иному
выступает идеальность содержания понятия, объективированного в слове, включен-
ного в систему знания. В системе исторически сложившегося знания идеальное
содержание выступает для субъекта как некая реально выделившаяся <объективная
реальность> (наподобие того, как - по замечанию Маркса - абстракция труда вообще
приобретает реальность с развитием капиталистического общества). В качестве
идеального реально выступает по преимуществу понятие. Не случайно именно оно
обособлялось и противопоставлялось объективным идеализмом материальному миру
чувственно данных вещей.

Аналогично конкретно-различный смысл приобретает в восприятии и мышлении
также положение о субъективности (и объективности) познания. Восприятие объек-
тивно в том смысле, что его объектом являются сами вещи и явления действитель-
ности (см. об этом ниже); но при этом в рамках восприятия выступающий в нем
суммарный эффект взаимодействия субъекта с объектом познания не может быть

47

расчленен так, чтобы чувственный образ вещи и ее свойств был однозначно определен
только самой вещью. Так, например, ощущение тепла, которое дает рука, прикасаю-
щаяся к какому-нибудь телу, не однозначно характеризует тепловое состояние этого
последнего, посколько это ощущение определяется не только тепловым состоянием
тела, а зависит и от состояния субъекта, его воспринимающего аппарата, от того, к
каким - более теплым или более холодным - телам прикасался человек до того.
Невозможность в рамках только чувственного познания до конца расчленить
суммарный эффект взаимодействия субъекта с объектом и прийти, таким образом, к
однозначному, инвариантному определению свойств объекта, зависящему только от
них самих, и обусловливает объективную необходимость перехода познания к
отвлеченному мышлению.

Можно, конечно, дать общее определение объективности познания, распространяю-
щееся на все формы, на все ступени познания: объективность познания в этом общем
ее значении - это адекватность познания бытию; можно указать и общий для всех
ступеней или форм познания критерий объективности: этот критерий - практика. Но
вместе с тем на каждой ступени познания по-иному выступает объективность и
субъективность. Восприятие в его первичных формах - это по преимуществу
созерцание более или менее непосредственно данного объекта; процесс восприятия
как таковой в сознании не выступает (если не включать в восприятие целенаправ-
ленное наблюдение, которое является, собственно, чувственным мышлением).
Мышление скорей выступает как мыслительная деятельность человека, субъекта
мыслительной деятельности; в этом смысле в мышлении в большей мере, чем в
восприятии, выступает его <субъективность> - в первом из выше выделенных, более
общем значении этого слова; вместе с тем по содержанию абстрактное мышление
достигает такой объективности, которая недоступна ощущению и восприятию.

Для того, чтобы проблема субъективного - объективного (а также идеального)
выступила в своих конкретных формах, надо обратиться к анализу самого процесса
познания.

4. ПРОЦЕСС ПОЗНАНИЯ.
ВОСПРИЯТИЕ КАК ЧУВСТВЕННОЕ ПОЗНАНИЕ МИРА

Познание, начинаясь с ощущений и восприятий и продолжаясь отвлеченным мыш-
лением в понятиях, представляет собой единый процесс. Поскольку ощущение и
понятие существенно отличаются друг от друга, есть все основания различать в этом
процессе разные звенья и даже констатировать известный <скачок>, который совер-
шает познание, переходя к отвлеченной мысли. Однако нельзя все же - как это
нередко делают - обособлять и внешне противопоставлять друг другу чувственную
и логическую или рациональную ступень познания. Их внешнее противопоставле-
ние не выдерживает критики и не соответствует действительному ходу процесса
познания.

Нетрудно убедиться, что чувственное и абстрактное взаимосвязаны. Прежде всего
никакое отвлеченное познание невозможно в отрыве от чувственного. Это верно не
только в том смысле, что любое теоретическое мышление исходит, в конечном
счете, из эмпирических данных и приходит даже к самому отвлеченному содержанию в
результате более или менее глубокого анализа чувственных данных, но и в том, более
глубоком смысле, что то или иное, пусть очень редуцированное чувственное
содержание всегда заключено и внутри отвлеченного мышления, образуя как бы
его подоплеку. Во всякое понятийное обобщение, как правило, вкраплена чувственная
генерализация. Чувственные элементы, включенные в отвлеченное мышление, то и
дело выступают в виде чувственных схем, интуитивных решений отвлеченных
проблем и т.д.

С другой стороны, в ходе познавательного процесса и чувственная его сторона
непрерывно обогащается. С включением исходных чувственных данных во все новые
связи восприятие непрерывно преобразуется и углубляется. Для того, чтобы в этом
убедиться, стоит только сопоставить восприятие показаний какого-нибудь научного
прибора человеком, ничего не знающим о явлениях, которые показания этого прибора
сигнализируют, с восприятием ученого, умеющего эти показания прочесть: те же
чувственные впечатления приобретают в последнем случае новое значение, в них
воспринимается новое объективное содержание.

По мере того как воспринимаемое включается в новые связи, оно выступает во все
новых характеристиках, фиксируемых в понятиях, все более глубоко и всесторонне
раскрывающих его сущность. В силу этого весь процесс познания, включая его
отвлеченное содержание, раскрываемое мышлением, непрерывно как бы возвраща-
ется в сферу чувственного, откладывается в нем. Не приходится, значит,
представлять себе процесс познания как состоящий из двух отдельных отрезков,
лежащих на одной прямой; неадекватным будет даже представление о нем как о
единой прямой линии, один конец которой все дальше отходит от другого; ближе к
истине представление о линии, по которой движется процесс познания, переходя от
чувственного к абстрактному и от абстрактного к чувственному, как о бесконечной
спирали: за каждым удалением от чувственного следует новый возврат к нему, но
точка, к которой при этом возвращается познание, все время перемещается вперед в
результате непрерывного откладывания в чувственном, в восприятии действитель-
ности того, что открылось в ходе отвлеченного познания. Все абстракции
отвлеченного мышления, в конце концов, служат для того, чтобы понять и объяснить
то, что прямо или косвенно выступает на чувственной поверхности действительности,
в которой мы живем и действуем. Дистанция, на которую теоретическая мысль
отдаляется от того, что так или иначе, как угодно косвенно и отдаленно
контролируется в сфере чувственного познания чувственными данными практики,
служит мерой не только продвижения научной мысли, но и ее отхода от требований,
которым научная мысль должна удовлетворять.

Вместе с тем научное, теоретическое значение и чувственное познание никак,
конечно, непосредственно не совпадают (если бы они совпадали, не было бы никакой
нужды в научном, теоретическом, отвлеченном познании). Более того, они иногда
приходят в прямое противоречие: чувственное познание повседневно демонстрирует
нам движение Солнца вокруг Земли; научное познание утверждает, что движется не
Солнце вокруг Земли, а Земля вокруг Солнца.

Чтобы иметь полную и адекватную картину процесса познания, надо, следователь-
но, рассматривать его как единый процесс во взаимосвязи его частей. Но
это не значит, конечно, что не нужно дифференцировать его составные части.
Напротив, без анализа различных звеньев познавательного процесса в их специфичес-
ких особенностях и процесс познания в целом не выступит в своей конкретности, в
реальной взаимосвязи своих звеньев.

Ощущение и восприятие, взятые так, как они существуют в действительности, -
это прежде всего реальные процессы. В результативном выражении они выступают
как чувственные образования, которые в своем гносеологическом отношении к вещам
и явлениям, к объективной реальности выступают как ее образ, отражение,
познание, как знание о ней. Мы различаем понятия: а) ощущения и восприятия как
функции органа, взаимодействующего с раздражителями, и б) чувственного опыта
человека, взаимодействующего с объективным миром. Понятия ощущения и
восприятия в указанном выше смысле - это категории психологические. "Чувственный

опыт , чувственное познание , чувственные данные практики человека" - категории
гносеологические. Чувственный опыт, чувственные данные практики - это ощущение
и восприятия как образы, включенные во взаимодействие человека с миром, в его
практику.

Процесс чувственного отражения действительности начинается с различения и
дифференцировки раздражителей.

В ходе эволюции лишь для минимального числа раздражителей у животных и
человека выработались специальные <приборы> (органы чувств), приспособленные к
рецепции именно данных раздражителей. Чувственный образ целого ряда других
свойств действительности, как-то: форма, величина предметов, их отдаленность друг
от друга и от наблюдателя и многие другие - формируется в результате
взаимодействия этих рецепторов, посредством взаимосвязи их показаний.

Как первые, так и вторые чувственные свойства связываются сигнальными связями
с другими жизненно важными свойствами предметов - сначала главным образом с
такими, которые оказывают непосредственное влияние на жизнь организма, на его
биологические функции, а затем - у человека все в большей мере - с теми, которые
играют ту или иную роль в практической деятельности людей^. Для правильного
раскрытия гносеологического содержания чувственного отражения действительности
надо учитывать и эти сигнальные связи, так как они существенным образом
определяют объективное содержание чувственного образа и ту реакцию, которую он
вызывает со стороны индивида.

Чувственное различение раздражителей осуществляется приспособленным для
соответствующей рецепции чувствительным прибором в силу наследственно
закрепленных структурных и функциональных свойств этого последнего, выработав-
шихся в ходе эволюции под воздействием раздражителей, жизненно важных для
организма. Результатом чувственного различения является то, что можно
было бы условно обозначить как первичное чувственное впечатление - в
отличие от собственно ощущения, с которым оно обычно отождествляется. Тогда
под ощущением в более узком, специальном смысле можно разуметь ре-
зультат чувственной дифференцировки раздражителей, т.е. их ана-
лиза, осуществляемого через синтетический акт их соотнесения с ответной ре-
акцией организма, через замыкание условных связей. Ощущение в этом
специфическом смысле слова образуется по мере того, как непосредственно
закрепленная, безусловно-рефлекторная основа впечатления обрастает условными

Сигнальная связь - это, как известно, связь между индифферентным раздражителем - явлением или
свойством предмета - и свойством, значимым для потребностей индивида и деятельности, направленной на
их удовлетворение. В результате установления такой связи явление, само по себе индифферентное для
индивида, становится сигналом существенного.

. В ходе павловских исследований сигнальных связей обнаружились два факта, имеющие, мы полага-
ем, особенно существенное значение для теории восприятия. Первый из них заключается в том, что
сигнальная связь устанавливается особенно легко, почти мгновенно, между свойствами одного и того же
предмета, в то время как установление сигнальной связи между двумя разными предметами или явле-
ниями требует длительной выработки (опыты Вартанова). Этот факт дает основание предположить,
что сигнальные связи входят в самое восприятие предмета, что посредством них в восприятие пред-
мета включаются не только свойства физических агентов, непосредственно действующих на анализа-
торы, но и свойства, которые ими сигнализируются. Это предположение находит себе косвенное
подтверждение в другом факте. И.П. Павлов неоднократно отмечал, что собака лизала электрическую
лампочку, ставшую в ходе опытов сигналом пищи. Лампа становилась для собаки пищевым
предметом. В тех случаях, когда сигналом подачи пищи в опытах был звук, собака лапой пыталась
уловить его: пищевым предметом становился звук. В этих фактах в искусственных условиях опыта
получила, можно думать, свое извращенное выражение одна из основных закономерностей восприятия.
Свое нормальное выражение эта закономерность имела в тех случаях, когда сигнализирующее и
сигнализируемое суть свойства одного предмета. В этом нормальном случае поведение собаки, отмеченное
И.П. Павловым, утратило бы всякую парадоксальность. Реагировать на предмет, обладающий признаками
пищевого, как на пищевой предмет, более чем нормально. По этому принципу строится всякое поведение и
всякое восприятие.

50

связями^. Благодаря этим условным связям ощущение, образовавшееся в результате
дифференцировки определенного свойства раздражителя в его отношении к другим
свойствам этого и других раздражителей, начинает сигнализировать другие свойства
этого или других жизненно важных раздражителей. В силу этого объективное
гносеологическое содержание ощущения в этом специальном смысле уже не
ограничивается отдельным свойством раздражителя, отраженным в соответствующем
чувственном впечатлении, а включает и его отношение к тому более существенному
свойству раздражителя, с которым оно по ходу жизни и деятельности индивида
связывается; это последнее определяет сигнальное значение ощущения и,
соответственно, ту объективную реакцию, которую оно вызывает.

Переход от ощущения к восприятию совершается по мере того, как чувственные
впечатления или ощущения начинают не только функционировать в качестве
сигналов, но и в виде образа предмета. Под образомв собственном, гносеоло-
гическом смысле надо разуметь отнюдь не всякое чувственное впечатление, а лишь
такое, в котором явления, их свойства (форма, величина) и отношения предметов
выступают перед нами как предметы или объекты познания. Это и составляет
основную характеристику восприятия в собственном смысле слова". Таким
образом, понятно, в частности, почему в области интеро- и проприоцепции мы имеем
лишь ощущения, а восприятия составляют преимущественный удел экстероцепции. В
экстероцепторах тормозятся и не доходят до сознания все импульсы, сигнализирую-
щие об изменениях в состоянии самих приборов, т.е. интероцептивные импульсы от
экстероцепторов. Поэтому в сознании возникает лишь образ стоящего перед нами
предмета. В силу этой же необходимости - отражать прежде всего внешний мир,
чтобы успешно действовать в нем, - в значительной мере тормозятся и остаются в
сфере подсознательного все импульсы от интероцепторов (рецепторов, принимающих
импульсы из внутренней среды организма)^.

Переход от ощущения к восприятию- это переход от анализа, в част-
ности, дифференцировки раздражителе и, к анализу (и синтезу) отраженных в
ощущении чувственных свойств объектов. Восприятие есть чувственное познание
более высокого уровня. Об этом свидетельствует ряд данных. Исследуя деятельность
зрительного анализатора, И.П. Павлов^ выделял <предметное зрение> (зрительное
восприятие) как высший уровень зрительного анализа и синтеза. К этому выводу его

- Только при условии такого расчленения обычного понятия ощущения на два образования - одно более
примитивное, менее дифференцированное, которое мы условно обозначили как впечатление, и ощущение в
более узком, вышеуказанном смысле - можно сохранить выдвигавшийся К.М. Быковым тезис, согласно
которому ощущение существует только там, где есть условный рефлекс, (См.: Быков KM., Пшоник А.Т.
О природе условного рефлекса // Физиол. журн. СССР. им. И.М. Сеченова. 1949. Т. XXXV. № 5. С. 509-
524). В противном случае этот тезис должен неизбежно вовсе отпасть, так как трудно сомневаться в том,
что чувственное различение раздражителей осуиДЬствляется приспособленным для этой рецепции прибором
уже в силу наследственно закрепленных структурных и функциональных свойств этого последнего, т.е.
безусловно-рефлекторно.

^ Сеченов писал: <Когда на наш глаз падает свет от какого-нибудь предмета, мы ощущаем не то
изменение, которое он производит в сетчатке глаза, как бы следовало ожидать, а внешнюю причину
ощущения - стоящий перед нами (т.е. вне нас) предмет>. Сеченов И.М. Избранные философские и
психологические произведения. М.: Госполитиздат, 1947. С. 433.

Еще у Маркса читаем: <Световое воздействие вещи на зрительный нерв воспринимается не как
субъективное раздражение самого зрительного нерва, а как объективная форма вещи, находящейся вне
глаза>. Мирке К. Капитал. Т. 1. М.: Госполитиздат, 1953. С. 78



См.: Быков К.М., Пшоник А.Т. О природе условного рефлекса // Физиол. журн. СССР им.
И.М. Сеченова. 1949. Т. XXXV. № 5.

^ Павлов И.П. Лекции о работе больших полушарий головного мозга. Лекц. 8 // Поли. собр. соч. Т. IV.
М.-, Л" 1951.

^ См.: Преображенская Н.С. К вопросу о нарушении и восстановлении зрительных функций при
травматических повреждениях затылочных долей мозга // Вопр. физиологии и патологии зрения. М., 1950.
С. 173-175; Ананьев Б.Г. Некоторые вопросы восприятия // Учен. зап. Ленингр. Гос. ун-та. Сер.
Философские науки. Вып. 3. Л" 1949. С. 7-9.

51

привело изучение случаев, когда (у собак) сохранялась довольно тонкая дифферен-
цировка световых раздражителей различной интенсивности, а <предметное зрение>
было нарушено.

Данные патологии и процесс восстановления (у людей) функций зрения,
нарушенных в результате различных травм, свидетельствуют о том, что предметное
зрение первым нарушается и последним восстанавливается. В последнюю очередь
нарушается и в первую очередь восстанавливается светоощущение: человек разли-
чает свет и тени и не различает формы предметов; восстанавливается различение
цветов (сначала ахроматических, а затем хроматических). При восстановлении
предметного зрения (зрительного восприятия предметов) образ предмета имеет
сначала неустойчивый, как бы мерцающий характер. Постепенно предмет, сначала
слабо очерченный, видимый смутно, как бы в тумане, выступает отчетливо,
становится ясным контур предмета, обособляющий его в пространстве.

В восприятии внешнего мира существенную роль играют пространствен-
н ы е свойства и отношения предметов, их пространственная характеристика.
Предмет выступает как обособленная в пространстве вещь во взаимосвязи своих
свойств. И.М. Сеченов специально отметил значение контуро-разграничительной
линии двух разнородных сред как первую важнейшую черту зрительно-осязательного
восприятия предметов внешнего мира^. Пространственная обособленность предмета и
взаимосвязь свойств, благодаря которым он выступает как единое целое, -
важнейшие особенности восприятия.

Мы воспринимаем вещи как находящиеся вне нас в тех или иных пространственных
взаимоотношениях к нам и к другим вещам, воспринимаем их форму, контур, рельеф,
величину, отстояние от других предметов и от нас^'.

Пространство и время не могут восприниматься обособленно от восприятия
предметов и явлений, как это сплошь и рядом представлялось в психологии под
прямым влиянием кантовского понимания пространства и времени как априорных
форм, которые накладываются на непространственное многообразие ощущений и
образуют вместилище, где затем размещаются вещи. Такой разрыв пространства и
предмета противоречит фактам; он прямо направлен на то, чтобы оторвать
чувственность от внешнего мира. Восприятия предмета внешнего мира и его
пространственных свойств неотделимы друг от друга, так же как восприятия времени
и изменяющихся во времени явлений.

Сопротивляемость, плотность, непроницаемость и т.п. свойства воспринимаются
нами первично посредством осязания^. Именно они составляют ядро восприятия
предмета как материальной вещи^. Эти осязательно воспринимаемые качества вещи

^ Сеченов И.М. Впечатления и действительность // Избр. филос, и психол. произв. М.: Госполитиздат,
1947.                                               *

^ Нейродинамической основой восприятия вещей в их пространственных свойствах и отношениях
являются связи, объединяющие разные раздражители в один комплексный раздражитель. Так, нейроди-
намическую основу восприятия величины предмета образуют связи на комплексный раздражитель,
состоящий из величины сетчаткового образа и мышечных сигналов от приспособления глаза к отстоянию
предмета, подкрепляемых осязательно проверяемой величиной предмета.

Восприятие пространственных свойств и отношений вещей, или вещей в их пространственных свойствах
и отношениях, осуществляется благодаря тому, что восприятие включает чувственный анализ и синтез,
дифференцировку раздражителей и объединение их связями в единое целое.

^- С этим связано значение теории осязания для общей теории восприятия. Разработка теории осязания
в вышеуказанном духе проводилась в советской психологии Л.А. Шифманом. См.: Шифман JI.A. К вопросу
о взаимосвязи органов чувств // Исследования по психологии восприятия. М.: Л., 1948.

^ Еще Кондильяк, как известно, подчеркивал роль осязания в связи с тем, что именно в осязании
прежде всего выявляется материальность вещей как противостоящих нам: в осязании выступает основное
свойство всех тел - непроницаемость. Кондильяк писал, что ощущение твердости отличается от ощущений
звука, цветов и запаха, которые душа, не знающая своего тела, воспринимает естественно как модифика-
ции, в которых она находится и в которых она находит только себя; так как специфическая особенность
ощущения твердости заключается в том, чтобы представить одновременно две вещи, которые исключают

52

включаются и в зрительное восприятие, проступая в ее фактуре. Только благодаря
этому, между прочим, возможно изображение вещей на картине: мы зрительно
воспринимаем, видим осязательные качества предмета как материальной
вещи.

Слитие данных различных <модальностей>, в силу которого мы через одну из них
воспринимаем качества, относящиеся к другой, является существенной чертой в
структуре восприятия^.

Объединение зрительных и осязательных ощущений осуществляется посредством
условно-рефлекторных связей, образование которых само по себе не осознается. В
сознании поэтому выступает не зрительное качество плюс осязательное, плюс связь
между ними, а единое слитное зрительно-осязательное образование, отражающее
свойство определенного предмета.

Взаимосвязь данных зрения и осязания основывается на том, что зрительные и
осязательные ощущения отражают в разных модальностях - по крайней мере,
частично -одни и те же свойства предмета (его форму, величину и т.д.),
Зрение и осязание не остаются поэтому обособленными сферами (модальностями)
чувствительности: они имеют общую основу в свойствах отражаемого ими предмета.
Зависимость той или иной системы межанализаторных связей от подлежащих
отражению предметов является первичной, зависимость отражения предмета от
сложившейся в результате предшествующего опыта системы связей - производной,
вторичной. Поэтому по-настоящему понять деятельность анализаторов можно, только
отправляясь от необходимости, которая их закономерно породила, - от необходимости
отражать мир, чтобы жить и действовать в нем. Тогда и только тогда становятся
понятными и биологическая роль и гносеологическое значение анализаторов.

Нейродинамической основой образа предмета является система корковых связей, в
которой объединяются различные анализаторы. В зрительный образ вещи осяза-
тельно воспринимаемые ее свойства включаются благодаря тому, что в основе
восприятия лежат центральные корковые связи, образующиеся не только внутри
одного, но и между разными анализаторами. В основе зрительного восприятия вещи
лежит не сам по себе сетчатковый образ; он образует лишь отправную точку
формирования зрительного восприятия вещи. Сетчатковая, т.е. периферическая,
психология зрения, как и всех других органов чувств потерпела крах^.

В систему корковых связей, образующих нейродинамическую основу чувственного
образа предмета, включаются не только наличные раздражения, но, посредством
условных связей и следовые раздражители - результат прошлого опыта. Верно писал
А.А. Ухтомский:

<В зрительной рецепции предметов человек руководится отнюдь не исключительно
тем диоптическим построением, которое получаем мы в отдельной камере глаза, но
прежде всего проекцией сетчаткового образа на кору полушарий и затем теми
связями, которые входят в кортикальный образ по мере его формирования со стороны
одновременных рецепций слухового, вестибуляторного, тактильного и проприоцептив-

друг друга, то душа не сможет воспринимать твердость как одну из тех модификаций, в которых она
находит только себя самое. Отмечая роль контура в восприятии предмета, И.М. Сеченов правильно
подчеркивал, что контур выступает при этом как <раздельная грань двух реальностей>. <Чувствование
контура, - писал Сеченов, - предполагает две вещи: различение двух соприкасающихся разнородных сред и
орудие для определения формы пограничной черты между ними. Различию сред, чувствуемому глазом,
соответствует так называемая оптическая разнородность веществ, а разнице, определяемой осязанием, -
разные степени плотности, или, точнее, сопротивляемости веществ давлению" (Сеченов И.М. Впечатления
и действительность // Избр. филос. и психол. произв. С. 335).

^ Так, например, музыкант, читающий ноты "с листа" зрительно воспринимает музыкальные звучания.
Внутренний слух - это, собственно, и есть "слышание глазами". С другой стороны, у музыканта,
композитора и дирижера слышимые звучания выступают в сознании зрительно в виде нотной записи,

^ Рубинштейн CJJ. Учение И.П. Павлова и проблемы психологии. С. 209; Соколов Е.Н. Взаимосвязь
анализаторов в отражении внешнего мира // Учение И.П. Павлова и философские вопросы психологии. М.,
1952. С. 287-290.

ного аппарата. Окончательный зрительный образ есть плод разнообразной
практической корреляции и проверки>^. Поскольку зрительное восприятие предмета -
не просто субъективная модификация зрения, зрительной чувствительности, а
восприятие предмета, оно закономерно вбирает в себя и включает в единое
образование то, что характеризует не специально и исключительно зрение как форму
чувствительности, а воспринимаемый предмет. Формирование зрительного образа
предмета - результат не обособленной деятельности зрительного рецептора, а опыта
и практики человека.

В осуществлении адекватного восприятия действительности существенную роль
играет так называемая константность восприятия. Константность восприятия
величины, формы предмета и т.д. заключается в том, что мы воспринимаем
остающуюся постоянной величину, форму предмета и т.д. в соответствии с его
собственной величиной, формой и т.д. независимо от изменения - в известных
пределах - условий их восприятия (их удаленности от нас, угла, под которым мы их
видим, и т.п.), хотя отображения их на сетчатке при этом изменяются. Последняя
формулировка обнаруживает, в силу чего факт константности превращается в
проблему. Проблемой, притом, собственно, неразрешимой, константность
восприятия предметов (их величины, формы и т.д.) становится, как только мы
начинаем непосредственно соотносить образ предмета с периферическим,
с е тчатков ы м образом. С изменением отстояния предметов от глаза и угла, под
которым предмет расположен по отношению к нему, проекция предмета на сетчатку
изменяется. Поэтому с позиций периферической теории необъяснимо сохранение при
этом неизменного (константного) восприятия нами действительной величины и формы
предмета.

Проблема константности становится разрешимой лишь при переходе к концепции
<анализаторов>, согласно которой периферический рецептор, проводящие пути и
центральный корковый его конец функционируют как единое целое^.

Старая концепция искала решения этой проблемы в своего рода теории двух фак-
торов, согласно которой ощущение, возникающее в результате действия перифери-
ческого рецептора, <аконстантно>: оно изменяется с каждым изменением изображе-
ния, проецируемого на сетчатку, и не соответствует действительной величине и
форме воспринимаемого предмета. Этот <аконстантный> образ затем корригируется,
<трансформируется> и т.п. центральными факторами уже не чувственного, а
интеллектуального порядка, присоединяющимися к периферическим. Такова, по
существу, <классическая> точка зрения, которую можно найти уже у Гельмгольца. В
тех или иных вариациях она держалась до сих пор. Такая точка зрения органически
связана с дуалистической двухфакторной теорией восприятия, согласно которой
восприятие есть продукт двух разнородных факторов - периферического и
центрального, чувственного и интеллектуального. Вместе с этой дуалистической
теорией восприятия отпадает и связанное с ней <объяснение> константности.

Вопреки попыткам отнести константность исключительно за счет внешнего вмеша-
тельства интеллектуальных факторов^, надо признать, что она есть отвечающее

^ Ухтомский А.А. Очерки физиологии нервной системы // Собр. соч. Л., 1954. Т. IV. С. 175.

О восприятии действительной величины и глубины в этом плане прежде всего см.: Павлов И.П.
Естествознание и мозг// Полн. собр. соч. Т. III. Кн. 1.

См. также: Соколов Е.Н. Проблемы константности восприятия в свете учения И.П. Павлова // Сов.
педагогика. 1953. №4. С. 67-77.

Такую точку зрения высказывал Выготский, пытавшийся подтвердить ее онтогенетически. Хотя
некоторыми авторами наблюдается небольшой рост константности восприятия в возрасте от двух до
четырех лет, но целый ряд исследований (Франка, Бейрля, Климпфингера, Брунсвика) свидетельствует о
том, что в основном константность восприятия величины, формы и цвета есть уже в двухлетнем возрасте.
Согласно тем же исследованиям, в возрасте 16-18 лет она падает. CM.: Klimpfinger В. Die Entwicklung der
Gestaltkonstanz vom Kind zum Erwachsenen (в серии работ: Brunswick Е. Untersuchung iiber
Wahrnehmungsgegenstande // Archiv fUr die gesammte Psychologie. Heft 88. S. 3-4.

54


действительности восприятие пространственных и других (чувственных) свойств
предмета и обусловлена первично самой организацией чувственного процесса восприя-
тия. Чтобы это понять, надо учесть, что, как выше отмечалось, чувственный образ
предмета строится в результате сложной корковой деятельности и является
продуктом многообразных связей с рецепциями других аппаратов - осязательного,
проприоцептивного и других, в которые включается проекция сетчаткового образа, и
разнообразной практической корреляции и проверки.

Интеллектуальные факторы (узнавание предмета, знание его свойств на основании
прошлого опыта) благоприятствуют константному восприятию (как об этом, в част-
ности, свидетельствуют данные Бейн в отношении восприятия величины предметов)^.
Однако, 1) нельзя отнести константность восприятия величины, а также формы и
других свойств предметов только за счет этих интеллектуальных факторов; взятые
обособленно, они не в состоянии объяснить явление константности в целом и 2) эти
интеллектуальные факторы - представления, знания о свойствах воспринимаемого
предмета, сложившиеся в результате практики, опыта, - обусловливают констант-
ность восприятия не тем, что они извне <трансформируют> чувственные восприятия,
первично, якобы, аконстантные, а в принципе так же, как и данные других рецепций,
- включаясь посредством образующихся в коре связей в единый процесс восприятия
предметов.

Комплекс зрительно-осязательных свойств образует остов восприятия вещи,
Осязанием первично познаются - как уже отмечалось - основные свойства предмета
как материальной вещи. Активное осязание движущейся руки помимо того проверяет,
контролирует показания зрения о других, в частности, пространственных, свойствах
вещей. Вместе с тем исследование показывает, что данные, получаемые осязанием
при ощупывании вещи, входят в образ вещи, предварительно визуализируясь,
получая зрительное выражение. Образное восприятие действительности человеком
носит по преимуществу зрительный характер. Зрительный образ вещи как бы
вбирает, синтезирует, организует вокруг себя данные остальных органов чувств.
Основные показания, которые вбирает в себя зрительный образ, составляют
данные осязания.

Данные всех остальных рецепций организуются вокруг этого центра, выявляют
свойства очерченной таким образом вещи. Так, например, слуховые ощущения
ориентируются по зрительно данному предмету как источнику исходящих от него
звуков.

Такая организация восприятия формируется в ходе онтогенетического развития, по
мере того, как у ребенка образуются соответствующие условно-рефлекторные связи.
Приблизительно на втором месяце жизни у детей уже начинает наблюдаться
перенесение зрительных осей на звучащий предмет, звук начинает вызывать у
ребенка зрительные поиски этого предмета.

Показания всех видов чувствительности организуются вокруг данных той
<модальности>, в которой наиболее отчетливо выступает предмет восприятия. Об
этом определенно свидетельствуют многочисленные факты. Так, наблюдения над
локализацией звуков речи в радиофицированном зале показывают, что звук, кото-
рый локализовался в ближайшем громкоговорителе, пока слушающий не видел
говорящего, тотчас же переносится к последнему, как только говорящий показал-
ся в поле зрения слушателя^. Смысл этого факта не в том, что слуховые
восприятия подчиняются зрительным, а в том, что любые восприятия,
в том числе и слуховые, ориентируются по предмету, выступающему на-

^ См.: Бейн Э.С. К вопросу о константности воспринимаемой величины // Исследования по психологии
восприятия. М.; Л., 1948. С. 167-199.

^ См. описание запротоколированного нами наблюдения в <Основах общей психологии> (М., Л., 1946.
С. 222), которое было экспериментально проверено в исследовании Кулагина, изучавшего условно-
рефлекторный механизм этого явления.

55

иболее отчетливо в чувствительности того или иного рода (зрение, слух, осязание и
т.п.).

Суть дела в том, что локализуется не слуховое ощущение, а звук:
как отраженное в слуховом образе физическое явление, воспринимаемое
посредством слуха; поэтому звук локализуется в зависимости от зрительно восприни-
маемого местонахождения предмета, являющегося его источником"*'. Подобно этому,
зрительно воспринимаемый предмет, в свою очередь, локализуется там, где он
выступает для активного осязания, для направленного на него действия. Локализу-
ются, как и воспринимаются, собственно, не зрительные образы, а зрительно
воспринимаемые предметы, материальные вещи, так как и само восприятие - это
восприятие не образов (что значило бы восприятие восприятия), а предметов -
материальных вещей.

То же наблюдается и в области осязания, кинестезии. Когда мы двигаем кистью
руки, в движение приводятся также мышцы плеча и предплечья, но осознаются нами
не сигналы от мышечных перемещений, а те предметы, которые обусловливают
движения. Действуя рукой, вооруженной орудием, мы ощущаем особенности того
материала, к которому прикасается орудие. Так, когда мы пишем, мы ощущаем
сопротивление, которое поверхность стола оказывает при нажиме карандашом; хирург
ощущает сопротивление органов, к которым прикасается скальпель. Подобно этому
при ходьбе мы осознаем не импульсы от сокращающихся мышц, а характер
поверхности, по которой ступаем.

Для понимания природы и механизма локализации очень поучительны так
называемые <фантомы> - ощущения, локализуемые в ампутированной руке или ноге.
На самом деле они локализуются в пространстве, там, где рука обычно соприкасалась
с предметами. Люди с ампутированной ногой, пользующиеся протезом, соприкасаясь
им с землей или полом, протезом чувствуют особенность поверхности, по которой они
ступают, неровность на ней и т.д. При этом в мозг поступают импульсы от различной
степени сгибания тазобедренного и коленного суставов, определяемой неровностями
почвы: осознаются же не эти сгибания суставов, а посредством них те изменения
почвы, которые их обусловливают. Центральный механизм локализации приспособ-
лен к тому, чтобы по сигналам, поступающим из органа, осознавать и локализовать
предмет, который вызывает изменения в органе. Посредством сигналов, посту-
пающих в мозг из глаза или конечности (руки, ноги), локализуются в пространстве
зрительно и осязательно познаваемые нами предметы - вещи и явления материаль-
ного мира. Проблема локализации образов (зрительных, слуховых и т.д.) - это,
собственно, проблема локализации отраженных в них материальных предметов и
явлений. Только поняв это, можно полностью покончить с путаницей в этом вопросе.
Принять это положение - значит решительным образом покончить с идеализмом в
теории восприятия.

Целый ряд чувственных качеств нельзя и определить иначе, как через предмет,
свойства которого они выражают. Так обстоит дело со всеми запахами (запах мяты,
ландыша, фиалки, розы и т.д.), с большим числом вкусовых качеств - помимо четырех
обобщенных - сладкого, кислого, горького и соленого; с тембровыми характеристи-
ками звука по тому предмету (инструменту), который их издает (звук скрипки,
флейты, органа и т.п.); с некоторыми цветами (сиреневый, бирюзовый, кирпичный и
т.д.), в настоящее время выражающими главным образом оттенки основных цветов.
Первоначально, по-видимому, все цвета обозначались по предмету, для которого они
были характерны. Отвлеченные от предмета, которому они принадлежали, обобщен-

См.: Кулагин Ю.А. Попытка экспериментального исследования восприятия направления звучащего
предмета // Вопр. психологии. 1956. № 6. С. 83-93.

^ См.: Лебединский М.С. К вопросу о природе фантома ампутированных // Учен. зап. Моск. Гос. ун-та.
Вып. III. Психология. Вопросы восстановления психофизиологических функций. М., 1947. С. 112-115.

ные названия цветов^ и других чувственных качеств появились лишь впоследствии.
Таким образом многие, а первоначально, вероятно, и все, чувственные качества
определяются как свойства вещей^.

Все качества, выступающие в процессе ощущения и восприятия, суть отраженные
свойства вещей^.

Существенное гносеологическое значение имеет выше отмеченный, эксперимен-
тально устанавливаемый психологический факт, что ощущения и восприятия
различных <модальностей>, например, зрительные и осязательные, отражают
те же свойства вещей. То, что ощущения и восприятия разных модальностей
выражают те же свойства вещей, имеют одно и то же гносеологическое
содержание, исключает возможность сведения гносеологического содержания ощуще-
ния и восприятия к чувственному впечатлению, исключает возможность подстановки
ощущения или восприятия на место свойств самих вещей. Поэтому дальновидные
идеалисты стремятся обособить ощущения друг от друга, разорвать их взаимосвязь в
познании вещей. Путь в этом направлении проложил еще Беркли; намеченным им
путем и по сей день идут представители различных толков современного
эпистемологического монизма.

Обычному понятию восприятия, объектом которого являются внешние объекты,
Беркли противопоставляет восприятие <в истинном и строгом значении слова>. Из
него Беркли первым делом исключает все пространственные свойства предметов -

^ Наиболее поздно возникшие названия цветов - оранжевый и фиолетовый - до сих пор сохраняют
свою предметную отнесенность (orange - апельсин, violet - фиалка); то же относится и к таким
обозначениям цветов, как розовый, малиновый и т.п.; зеленый также явно связан с зеленью, с
растительностью.

Древнеиранские suxra (красный) содержит корень "suk" - огонь, гореть (см.: Абаев В.И. О принципах
этимологического словаря // Вопр. языкознания. 1952. № 5. С. 56). Красный цвет в русском языке раньше
обозначался словом червленный. В древнерусском "червь", означало не только червяк, но и красная краска.
Это связано с тем, что в средние века красная краска добывалась из червеца - одного из разрядов червяков
(см.: Иссерлин Е.М. История слова "красный" // Русский язык в школе. 1951. № 3. С. 85-89).

Русское слово "белый", согласно А.И. Смирницкому (Хрестоматия по истории английского языка. М"
1953) - произошло от слов "bale", "beil", обозначающих в разных северных языках костер, в частности,
погребальный. Слово "голубой" происходит от "голубь" и т.д.

<Подлинные предпосылки для возникновения в мысли категории свойства-признака, а в языке -
синтаксической категории определения и, далее, прилагательного создаются лишь по мере того. как
говорящие научаются воспроизводить те или иные свойства предметов, т.е. делать что-либо круг-
лым, красным, горькими т.п. Так как свойства предметов раскрываются через другие
предметы, то первоначально названия тех или иных свойств - это не что иное, как название предметов.
которые с точки зрения говорящих являются преимущественными носителями этого свойства или признака.
Так, первоначально свойство твердого выражается тем же словом, что и <камень>, которое с точки зрения
говорящих становится преимущественным носителем признака <твердости>; то же нужно сказать об
обозначении красного через кровь или голубого через небо, или же через другие предметы. Отсюда ясно,
что на первоначальном этапе развития определения нет и не может быть речи об особой категории слов,
выражающих признаки предметов, - выразителем свойств является та же грамматическая категория имен.
названий предметов. Отсюда ясно также, что в своем генезисе все прилагательные являются
относительными, семантически производными от какого-то названия предмета, через отношение к которому
характеризуются другой или другие предметы.

Достаточно проанализировать любое качественное прилагательное, чтобы при наличии соответствую-
щего материала, открыть в нем отношениек какому-то конкретному предмету. Так, русскому
качественному прилагательному "крутой" (др.-русск. "круп," ст.-сл. кржть) в литовском соответствует
существительное "krafitas" <берег>; понятие крутого строилось в данном случае на основе образа крутого
берега, ср. русск, "берег", ст.-сл. "бръгъ" и нем. "Berg" - "гора". Лишь постепенно, .с развитием отвлечен-
ного мышления, признак обособляется как таковой и мыслится отдельно. Тогда образуется качественное
прилагательное, в котором образ предмета уже отсутствует". (Якубинский Л.П. История древнерусского
языка. М.: Учпедгиз, 1953. С. 210).

^ Различные чувственные качества трактуются иногда как свойства различных видов (модальностей)
чувствительности (красный, зеленый и т.д. как свойства зрения; кислый, сладкий и т.п. как свойства вкуса и
т.п.). Это явная логическая путаница: отношение красного к цвету или кислого к вкусу это отношение
частного к общему, красное и белое суть разнообразные цвета, кислое и сладкое - разновидности вкуса;
свойствами они являются лишь по отношению к соответствующим вещам.

57

расстояние, положение, величину. <В истинном и строгом значении слова, - пишет он,
- я не вижу расстояния самого по себе, и ничто из того, что я воспринимаю, не
находится на расстоянии>^. То же затем утверждается о величине и о положении^. В
итоге Беркли утверждает; видимый объект существует только в сфере духа^.

Беркли объявляет объектом восприятия само его чувственное содержание.
Восприятие в берклеанском понимании - это прообраз ощущения в трактовке
последующей идеалистической психологии, превращающей его в объект познания.
Свойства объектов-вещей понимаются как особые <объекты> или <вещи>"*",
ощущение или восприятие этих свойств подставляется на место последних - в
результате ощущается ощущение, воспринимается восприятие! Восприятия теряют
свое основное качество - быть знанием о бытии, о вещах как о чем-то
существующем в н е их.

Обособляя ощущение от объекта и подставляя его на место последнего, Беркли
неизбежно приходит и к обособлению ощущений - зрительных, осязательных и т.д. -
друг от друга, к отрицанию возможности зрительно и осязательно воспринимать те же
свойства вещей.

В самом деле, если признать, что мы зрительно и осязательно познаем те же
свойства (как это, на самом деле, и есть), то из этого необходимо следует, что
познаваемый объект не тождествен ни со зрительными, ни с осязательными (ни с
какими-либо другими) ощущениями. Поэтому Беркли и пишет: <Никогда не бывает,
чтобы мы видели и осязали один и тот же объект (вещь). То, что видится, есть одна
вещь, а то, что осязается, совершенно другая вещь>. И далее: <объекты зрения и
осязания суть две отдельные вещи>^.


Таким образом путем выключения из восприятия всего того, что воспринимается
посредством взаимосвязи различных ощущений, Беркли приходит к выключению из
своего редуцированного восприятия всех пространственных свойств объектов
внешнего мира и к превращению их в <объекты>, которые <не находятся и не
кажутся находящимися вне духа или на каком-либо расстоянии от него>^.

Однако обособление ощущений друг от друга, к которому необходимо приводит
попытка обособить их от объектов, ведет всю эту концепцию к гибельному для нее
конфликту с фактами, с реально существующей и эмпирически констатируемой
структурой восприятия, в которой ощущения различных видов (<модальностей>)
фактически взаимосвязаны и как бы включены друг в друга.

В принципе та же, что у Беркли, подстановка ощущений на место объекта состав-
ляет основной ход ряда разновидностей эпистемологического монизма. Она же лежит,
в частности, в основе теории <чувственных данных> (sense-data-theory),
которая в последние годы стоит в центре гносеологической дискуссии, разворачиваю-
щейся в зарубежной, особенно англо-американской философии^. Мур (G. Moore),

' ^ Беркли Дж. Опыт новой теории зрения. Казань, 1913. С. 25.
" Там же. С. 29-50, 51 и ел.
^ См.: Там же. С. 68.

^ Беркли в различных изданиях своего "Опыта" употребляет то один, то другой термин - то "object", то
"thing".

^ Беркли Дж. Опыт новой теории зрения. С. 27 и 28.
^ 'Там же. §§50. 51 и др.

^ Из обширной литературы, посвященной этому вопросу, отметим следующие статьи преимущественно
из числа вышедших в последние годы: Yolton J.W. A Defence of Sense-Data // Mind. 1948. Vol. LVII. № 225.
P. 2-15; Firth R. Sense-Data and the percept theory // Mind. 1949. Vol. LVIII, № 232. P. 434^65; 1950. Vol. LIX.
№ 233. P. 35-56 (Содержит критику теории sense-data). Ritchie A.D. A defense of sense-data // Philosophical
Quarterly. 1952. Vol. 2. №8; Broad C.D. Some elementary reflexions on sense-perception // Philosophy, 1952.
Vol. 27. № 100. (Брод (Broad) вместе с Расселом и Муром - один из представителей sense-data theory.)
Ayer AJ. The terminology of sense-data (опубликована первоначально в 1945 г. в "Mind" (Vol. 54, №216):
воспроизведена в книге "Philosophical Essays". L., 1954). CM. также: Ayer AJ. The foundations of empirical
knowledge: I - The introduction of sense-data. § 3. P. 19-28; II - The characterization of sense-data. §§ 6-1 I, P. 58-
1 12. L., 1940. Jones J.R. Sense-data, a suggested source of the fallacy // Mind. 1954. Vol. 63. № 250.

являющийся, наряду с Б. Расселом, одним из главных представителей и даже
создателей теории чувственных данных, сам прямо указывает на совпадение того,
что он разумеет под чувственными данными, с тем, что Беркли разумел под
<прямыми> непосредственными объектами восприятия в <истинном и строгом значении
слова>^.

Чувственные данные объявляются этой теорией единственными непосредствен-
ными, достоверными объектами восприятия, <прямо> данными ему особыми <сущнос-
тями> (essenses).

Гносеологическая проблема восприятия внешнего материального мира
превращается в вопрос о том, может ли совершиться и каким образом переход от этих
<прямых> объектов познания к материальным, физическим объектам. Фиктивные
<объекты> - <чувственные данные> вклиниваются как завеса между чувственным
познанием и его подлинными объектами - вещами и явлениями материального мира. В
теории чувственных данных чувственные качества вещей признаются данными
помимо дифференцирующей их аналитико-синтетической деятельности познания,
превращаются в обособленные <сущности> и объявляются единственными прямыми и
<бесспорными> объектами познания.

Так, теория чувственных данных восстанавливает фальшивые берклеан-
ские подстановки: 1) ощущения и восприятия подставляются на место объектов;
2) свойства объектов - вещей материального мира - превращаются в особые
объекты. Наконец, эта подстановка чувственных данных на место объектов
используется для провозглашения их нейтральности по отношению к психическому и
материальному.

Аналогичными путями идет и теория ощущения и восприятия неореализма.
Неореалисты прямо объявляют ощущения <сущностями>. Восприятие белых или
красных, твердых или мягких и т.д. предметов распадается; вместо белых или крас-
ных, твердых или мягких и т.д. предметов в представлении неореалиста выступают
<белизна>, <краснота>, <твердость>, <мягкость>. Эти образованные посредством
слова абстракции от чувственных качеств вещей неореализм подставляет на место
вещей и тоже превращает в особые <сущности>. Чувственное содержание ощущений
возводится (странная мистификация!) в ранг платоновской идеи: создается
чувственный платонизм. Ощущения, препарированные таким образом, перестают
быть знанием о существующем вне и независимо от них объективном мире. Они,
как и подобает гипостазированным <сущностям>, пребывают в <себе> и не
раскрывают нам свойств объективно существующих вещей и явлений. Ощущения
перестают быть тем, что состайляет самое их существо и становятся тем, что
противно их существу, - <сущностью>, бытием в себе. Можно ли отойти дальше от
того, что есть на самом деле?!

В действительности чувственные качества характеризуют свойства Be-
rn, е и, представляют собой знания субъекта о них. Они выражают свойства вещи как
реальности, которая не может быть исчерпана никакой совокупностью свойств,
данных субъекту. В процессе взаимодействия вещи с человеком и взаимодействия
вещей каждая вещь выявляет бесчисленное количество все новых свойств, вступая во
все новые связи и взаимоотношения с другими вещами.

Теория sense-data выражает линию берклеанства и юмизма в современной гносеологии. С этих позиций
ее представители во главе с Расселом и Муром ведут борьбу против продолжателей линии декартовского и
локковского репрезентативного реализма, который утверждает, что объектом познания являются сами
вещи, но не в состоянии реализовать это положение из-за того, что в своих исходных предпосылках o^
обособляет "идеи" - ощущения, восприятия и т.д. - от вещей. См. об этом выше в параграфе о теории
отражения.

The library of living philosophers. (Vol. IV: The philosophy of G.E. Moore). L., 1942. CM. специальн(
раздел III - The philosopher replies; II - Sense-perception. P. 629. CM. в том же томе статьи: Bouwsma O.K.
"Moore's theory of sense-data", а также Mace CA. "On how we know that material thingsexist" и окончание статы
Ducasse CJ. Moore's refutation of idealism".

Существенным при этом является то, что в восприятие человека включа-
ется слово. Всякая вещь воспринимается как предмет, существенные свойства
которого фиксированы в слове, ее обозначающем. Благодаря слову в воспринимае-
мый предмет включается и содержание, не данное непосредственно, чувственно.
Оно включается в восприятие по механизму так называемого вторичного возбуждения
(или возбуждения <второго порядка>)^. В силу связей, образую-
щихся между непосредственно воспринимаемыми свойствами предмета и содержанием
слова.

Включение слова в восприятие предмета совершается в ходе индивидуального
развития. В процессе овладения речью у человека создаются натуральные рефлек-
торные связи между вещью и обозначающим ее словом. В результате в систему
корневых связей, являющуюся нейродинамической основой образа вещи, включается
новый компонент- закрепленные в значении слова связи второй сигнальной системы.
Зрительно-осязательный образ вещи начинает включать и вбирать в себя содержание,
закрепленное в обозначении вещи, подобно тому, как он вбирает в себя содержание
других рецепций. Дело при этом заключается не в том, что восприятие сопровож-
дается словом, называнием воспринимаемого (тогда слово бы выступало в сознании
особо от восприятия), а в том, что смысловое содержание слова посредством рефлек-
торного замыкания объединяется с чувственным образом предмета (включается
в единый комплексный раздражитель). Само слово при этом сплошь и рядом маски-
руется (пользуясь выражением И.П. Павлова) и как таковое особо н е
осознается: его смысловое содержание включается в восприятие предмета
как его компонент и осознается как смысловое содержание самого предмета, а не как
содержание слова. Восприятие в результате взаимодействия второй и первой сигналь-
ных систем вбирает в себя смысловое содержание слова, сбрасывая форму и функцию
слова как особого языкового образования. Чувственное содержание образа становится
носителем смыслового содержания. Слово относится не к образу, не к воспри я-
т и ю как таковому, а так же, как и самый образ, - к предмету, к вещи, которая
в этом образе осознается. Именно поэтому вещь выступает в восприятии как пред-
мет, обладающий не только непосредственно, чувственно данными свойствами.. В силу
этого - и исторического развития самих предметов восприятия - восприятие человека
насыщается историческим содержанием и становится исторической кате-
горией.

Таким образом, смысловое содержание включается в восприятие предмета. Из-
вестно, что именно роль смыслового содержания прежде всего подчеркивает теория
восприятия семантического идеализма. Спрашивается: чем материалистическая трак-
товка этой проблемы отличается от идеалистической? Борьба материализма и идеа-
лизма здесь идет вокруг одного основного вопроса: что- чувственно данный
предмет как материальная вещь или смысловое содержание, значение
соответствующего слова - является первичным. Материалист признает первичным
предмет, чувственно воспринимаемую материальную вещь и вторичным - связанное с
ним смысловое содержание; идеалист, наоборот, объявляет смысловое содержание,
значение первичным, а предмет - чем-то производным, конституируемым значением; в
идеалистической теории восприятия значение выполняет определяющую
функцию.

Представители идеализма в своем походе против материализма, против подлинно
научного познания объективного мира обрушиваются прежде всего на чувственное
познание действительности. Они ставят себе первой задачей вытравить связь с пред-

^ Под вторичным возбуждением или возбуждением второго порядка разумеют возбуждение точек коры.
не подвергающихся непосредственному воздействию раздражителя. Такое возбуждение происходит
в результате иррадиирования на них возбуждения от точки, подвергшейся непосредственному возбуждению
(см., напр.: Воронин Л.Г. Анализ и синтез комплексных раздражителей нормальными и поврежденными
полушариями головного мозга собаки. М., 1948. С. 76),

метом из чувственных форм сознания. Известный английский психолог Стаут, ученик
и верный последователь Уорда, воинствующий идеализм и спиритуализм которого
отмечал Ленин в <Материализме и эмпириокритицизме>, прямо объявляет чувствен-
ное сознание <аноэтичным> - непознавательным, беспредметным^. Предмет <презен-
тируется> сознанию, якобы, лишь в результате акта мысли, присоединяющегося
к непредметному чувственному содержанию. <Предмет> - это, таким образом, лишь
коррелят мысли и производное от нее. Стаут и не скрывает, что <предмет>, о котором
при этом идет речь, может быть как существующим, так и не существующим;
существование для него не существенно.

Гуссерль, вообще объявляющий <интенцию> (направленность) на предмет опреде-
ляющим признаком сознания, делает из этой общей характеристики сознания одно
основное исключение: ощущение он объявляет не <интенциональным>, не направ-
ленным на предмет. Из всего чувственного содержания сознания вытравливается
всякое отношение к предмету. Предмет, на который <интенционально> направлено
сознание, якобы, восстанавливается через предметное значение, которое акт
мысли надстраивает над беспредметным чувственным содержанием. <Значение> будто
бы превращает для нас ощущения в <объекты>. Таким образом, семантиз м,
проникая и в теорию восприятия, делает предмет производным от
значения. Восстановление таким путем предмета, не данного в ощущении, - это
чистая мистификация. Таким образом приходят, конечно, не к предмету как объек-
тивной реальности, а только к значению предмета, т.е. к идеальному образованию,
содержанию сознания.

Семантизм связан с самыми основами идеализма. Недаром еще Беркли сводил
предмет к знаковому отношению между ощущениями, к тому, что зрительные ощу-
щения сигнализируют или обозначают возможность получения соответствующих
осязательных ощущений (как мы увидим, в точности то же самое, по существу,
утверждает, повторяя Беркли, один из вождей современного американского социаль-
ного бихевиоризма и прагматизма Мэд). Недаром также Титченер, наиболее крайний
представитель интроспекционизма, нашедшего свое заостренное выражение в свое-
образном психологическом <экзистенциализме>, был особенно рьяным защитником так
называемой meaning theory - теории значения в учении о восприятии. В принципе
подобную же теорию значений защищали и такие представители идеалистической
психологии рационалистического толка, как, например, Мур. Расхождение между
<рационалистом> Муром и <эмпиристом> Титченером - это десятистепенные различия
внутри одного и того же идеалистического лагеря. У рационалистов, например у Мура,
значение надстраивается над ощущением и придается ему актом чистой мысли,
воплощенной в значении.

То же положение: <значения конституируют вещи>, которое Гуссерль выдвигал
в плане феноменологии сознания, а представители <meaning theory> развивали в уче-
нии о восприятии, подхватывает и современный американский семантизм, блокирую-
щийся с бихевиоризмом (Дьюи, Мэд, Моррис и др.). Вещь, по Мзду - это ее значение
для поведения; реакция на нее определяет ее значение. Конституируя, с одной
стороны, вещи, значения - с другой, конституируют сознание, а также восприятие
вещей. Посредством значений из, якобы, <нейтрального> опыта, в котором они не
расчленены, выделяются как вещи, так и сознание, восприятие и т.п.^

^ <Презентация, рассматриваемая, как имеющая существование, относительно независимое от мысли,
может быть названа чувственностью или аноэтическим сознанием. Мысль и чувственность - две основным
образом различные душевные функции> (Стаут Дж.Ф. Аналитическая психология. М., 1920. С. 70-71 (§ 1
<Концепция чисто аноэтического сознания>.)

^ В этой связи стоит хотя бы кратко остановиться на судьбе значений в идеалистической филосо-
фии последних десятилетий. Значения выступили сначала (у Гуссерля и др.) как ядро сознания и служили
для того. чтобы расправиться с вещами материального мира. Значение <предмет> подставляется на
место предмета - реальной вещи. Положение: вещи конструируются значениями - превращало вещи

^-.*
ll'

Идеалистическое понимание роли значения как фактора, который формирует пред-
мет или хотя бы образ предмета из якобы беспредметного содержания субъективной
чувственности, не выдержиает критики. Факты свидетельствуют против такого поло-
жения. В развитии ребенка формирование чувственного образа предмета предшест-
вует овладению словом и является необходимой предпосылкой развития речи. Иначе
это и быть не может. В самом деле: человек, овладевший речью, располагает
большим многообразием различных значений. Почему в том или ином случае моби-
лизуется и включается в восприятие определенное, а не любое значение? Основание
для этого может быть только одно: восприятие данного предмета с определенными,
в восприятии данными свойствами обусловливает включение именно данных значений.
Когда ребенок в процессе общения и обучения овладевает речь, дело сперва заклю-
чается в том, чтобы выделить те данные в восприятии свойства предмета, с которыми
должно быть связано слово. Первичной является зависимость слова от; восприятия
вещи. И лишь вторично, по мере своего закрепления, слово начинает влиять на
выделение определенных сторон в восприятии предмета и связывание их между
собой".

В чувственно воспринимаемой вещи выделяются признаки, качества, которые
являются сигнальными по отношению к существенным ее свойствам, определяющим
ее как такую-то вещь; остальные свойства вещи более или менее отступают в вос-
приятии на задний план. (Физиологически это обусловлено тем, что возбуждение, воз-
никающее в коре головного мозга в результате действия в качестве раздражителей
определенных свойств предмета, отрицательно индуцирует действие остальных его
свойств).

В связи с отношением вещей и их свойств, имеющим существенное значение для
психологии восприятия, встает более общий вопрос- об отражении и восприятии
категориальной структуры вещей.

В психологической литературе встречаются упоминания о <категориальном> вос-
приятии или категориальности восприятия. Однако при этом обычно исходили из
кантианской концепции^; категории как формы рассудка, порождение мысли, проти-
востоящей чувственности, якобы извне вносятся мыслью в опыт. На самом же деле
категории выражают объективную структуру вещей, которая проступает прежде
всего в восприятии и лишь затем, обобщенно - в отвлеченном мышлении. Психология
не может этого не учесть; разрабатывая учение о восприятии, она не может пре-
небречь вопросом о том, как складывается категориальная структура восприятия,
отражающая объективное строение бытия. Генетическая психология, поскольку

в нечто производное от идеального содержания сознания. Расправившись с вещами, с материальным
миром, значения оборачиваются против сознания: и сознание объявляется производным от значений.
Оно сводится к семантическим отношениям между частями <опыта>, поскольку они представительст-
вуют или обозначают друг друга (Мзд, Дьюи). Семантизм перебазируется на бихевиоризм. Значе-
ния соотносятся с поведением, объявляются производными от него. Проглотив в союзе семантизма с
бихевиоризмом сознание, значение - это чудовище современной идеалистической философии - кончает
тем, что неизбежно пожирает и самое себя. По ликвидации сознания от значения остается лишь
знак. Знаки, лишенные значения, - таков дальнейший этап в развитии семантики. Он отчетливо высту-
пает, например, у ученика Мзда Морриса, стремящегося объединить все разновидности семан-
тики, опирающейся на логический позитивизм или прагматизм и бихевиоризм. В своих <Основах теории
знаков> Моррис, делая, собственно, прямой вывод из осуществленного его учителем Мэдом соче-
тания семантики с бихевиоризмом, объявляет поход против значения. В значении Моррис усматривает
главный источник всех блужданий предшествующей философской мысли. Как последний итог остаются
лишь знаки, лишенные значения. (CM.: Morris Ch.W. Foundation of the theory of signs // International
Encyclopaedia of Unified Science. Chicago: Univer. Press, 1938, Vol. 1. N 2; Morris Ch.W. Signs, language and
behavior. N.Y" 1950.

^ CM.: Розенгарт-Пупко ГЛ. Речь и развитие восприятия в раннем детстве. М.: Изд-во АМН СССР,
1948.

^ CM.: Goldstein К. L'analyse de l'aphasie et l'etude de l'essence du langage // J. de psychologie nonnale
et pathologique. P., 1933. N special - Psychologie du langage. P. 430-496. Cassirer E. Le langage et la construction
du monde des objects. P. 18-44.

она разрешает этот вопрос, должна быть вместе с тем и генетической
гносеологие й^.

В общей теории восприятия существенную роль играет понимание его детер-
минации. Всякая попытка рассматривать восприятие как механический эффект одного
лишь внешнего воздействия или лишь одной, якобы, спонтанной деятельности мозга
делает познание человеком мира непостижимым. История философии представляет
документальное доказательство этому.

Отвергая схоластическую, исходящую от Фомы Аквинского, теорию чувственного
познания вещей материального мира^, Декарт противопоставил ей <причинную
теорию> ощущений и восприятий. Однако прогрессивный естественнонаучный подход
Декарта к проблеме ощущений и восприятий стал отправной точкой для всех блуж-
даний последующей идеалистической философии и имел катастрофические послед-
ствия для гносеологии. Эти последствия были порождены механистическим понима-
нием причинности, из которого исходил Декарт. Декарт связывал восприятие непо-
средственно с внешними воздействиями вещей, минуя деятельность, посред-
ством которой осуществляется познание вещей. Именно поэтому положение, согласно
которому ощущения и восприятия являются результатом воздействия
вещей, вступило в конфликт с положением, согласно которому они являются
познанием вещей.

Механистически понятая <причинная теория восприятия> привела к выводу, что мы
познаем не вещи, а лишь эффект, который их воздействие производит в нас, в нашем
сознании, - чувственные данные^. О существовании вещей и их свойствах мы будто
бы лишь умозаключаем на основе чувственных данных как единственных непосред-
ственных объектов нашего познания. Предпосылкой этого построения служит пози-
тивистское отождествление объекта познания с непосредственно данным. Объективно
якобы только то, что дано помимо познавательной деятельности. Из познания
исключается анализ и синтез, который ведет от данного к объективно сущест-
вующему. Механистическое понимание детерминированности психических явлений
непосредственно внешними воздействиями, минуя познавательную деятельность субъ-
екта, аналитико-синтетическую деятельность мозга, влечет за собой позитивистское
отождествление объективного с непосредственно данным. Это последнее положение
служит основанием для идеалистической подстановки чувственных данных как непо-
средственных объектов познания на место вещей. Существует внутренняя солидар-
ность между рецепторной теорией, согласно которой ощущения возникают в резуль-
тате пассивной рецепции внешних воздействий, и позитивистским отождествлением
непосредственно данного с объективным в гносеологии.

Этот круг идеалистических идей связан, как мы видели, в своих истоках с меха-
нистичесим представлением об ощущениях и восприятиях как непосредственных
механических результатах воздействия вещей и позитивистской доктриной, согласно
которой может быть познано только то, что непосредственно дано
субъекту. В результате единственным непосредственным и достоверным объектом
познания оказываются <чувственные данные>; познание - это рецепция исключающая
какую-либо деятельность субъекта по анализу, обобщению и т.д.

Если исходить из механистического понимания воздействия вещей на мозг и пред-
ставлять себе мозг как аппарат, приспособленный только для того, чтобы пассивно

^ Идею о генетической гносеологии в последнее время выдвигал и пытался реализовать Пиаже (Pia-
gel J. Introduction i l'epistemologie genetique // La pensee mathematique. P., 1950. Т. I.)

Эта схоластическая теория пыталась обосновать познание вещей, исходя из тождества умо-
постигаемых сущностей, определяющих и вещи и познание.

^ Связь теории <чувственных данных> с <причинной> теорией восприятия совсем обнаженно выступает
у Б. Рассела, защищающего и причинную теорию восприятия и теорию чувственных данных. О <При-
чинной> теории восприятия у Рассела см,: Russell В. The analysis of matter // Dover Publications. N.Y., 1954.
Part. II. The causal theory of perception. P. 197-217.

принимать и механически регистрировать воздействия, которым он подвергается, то
анализ, синтез, обобщение, посредством которых осуществляется познание, неизбежно
отделяется от мозга как чисто духовная, умственная деятельность и представляется
как <конструирование> объектов познания. Это мы и видим у представителей другой -
кантианской - разновидности идеализма^.

Согласно этой теории, восприятие вещей внешнего мира состоит, якобы, из двух
частей: 1) из порожденных непосредственно внешним воздействием <чувственных
данных>, рецепции которых не включают никакой деятельности по их анализу, син-
тезу, обобщению, и 2) отправляющейся от них деятельности, направленной на позна-
ние внешних физических объектов, которая сама как таковая не обусловлена
внешним воздействием вещей.

Однако познание вещей, таким образом, оказывается невозможным: <чувственные
данные> не могут дать познания самих вещей, поскольку они не включают в себя
деятельности анализа и синтеза (дифференцировки и генерализации), выявляющей
объективные свойства вещей.

На самом деле ощущения - тоже продукт аналитической деятельности мозга,
дифференцировки внешних воздействий; с другой стороны, мыслительная деятель-
ность тоже обусловлена воздействием вещей. Ни восприятие, ни познание мира
в целом не состоит из двух разнородных компонентов, из которых один, якобы, обу-
словлен только извне, а другой - только изнутри. Ощущение, восприятие, мыш-
ление - формы связи субъекта с объективным миром. Все они возникают в результате
воздействия вещей на мозг и его отражательной деятельности в процессе взаимо-
действия человека с миром, т.е. под контролем практики. Обусловленная внешним
воздействием вещей деятельность мозга выявляет путем анализа и синтеза, диф-
ференцировки и генерализации природу вещей так, что материальные вещи вне нас,
а не эффекты их воздействия (<чувственные данные>), выступают как объекты
нашего познания. Всякое познание - это обусловленная внешним воздействием,
осуществляемая мозгом познавательная деятельность человека, взаимодей-
ствующего с миром.

При этом восприятие как процесс включается в практическую деятельность
и выполняет в ней жизненно важную роль. Восприятие человека может и само стать
жизненно значимой <теоретической> деятельностью наблюдения (в ходе опыта и т.п.)
или эстетического восприятия. Во всех случаях восприятие - не пассивная рецеп-
ция данного, а его переработка - анализ, синтез, обобщение.

Идеализм стремится объявить анализ, синтез, обобщение специальным достоянием
мышления и исключить их из восприятия и вообще из чувственного познания.
Идеализм стремится урезать, обеднить чувственность, извлечь из нее все содержание
и перенести его в мышление.

Конечная стратегическая задача идеализма заключается в том, чтобы подорвать
возможность чувственного, а тем самым и всякого познания вещей внешнего
материального мира и открыть, таким образом, путь для агностицизма или подста-

^ В основе столь распространенного в зарубежной гносеологии представления о том, что научное
познание конструирует реальность, лежит та верная мысль, что познание есть деятель-
ность суб-ьекта. Но это верное положение искажается ошибочным противопоставлением
познавательной деятельности субъекта объективному бытию. Именно в силу их дуалистического противо-
поставления результат деятельности субъекта ошибочно представляется как конструирование
бытия-, между тем, на самом деле этот результат является более или менее адекватным, более или менее
глубоким отражением бытия. Сторонники теории научного познания как конструирования реальности,
защищая эту концепцию, обычно сосредоточивают свою аргументацию на первом верном положении, что
познание бытия является результатом деятельности субъекта; дополнительная предпосылка - отмеченное
выше дуалистическое противопоставление результатов познавательной деятельности субъекта и
объективного бытия - оставляется в тени. Между тем, именно в ней - основа неверной итоговой концепции.
Первая посылка без второй не оправдывает всей концепции. Критикуя эту последнюю, надо расчленить обе
посылки, солидаризироваться с первой и, показав несостоятельность второй, таким образом, обнаружить
несостоятельность и итогового положения.

новки чувственных данных на место вещей. Для разрешения этой своей задачи
идеализм и опустошает чувственность. Вынося все связи из чувственности в сферу
мышления, духовной деятельности, духа, идеализм противопоставляет мышление
ощущению, отрывает мышление от его чувственной основы и, раскалывая восприя-
тие, превращает его в производное от двух разнородных компонентов - ощущения и
мышления. Идеализм отчуждает восприятие: от ощущения; выключает ощущения из
связей, их определяющих; в конце концов, и ощущения и восприятия теряют свою
связь с объективной действительностью.

Пора восстановить чувственность в ее правах! Чувственное познание - исходная
форма познания. Ощущение - это тоже анализ и синтез, чувственная дифферен-
цировка и генерализация внешних воздействий. Восприятие действительно выступает
как чувственное познание, отражение вещей и их свойств в их многообразных и слож-
ных взаимоотношениях именно благодаря тому, что само восприятие как форма
чувственности заключает в себе анализ и синтез, дифференцировку и генерализацию
явлений действительности. (Конечно, при этом самый характер анализа и синтеза на
разных ступенях познания различен.) В силу этого восприятие и есть то, чем оно
представляется, - чувственное познание вещей внешнего материального мира.

Поскольку восприятие отражает объективную действительность, оно становится
необходимой предпосылкой действия, отвечающего объективным условиям. Восприя-
тие само является началом дейстия. <Мотив>, в силу которого человек направляет
свое восприятие на те или иные предметы, явления, стороны действительности, лежит
в том деле, которое он делает. Восприятие ситуации входит в действие как его
необходимая составная часть.

Связь восприятия с действием выступает с полной очевидностью, если подойти
к восприятию генетически. В инстинктивном поведении животных восприятие ими
определенных объектов получает свое непосредственное продолжение в их действиях.
Вид пищи или хищного зверя перестраивает органические функции животного
и влечет за собой двигательные (как и секреторные) реакции. Весь процесс, начиная
с воздействия внешних раздражителей и кончая ответной реакцией животного,
представляет собой единый рефлекторный акт взаимодействия животного с окру-
жающим миром, с условиями жизни. Всякое так называемое произвольное движение
животного есть продукт анализа, синтеза, дифференцировки и генерализации
чувственных сигналов, поступающих от окружающих предметов и движущегося
органа. Чувственные сигналы регулируют движение по отношению к предметам и
действиям с ними. Движение возникает, как показал И.П. Павлов, в коре как
чувствительном приборе и затем готовый результат аналитико-синтетической работы
коры передается в эффекторные механизмы, несущие лишь исполнительные функции.
Так называемые произвольные движения возможны благодаря только, во-первых,
образованию условных связей между чувственными сигналами от движущегося органа
и от предметов и, во-вторых, обратимости этой связи, в силу чего воспринимаемые
предметы начинают условно-рефлекторно регулировать движение. В сколько-нибудь
сложной деятельности восприятие окружающих вещей и явлений, связанных с
потребностями жизни и движения, действия, ход которых непрерывно регулируется
анализом и синтезом экстеро- и проприоцептивных чувственных сигналов, - постоянно
переходят друг в друга.

У человека восприятие вещей и явлений действительности приобретает значи-
тельную автономию по отношению к изменяющимся потребностям действия. По-
средством включающегося в восприятие значения слова, продукта более или менее
сложного обобщения, абстрагирующегося от бесконечного числа изменчивых свойств
вещи, в восприятии предмета фиксируется его основное, устойчивое, постоянное (ин-
вариантное) содержание. Это - с одной стороны. С другой - действие не определяется
непосредственно восприятием наличной ситуации. Между непосредственно наличной
ситуацией и действующим субъектом вклинивается в качестве опосредствующей их

3. Рубинштейн С.Л.                                                                        65

связи весь <внутренний мир> человека, весь его опыт. Вся внутренняя работа по
анализу, синтезу, обобщению воспринимаемых предметов и явлений объективируется
и закрепляется в слове. Посредством слова продукты этой работы могут быть в лю-
бую минуту актуализированы. Однако и у человека восприятие окружающих его
вещей носит на себе явные и неизгладимые следы их связи с его жизнью и дея-
тельностью.

Вещи обладают многообразными <функциональными> свойствами, связанными с их
способностью оказывать воздействие на жизнь человека и служить орудиями его
деятельности. Эти свойства выявляются в процессе взаимодействия человека с веща-
ми. Они отражаются в восприятии благодаря образующимся на основе опыта сиг-
нальным связям между исходными чувственными свойствами вещи и ее <функцио-
нальными> свойствами, связанными с ролью, которую они играют в жизни и деятель-
ности людей. Таким образом предметы воспринимаются не только в своих исходных
физических качествах (такой-то цвет, форма и т.д.), но и как объекты, имеющие
определенное жизненное значение, играющие ту или иную роль в жизни и дея-
тельности людей, как условие их ж изн и.

Психология, для которой оказывается недоступным такое понимание восприятия
объектов, для которой все сводится лишь к восприятию элементарных физических
свойств вещей, не преодолевает механистического миропонимания. Она не в состоя-
нии объяснить восприятие как форму связи живого существа с окружающим миром
и тем более не может понять восприятие человеком предметов, включенных в
общественную практику. Совсем недоступным для такой теории остается восприятие
человеком человека; это последнее вовсе выпадает из <научной> теории восприятия.
Практика не мирится с таким урезанным пониманием восприятия; поэтому, наряду
с этим искусственно суженным <научным> понятием восприятия, в языке сохраняется
другое, значительно более широкое. Теория восприятия должна ликвидировать этот
разрыв.

Теория восприятия, до сих пор остающаяся в плену механистического понимания
вещей, игнорирует сигнальные связи и функциональные свойства вещей. Учет этих
функциональных свойств и сигнальных связей открывает путь для построения теории
восприятия вещей как предметов, включенных в жизнь и практику людей^.

Связь с практической деятельностью проходит через весь процесс познания
и прежде всего через чувственное познание внешнего мира.

1) Всякое ощущение, всякое восприятие возникает в процессе осуществляемого
мозгом взаимодействия индивида с окружающим миром; 2) все внутреннее содержание
и структура восприятия вещей носит на себе отпечаток того, что эти вещи являются
объектами его деятельности; 3) развитие общественной практики вносит в развитие
восприятия человека как общественного, исторического существа свои, в процессе
истории изменяющиеся особенности.

Ощущение является результатом специфического вида анализа раздражителей - их
дифференцировки. Дифференцировка же - это анализ раздражителей, осуществляе-
мый посредством их связей с ответной деятельностью индивида. <Подкрепление> этой
ответной деятельности действительностью закрепляет дифференцировку соответ-
ствующих свойств в ощущении. Таким образом связь с практической деятельностью
обусловливает ощущение в самом его возникновении. Исследование показывает, что

^ Зависимость восприятия предмета от потребностей и действий индивида подчеркивала теория
восприятия прагматистов. Но прагматисты попросту превращали при этом предмет в проекцию по-
требностей и действий индивида, в продукт его поведенческих реакций: предмет как устойчивая мате-
риальная реальность вовсе исчезал. Это грубо ошибочная точка зрения.

Таким образом создавалась ложная альтернатива: с одной стороны, в восприятии материальная вещь
выступала только как физическая реальность, безотносительно к связям с нею индивида, с другой, вещь
превращалась в голую проекцию потребностей и реакций индивида, лишенную всякой материальной
основы. Правильное решение вопроса отбрасывает субъективизм прагматистов и вместе с тем пре-
одолевает механистическое представление, разрывающее связи человека с вещью.

66

как только раздражитель приобретает сигнальное значение по отношению к осу-
ществляемой человеком деятельности, чувствительность по отношению к нему повы-
шается (<пороги> снижаются). Физически слабый сигнальный раздражитель (т.е.
раздражитель, служащий сигналом для деятельности человека) фактически оказы-
вается действеннее, сильнее других раздражителей, физически более сильных, но
индифферентных для выполняемой человеком деятельности^.

Эти экспериментально установленные факты находят себе многочисленные под-
тверждения в жизненных наблюдениях. Так, известно, что ткачи, работающие
с черными тканями, различают десятки оттенков черного цвета, между тем как глаз
других может различать не более трех-четырех; опытные шлифовщики различают на
глаз просвет в 1/2000 миллиметра, между тем как обычно человек различает просвет
до 1/100 миллиметра; сталевары чрезвычайно тонко различают оттенки
светлоголубого тона, служащие сигналом температуры плавки; у работников
гончарной и фарфоровой промышленности, определяющих качество изделия по звуку,
получающемуся при легком постукивании, вырабатывается тонкий <технический>
слух. Подобно этому специфический технический слух вырабатывается у летчика по
отношению к звукам мотора, сигнализирующим его неисправность, у врача - по
отношению к тонам сердца. Ряд специальных психологических исследований показал
зависимость всех видов чувствительности от той практической деятельности, в
которой она формируется, - слух скрипача и настройщика (В.И. Кауфман), вкус
дегустатора (Н.К. Гусев) и т.д.^

Это явление отнюдь не объясняется упражнением просто как многократным повто-
рением одних и тех же операций; самый эффект <упражнений> обусловлен тем, что
при этом дифференцируются чувственные свойства, имеющие сигнальное значение
для выполняемой деятельности, и их дифференцировка <подкрепляется> результатом
регулируемой ими деятельности. Практика как бы моделирует образ вещей.

В ходе жизни и деятельности выступают то одни, то другие функциональные
свойства вещей, и в связи с этим изменяется и значение сигнализирующих их
чувственных качеств. Те, которые в данных условиях приобретают особое значение,
выступают в восприятии на передний план (в силу распространения на них вторичного
возбуждения от актуализации функциональных свойств, ими сигнализируемых). Вос-
приятие других свойств вещи тем самым в силу отрицательной индукции тормозится:
они как бы отступают на задний план. Восприятия этих заторможенных свойств
в других условиях, когда сигнализируемые ими свойства по ходу жизни и деятельности
приобретают особое значение, растормаживаются и, в свою очередь, в силу того же
закона отрицательной индукции затормаживают восприятие свойств, прежде
выступавших на первый план. Отсюда динамика, жизнь восприятия. Речь идет, таким
образом, не о внешнем присоединении практики, практической деятельности людей
к чувственному познанию, а о включении ее в самый процесс чувственного познания.

С изменением отношения человека к вещам, с перемещением по ходу жизни
и деятельности центра тяжести с одних их свойств на другие, изменяется и само
восприятие. Образ вещи моделируется по-новому. Восприятие, включенное в жизнь
человека, живет и изменяется вместе с ним. Эта динамика восприятия как процесса не
исключает его относительной устойчивости, соответствующей устойчивости вещей
и их функций в системе общественной практики. Основное, обобщенное и стабилизи-
рованное значение вещи, которое она приобретает в системе общественной практики,

^ Соколов Е.Н. Высшая нервная деятельность и проблема восприятия // Вопр. психологии. 1955. № 1.
С. 58-65.

^ Исследования по проблеме чувствительности / Под ред В.П. Осипова, Б.Г. Ананьева // Тр. Гос. ин-та
по изучению мозга им. Бехтерева. Л., 1940. Т. XIII. Вопросы психофизиологии и клиники чувствительности /
Под ред. Б.Г. Ананьева // Тр. Гос. ин-та по изучению мозга им. Бехтерева. Л., 1947. Т. XV. См. также:
Ананьев Б.Г. Труд как важнейшее условие развития чувствительности // Вопр. психологии. 1955. №1.
С. 66-72.

з*                                                                                         67

фиксируется посредством слова. Посредством слова в восприятие человека вклю-
чается обобщенное знание о предмете, сложившееся в результате общественной
практики.

Действия человека как общественного существа являются актами, направленными
не только на удовлетворение его индивидуальных, личных потребностей; они обра-
зуют общественную практику людей, определяемую потребностями и задачами
общественной жизни. Потому речь должна идти не только о связи восприятия с инди-
видуальным поведением и особенностями данного человека, но и, что особенно важно,
о зависимости его восприятия от общественной практики. Такая связь выступает
в историческом развитии человеческого восприятия. К. Маркс особенно подчеркнул
этот исторический аспект восприятия, которое изменяется в результате создания
в процессе общественной практики новых предметов восприятия. <Лишь благодаря
предметно развернутому богатству человеческого существа, - писал Маркс, -
развивается, а частью и впервые порождается, богатство субъективной человеческой
чувственности; музыкальное ухо, чувствующий красоту формы глаз, - короче говоря,
такие чувства, которые способны к человечским наслаждениям и которые утверж-
дают себя как человеческие сущностные силы... Образование пяти внешних чувств -
это работа всей до сих пор протекшей всемирной истории>^.

Характеристика любой познавательной деятельности включает в качестве за-
вершающего звена определение ее жизненной роли. Так, завершающая и решающая
черта ощущения заключается в его сигнальной функции, в способности вызывать
благодаря рефлекторной связи чувственного возбуждения с рабочими органами
целесообразные реакции организма; в этом - <жизненный смысл> ощущения. Без этой
действенной функции ощущение было бы ни к чему не нужным дубликатом отра-
жаемого явления внешнего мира. Подобно этому, нельзя дать законченную психо-
логическую характеристику восприятия, не раскрыв его <жизненного смысла>, той
роли, которую оно выполняет в жизни.

Давая устойчивый, расчлененный образ предметов и явлений окружающего, вос-
приятие служит для различения условия действия и открывает, таким образом, воз-
можность для действий, соответствующих этим условиям. Но восприятие выполняет
не только эту осведомительную роль. Восприятие предметов, явлений объективной
действительности участвует, как и ощущение, - только в других формах - в направ-
лении и регулировании самих действий человека. Когда мы слышим телефонный
звонок, мы не только анализируем качество этого звука, но и испытываем побуждение
взять в руки и поднести к уху телефонную трубку. Не только чувство или желание,
но и восприятие включается в число <идеальных побудительных сил> (Маркс-
Энгельс), посредством которых реальные движущиеся причины, лежащие в основе
материальной жизни, определяют поведение людей.

Всякий акт восприятия включен в жизнь человека и всякий предмет восприятия так
или иначе связан с его потребностями и действиями, направленными на их удовле-
творение. Каждый предмет, сделанный руками человека, имеет определенное на-
значение и в силу этого заключает в себе побуждение к соответствующим действиям.
Вообще предметы, которые человек воспринимает и с которыми он вступает в прак-
тический, жизненный контакт, приобретают для него в ходе жизни определенное
значение.

Психология восприятия должна учитывать специфичность объектов восприятия,
жизненно важных для человека, а потому соответственно формирующих его чувстви-
тельность, откладывающихся в ней в виде специфических форм восприятия.

Можно продемонстрировать это положение, например, на слухе. Мы имеем
в области слуха, в деятельности одного анализатора различные сферы - технического,
тембрового слуха, слуха речевого (фонематического) и музыкального (по преиму-

^ Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956. С. 593-594,
68

ществу, звуковысотного). Это не просто многообразие слуховых явлений, а много-
образие форм слуха, сложившихся под воздействием определенных предметных форм
и сфер деятельности. Изучение таких конкретных форм восприятия составляет
важнейшую задачу психологического исследования. Неверно думать, как это делают
обычно, будто там, где начинается изучение восприятия звуков речи и музыки,
начинается область какой-то специальной или прикладной психологии (психологии речи
или музыки) и кончается область общего психологического исследования. В действи-
тельности здесь-то оно и приобретает содержательность. Именно на конкретном мате-
риале технического, речевого, музыкального слуха выявляются подлинно содержа-
тельные общие закономерности слуха. Строящаяся таким образом психология слухо-
вого и всякого вообще восприятия непосредственно входит в жизнь и приобретает
подлинно жизненное значение.

Психология речевого, фонематического слуха, раскрывающая психологические
закономерности его формирования в процессе речевого общения, приобретает практи-
ческое значение для обучения детей родному языку, для обучения детей и взрослых
иностранному языку, для более успешного исправления недостатков речи в логопеди-
ческой работе, для обучения дикторов, актеров и т.д. - вообще для овладения речью
и, значит, возможности человеческого общения.

Психология музыкального слуха создает предпосылки для более успешного обу-
чения музыке и формирования таким образом слуха, способного наслаждаться
красотой музыки и в ритме, мелодии и гармонии звуков постигать всю динамику
и полноту жизни человека и вселенной - ее то сдерживаемый враждебными силами,
замедленный, то быстрый, поступательный ход, ее конфликты, бурные диссонансы
и их гармоническое разрешение, ее мелодию, тот особый <лад>, который характе-
ризует каждую своеобразную, индивидуально яркую жизнь,

Подлинная психология восприятия должна раскрыть восприятие конкретных пред-
метов, включенных в многообразную ткань человеческих отношений, складываю-
щихся в ходе исторического развития общественной жизни. Построенная таким
образом психология зрительного восприятия естественно и закономерно, в силу объек-
тивной логики вещей, а не в порядке внешнего приложения к чужеродной области
подойдет к решению целого ряда таких практических вопросов, как, скажем, музейная
экспозиция или архитектурное оформление зданий, отвечающие требованиям прием-
лемой для глаза соразмерности.

В заключение необходимо определить гносеологическое значение ощу-
щения и восприятия как чувственного познания. Выше это было сде-
лано лишь частично, в связи с одним, правда, основным положением, согласно кото-
рому объектом восприятия являются сами вещи, сама объективная реальность.
Сейчас надо поставить этот вопрос шире.

Всякое познание исходит из чувственных, эмпирических данных, и только из них
оно и может исходить. Но, начинаясь с них, познание затем переходит к отвлеченному
мышлению. Объективная необходимость перехода к абстрактному мышлению
диктуется невозможностью полностью разрешить задачи познания, оставаясь только
в сфере чувственного. Каковы же его возможности и границы - пусть гибкие,
подвижные?

В гносеологической литературе широко распространена та точка зрения, что
чувственному познанию доступны только явления, а не сущность, только случайное,
а не необходимое, только единичное, а не общее, только субъективное, а не
объективное. В какой мере это действительно так?

Прежде всего: поскольку объектом ощущения и восприятия является объективная
реальность, ясно, что в самом их объекте заключены и единичное и общее, и слу-

чайное и необходимое, и явление и сущность (т.е. существенное в явлениях). Ясна,
далее, невозможность такого метафизического обособления друг от друга явления
и сущности, единичного и общего, случайного и необходимого, которое предполагается
отнесением к ощущению и восприятию только явления (в отрыве от сущности),
только единичного (в отрыве от общего), только случайного (в отрыве от необхо-
димого). Для того, чтобы всесторонне рассмотреть и правильно решить этот вопрос,
надо учесть следующие факты и соображения.

В ходе эволюции могли сформироваться и сформировались лишь приборы, при-
способленные для регистрации раздражителей, существенных для жизни организма
и его ориентировки в окружающей среде: поэтому ощущения, которые эти приборы
дают под воздействием адекватных им раздражителей (точнее, раздражителей, для
рецепции которых они адекватны), неизбежно отражают свойства среды, сущест-
венные для организма, такие, существенность которых проверена всем ходом эво-
люции. Таким образом, никак не приходится попросту относить к чувственному лишь
несущественное, относя все существенное только к мышлению. Вернее будет гово-
рить о разных уровнях познания существенного.

Аналогично обстоит дело и с проблемой единичного и общего. Вопреки широко
распространенному представлению о том, что чувственное познание есть познание
единичного, а не общего, на самом деле: а) единичное не определяется путем только
непосредственного чувственного познания, б) вместе с тем чувственное познание не
может не обладать той или иной степенью общности: уже животное, чувственное
познание которого не было бы генерализированным, никак не могло бы
приспособиться к изменяющимся условиям жизни. Естественно, поэтому, что к числу
основных процессов корковой деятельности анализаторов, в результате которой
возникают ощущения, заодно с дифференцировкой - как показали исследования
И.П. Павлова - принадлежит и генерализация раздражителей.

Таким образом и здесь различие между ощущением и мышлением заключается не
в том, что в первом вообще отсутствует обобщение (генерализация), что всякое
обобщение - будто бы дело только мышления. Обобщение есть и в ощущении
и в мышлении, но характер этого обобщения различен. Первоначальная чувственная
генерализация совершается по так называемому <сильному> признаку, т.е., собствен-
но, по тому признаку, который является существенным непосредственно для жизни
организма, не выступая в качестве существенного во взаимодействии вещей друг с
другом. При переходе к мышлению познание существенного углубляется; признание
того или иного явления или свойства существенным выступает по-особому, по мере
того как расширяется и вместе с тем специфицируется сфера взаимодействия, внутри
которой оно выявляется. В связи с этим перестраивается и обобщение (см. об этом
подробнее дальше, в главе о мышлении). Общие свойства вещей и явлений познаются
уже ощущением и восприятием, но только в мышлении общее выступает как
таковое - в своем отношении к частному.

Аналогично обстоит дело и с проблемой субъективного и объективного. Всякое
познание и объективно и субъективно. Нельзя считать восприятие только субъек-
тивным, а объективное - доступным только мышлению. Однако объективность
и субъективность мышления иная, чем объективность и субъективность восприятия.

Вопреки субъективному идеализму можно и нужно - как мы это выше и делали -
утверждать объективность восприятия. Объективность восприятия означает прежде
всего, что мы ощущаем и воспринимаем не ощущения и восприятия, а их объект;
посредством ощущений и восприятий мы познаем самые вещи. Но в ощущениях
и восприятиях нам непосредственно дан суммарный эффект взаимодействия субъекта
и объекта. В чувственном образе вещь всегда выступает преобразованной в соот-
ветствии с условиями ее восприятия субъектом.

Объективное, обусловленное самим предметом, и субъективное, зависящее от усло-
вий восприятия предмета субъектом, благодаря чувственной практике начинают

дифференцироваться уже в ощущении и восприятии, но процесс этой диффе-
ренциации, начинаясь в области чувственного, неизбежно переходит в сферу абстракт-
ного мышления. Этот переход в сферу абстрактного мышления необходим потому,
что объективное определение явлений достигается посредством раскрытия их взаимо-
отношений лишь тогда, когда явления берутся в чистом виде, в их закономерных
отношениях, т.е. в абстракции от сторонних, привходящих обстоятельств, маскирую-
щих сущность явлений. Таким образом процесс познания начинается в сфере чувст-
венного (ощущения, восприятия) и, никогда, собственно, не покидая вовсе этой сферы,
он вместе с тем не может замкнуться в ней, ею ограничиться. Разрешение задач,
которые стоят перед познанием, требует еще иных средств - средств абстрактного
мышления. Недостаточность средств, которыми располагают ощущение и восприятие,
для решения познавательных и практических задач, возникающих уже в рамках
чувственной практики, чувственного познания, обусловливает объективную
необходимость перехода к отвлеченному мышлению. Начинаясь в фор-
ме чувственных образов, процесс познания продолжается в форме отвлечен-
ного мышления.

Характеризуя возможности и пределы чувственного познания, ощущения и вос-
приятия, надо учитывать не только то, что они сами дают, но и все то, что в них
включается в ходе познания, взятого в целом. В восприятии мыслящего человека,
освоившего систему научных знаний, чувственные признаки явлений и вещей, свя-
зываясь с их понятийными характеристиками, приобретают новое содержание.
В результате мыслящий человек, воспринимая какой-нибудь предмет, познает, вос-
принимает его как предмет, обладающий свойствами, зафиксированными и в поня-
тийных характеристиках этого предмета. Выявленные абстрактным мышлением, они
посредством связей, устанавливающихся между чувственно данными признаками
и понятийными характеристиками тех же вещей, как бы откладываются в восприятии
этих последних. Познание чувственно нами воспринимаемых вещей представляет
собой комплекс чувственных и нечувственных, абстрактных элементов, слитых
в единое целое. Чувственному познанию, обогащенному, таким образом, результатами
познания абстрактного, познание существенного, общего доступно в мере, значи-
тельно превышающей возможности обособленно взятого чувственного познания как
такового. Но это не только не опровергает, а наоборот, подтверждает объективную
необходимость перехода от познания чувственного к отвлеченному мышлению.

5. МЫШЛЕНИЕ КАК ПОЗНАНИЕ

Мышление - это познавательная деятельность субъекта, но в мышлении ничего
нельзя понять, если рассматривать его сначала как чисто субъективную деятельность
и затем вторично соотносить с бытием; в мышлении ничего нельзя понять, если не
рассматривать его изначально как познание бытия. Даже внутреннюю структуру
мышления, состав его операций и их соотношение можно понять, лишь отправляясь от
того, что мышление есть познание, знание, отражение бытия. В таком подходе
к мышлению и проявляется линия материалистического монизма в теории познания:
мышление есть деятельность субъекта и вместе с тем отражение
бытия.


Познание начинается ощущением, восприятием как чувственное познание и про-
должается как абстрактное мышление, отправляющееся от чувственного и выхо-
дящее за его пределы, никогда, однако, не отрываясь от него. Ни сенсуализм, сводя-
щий все познание к чувственному, ни рационализм, вовсе отвергающий познава-
тельное значение чувственного, односторонне подчеркивающий недостоверность чув-
ственных данных и перелагающий всю задачу познания на отвлеченное мышление, не
отвечают действительности. В действительности существует единый процесс
познания, который по необходимости начинается с чувственного и с такой же не-

71

обходимостью выходит за его пределы - в абстрактное мышление. Мышление не-
возможно без чувственного познания - ощущения, восприятия, - потому что лишь
в чувственности заключены исходные данные, от которых только и может отправ-
ляться мышление. Но, начинаясь с чувственных данных - ощущения, восприятия, -
познание не может остановиться на них.

В действительности все взаимосвязано, взаимозависимо, все - продукт всеобщего
взаимодействия, причем каждое внешнее воздейстие преломляется через специфичес-
кие внутренние свойства вещей. На чувственной поверхности действительности, отоб-
раженной в восприятии того или иного субъекта, как правило, выступает суммарный
эффект различных, в данной точке скрещивающихся воздействий. Этим и определя-
ется задача, которую непосредственно, чувственно данный мир ставит перед мышле-
нием. Она заключается в том, чтобы подвергнуть анализу суммар-
ный итоговый эффект еще не известных воздействий, преломившихся че-
рез еще не известные внутренние свойства вещей, расчленить различные воздействия,
которым подвергаются вещи, выделив из них основные, вычленить в суммарном
эффекте каждого из воздействий на вещь воздействие и внутренние свойства вещи
(явления), преломляясь через которые эти воздействия дают данный эффект, и, таким
образом, определить внутренние, т.е. собственные, свойства вещей или явлений, с тем
чтобы затем, соотнося, синтезируя данные, полученные в результате такого анализа,
восстановить целостную картину действительности и объяснить ее.

Анализ, выделяющий внутренние, т.е. собственные, свойства вещи, связан
с абстракцией от эффекта других воздействий на ту же вещь и того же воздействия
на другие свойства этой вещи. Это - абстракция посредством выключения привхо-
дящих обстоятельств и определение выступающих при этом в чистом виде собствен-
ных свойств вещи. Такова позитивная познавательная задача абстракции и вообще
абстрактного мышления.

Абстракция - это не только отвлечение от чего-то; она имеет не только нега-
тивный, но и положительный аспект, она что-то от чего-то отвлекает.

В научной абстракции отвлекаются от несущественных, привходящих
обстоятельств и выделяют существенные определения изучаемых явлений.

Абстракция от привходящих, побочных, несущественных свойств и выделение
основных, существенных, - это две стороны процесса анализа.

Такая абстракция реально осуществляется в ходе исследования тем, что условия,
от которых надо абстрагироваться, уравниваются, сохраняются константными; таким
образом эффект их воздействий исключается. Так, при установлении соотношения
между давлением и объемом газа (закон Бойля-Мариотта) предполагается, что при
изменении давления и объема газа его температура остается постоянной: отношения,
выражаемые законом Бойля-Мариотта, - это изотермические отношения. Подобно
этому, для того чтобы перейти от цены к стоимости, Маркс предполагает, что спрос и
предложение равны; их роль, таким образом, исключается и открывается способ -
посредством анализа отношений, складывающихся в процессе производства, отвле-
каясь от отношений, возникающих в процессе обмена, вскрыть понятие стоимости
в ее внутренних закономерностях. Абстракция, следовательно, менее всего заклю-
чается в субъективном акте негативного порядка - неучета, необращения внимания
на те или иные обстоятельства; она состоит в выявлении того, какими выступают
вещь, явление и их зависимость от других явлений, когда выключаются маскирующие
или видоизменяющие их внешние обстоятельства. Собственные внутренние свойства
вещи - это те, которые выступают в <чистом виде>, когда исключается маскирующий
их эффект всех привходящих обстоятельств, в которых они обычно бывают даны
в восприятии. Эти собственные, внутренние свойства вещи в отличие от осложненной
привходящими обстоятельствами формы их проявления на поверхности действи-
тельности и составляют то, что обычно на философском языке обозначают как
<сущность> вещей, - их существенные свойства в их закономерных связях.

Раскрытие существенных, собственных, внутренних свойств вещи составляет
естественную цель познания. В восприятии собственные, внутренние, существенные
свойства вещей выступают лишь в специальных условиях и с некоторым прибли-
жением, обычно же в восприятии они маскируются, видоизменяются, перекрываются
множеством привходящих обстоятельств и перекрещивающихся воздействий. Анализ,
направленный на выделение существенных свойств явлений в их существенных, зако-
номерных взаимосвязях и зависимостях, необходимо сопряжен с абстракцией от
привходящих обстоятельств и случайных связей. Собственные свойства вещи в чистом
виде, выступающие в абстракции от непосредственно, чувственно данного, могут
быть, определены лишь в отвлеченных понятиях. Так же как анализ, направленный
на выделение существенных свойств явлений в их закономерных связях, ведет
к абстракции, так в свою очередь научная абстракция сопряжена с анализом.
Поскольку она извлекает из явлений существенное, отвлекаясь от несущественного,
она необходимо ведет к обобщению.

- Свойства, существенные для явлений определенного рода, тем самым оказываются
общими для них. Поэтому мышление как нацеленное на познание собственных свойств
вещей и явлений по необходимости переходит от ощущений и восприятий к
абстрактным понятиям,

Когда в результате аналитической работы мышления вскрываются существенные,
внутренние свойства вещи, зависимость между ними выступает как закон. Законы -
это и есть внутренние зависимости, т.е. зависимости между внутренними свойствами
вещей, явлений, процессов. Законы, т.е. внутренние зависимости, открываемые в
ходе исследования, входят затем в самое определение вещей и явлений, как, на-
пример, законы Ньютона - в определение <изменения движения> закон Бойля-
Мариотта - в определение <идеального газа> (см. дальше).

Как ни важна аналитическая работа мышления, расчленяющая данный в вос-
приятии суммарный эффект различных, еще не известных, не выделенных, не про-
анализированных взаимосвязей и взаимодействий, приводящая нас в сферу абстрак-
ции, она не исчерпывает задач познания. В конечном счете, нам нужно не уйти
из окружающего нас непосредственно, чувственно данного мира в сферу абстракции,
а понять, осмыслить, объяснить этот мир явлений, в котором мы живем и действуем.

Расчленив данный в восприятии суммарный эффект различных перекрещиваю-
щихся взаимодействий, необходимо затем мысленно восстановить этот итоговый
эффект, исходя из тех компонентов, которые мы вычленили из него анализирующей,
абстрагирующей работой мысли.

В неразрывной связи с аналитической деятельностью необходимо выступает
деятельность синтетическая (см. с. 136). Проделывая тот же путь, что и анализ, но
только в обратном направлении, синтез осуществляет двоякую работу и соответ-
ственно выступает в двух основных формах: 1) соотнося свойства и зависимости,
выделенные анализом при абстракции из всех привходящих специальных обстоя-
тельств, со все более специальными условиями; синтез, отправляясь от собственных
внутренних свойств вещей, выводит все более специальные формы их проявления;
2) синтез не ограничивается прослеживанием специальных форм проявления одного
и того же свойства; последовательно вводя и включая различные свойства и зависи-
мости, которые были расчленены анализом, синтез соотносит их друг с другом.

В результате этой двойной мыслительной работы анализа и синтеза, снова с той
или иной все возрастающей мерой приближения постепенно, шаг за шагом, звено за
звеном мысленно восстанавливается исходная конкретность, но уже проанализиро-
ванная в своем содержании.

Движение мысли, взятое в целом, проделывает, таким образом, путь от непро-
анализированной конкретной действительности, данной в непосредственном чувствен-
ном созерцании, к раскрытию ее законов, в понятиях отвлеченной мысли и от них -
к объяснению действительности, в условиях которой мы живем и действуем.

Движение познания совершает, следовательно, путь от созерцания к мышлению
и от мышления к практике, к уже проанализированным и познанным явлениям,
с которыми последняя непосредственно имеет дело.

В свою очередь, практика играет существенную роль в процессе познания. Позна-
ние мира неотделимо от его изменения. Изменяя вещи, практика анализирует их и
ведет, таким образом, к вычленению их существенных свойств.

В результате анализа эмпирических данных и синтеза данных анализа скла-
дывается теория, создается возможность теоретического познания эмпирических
явлений. Именно таким путем анализа и абстракции создается теоретическая меха-
ника, теоретическая физика, теоретическая политическая экономия, вообще всякая
теоретическая наука, всякое теоретическое познание.

Конкретное как цель познания определяет, в конечном счете, весь путь научного
мышления, совершающегося через абстракцию.

Абстрактное - это то, что познание необходимо проходит; конкретное - это
то, к чему познание, в конечном счете, идет.

Не трудно убедиться в том, что научное, познание совершается именно таким
образом. Так, например, в физике, отправляясь от эмпирических данных, различают
недеформируемые твердые тела и деформируемые, т.е. такие, форма которых изме-
няется под действием приложенных к ним внешних сил; к этим последним относятся
упругие тела, жидкости и газы.

Вообще говоря, сила, приложенная к любому телу, вызывает двойной эффект -
движение тела и некоторую его деформацию. Для того чтобы исследовать каждый из
этих процессов в чистом виде и вскрыть его закономерности, научный анализ членит
их: понятие неизменно твердого тела позволяет выключить деформационный эффект
приложения силы к какому-нибудь телу и, таким образом, изучить другой ее эффект -
движение в его закономерностях. Под неизменяемым твердым телом разумеется, как
известно, тело, которое удовлетворяет двум условиям: 1) точки его находятся на
неизменном расстоянии друг от друга, 2) точку приложения силы, действующей на
неизменяемое твердое тело, можно переносить в любую точку тела по прямой, на
которой эта сила лежит, не изменяя ее действия^. Таким образом в самом опреде-
лении твердого тела: 1) фиксирована абстракция от другого эффекта приложенных
к твердому телу сил помимо движения, а именно - от деформации этого тела
и 2) сформулировано существенное условие, от которого зависит действие на твердое
тело сил, вызывающих его движение. Используя это исходное условие, можно вы-
вести основные положения механики твердого тела, касающиеся сложения сил,
приложенных к твердому телу, теории моментов и пар сил, и на основе их сфор-
мулировать условие равновесия тела.

Для того чтобы все эти положения механики (статики и динамики) твердого тела
имели точный смысл и определенное научное содержание, необходимо было совер-
шить много дальше идущую абстракцию и предпослать механике твердого тела
механику так называемой материальной точки. Под материальной точкой при этом
разумеется тело, обладающее некоторой массой, положение которого, как и поло-
жение геометрической точки, может быть однозначно определено тремя координатами
по отношению к избранной системе отсчета. Законы, полученные в условиях такой
предельной абстракции, сводящей тело к материальной точке, затем распростра-
няются на более конкретную сферу протяженного твердого тела. Только при такой
абстракции, сводящей тело к точке и позволяющей пренебречь изменением его формы
и вращением^, приобретает точный смысл понятие изменения равновесия и создается
предпосылка для определения основного понятия силы, в которое входит <изменение
равновесия>: действие силы выражается в изменении состояния равновесия или
движения тела.

^ См.: Курс физики / Под ред. акад. Н.Д. Папалекси. М.; Л.: Гостехиздат, 1948. Т. 1. С. 137.
^ Там же. С. 56-59.

Точный смысл понятий изменения равновесия и движения определяется законами
Ньютона - основными законами механики.

Здесь, как и в ряде других случаев, например, при определении понятия <идеаль-
ного газа> как газа, по отношению к которому строго действует закон Бойля-
Мариотта, - определение какого-нибудь явления в соответствующем понятии и фор-
мулировка основной зависимости, которой это явление подчиняется, совершаются
заодно: закон, которому данное явление подчиняется, включается в его определение.
Так, в определении массы, которое в скрытом (имплицитном) виде есть уже у Га-
лилея^, был, по существу, заключен закон импульса (второй закон механики)T.

Таким именно образом наука и приходит к реализации положения, сформули-
рованного еще Эйлером, согласно которому все <изменения, происходящие с телами,
имеют свое основание в сущности и свойствах самих тел>, т.е. все они подчиняются
внутренним законам (<Alle Veranderungen, welche sich an den Korpern ereignen, mussen
ihren Grund in dem Wesen und den Eigenschaften der Korper selbst haben>)^.

Всякий строгий закон так называемой точной науки есть внутренний закон,
выражающий существенные свойства самих вещей и явлений, выявляющиеся в их
взаимодействии с другими вещами (явлениями).

Этой последней формулой одновременно снимаются как механистические попытки
объяснить явления непосредственным механическим воздействием (толчком) извне,
так и идеалистические теории <самодвижения>, которое, якобы, никак внешне не
обусловлено.

Сущность вещи - это не что иное, как заключенное в ней самой основание всех
изменений, с ней происходящих при взаимодействии с другими вещами. Таким образом
понятно, что наука идет к раскрытию законов путем анализа, вычленяющего
абстракцией собственные свойства явлений из их зависимости от маскирующих их
в непосредственном чувственном познании (восприятии), привходящих, сторонних
обстоятельств и случайных связей. Результаты исследования, выявляющего законы
явлений, по мере их раскрытия включаются в понятие об этих явлениях.

Анализ, приведший к понятию твердого тела, позволил исследовать один эффект
силы, приложенной к телу, - изменение состояние его равновесия или движения,
абстрагируясь от другого ее эффекта - деформации тела. Этот последний, в свою
очередь, вычленяется анализом и исследуется особо при изучении деформируемых
тел - упругих тел, жидкостей и газов.

Дифференциация твердых упругих тел, с одной стороны, и жидкостей и газов
(жидкостей в широком смысле), с другой, совершается на основе анализа различных
видов деформации.

В отличие от упругих твердых тел в жидкостях и газах деформация сдвига
(например, скольжение одного слоя жидкости над другим) может расти неограниченно
без возникновения противодействия в виде упругих сил, в то время как по отношению
к деформациям объемного сжатия жидкости и газы существенно не отличаются от
упругих твердых тел^. По отношению к деформации сдвига жидкости и газы диф-
ференцируются от упругих твердых тел. (Черты, дифференцирующие жидкости и
газы от твердых тел, являются общими для них). Это служит основанием для понятия
жидкости в широком смысле, в котором объединяются собственно жидкости и газы.
Жидкости и газы дифференцируются друг от друга по их реакции на объемное
сжатие.

Исследование передачи давления в жидкостях (в широком смысле, т.е. в жидкостях
и газах), приводящее к закону Паскаля, как и исследование сил, действующих

^См.: WeylH. Philosophic der Mathernatik und Naturwissenschaft. Munchen-, Berlin, 1927. S. 100-101.
"° Ibid. S. 109.

^' Enter L. Opera postlima. Physica: AnIeitungzurNaturiehre. Petropoli, 1862. Cap. 1, 2. S. 450.
^См.: Курс физики. Т. 1. С. 187.

в жидкости на находящееся в ней тело, которое приводит к закону Архимеда, исходит
из предположения, что плотность жидкости не зависит от давления. Законы Паскаля
и Архимеда выводятся, таким образом, как строгие законы путем абстракции от
сжимаемости <жидкости> в результате давления. Затем эта аналитически выделенная
зависимость подвергается особому исследованию. Сжимаемость газов - зависимость
их объема от давления - выражается законом Бойля-Мариотта, согласно которому
произведение давления данной массы газа на его объем при постоянной температуре
есть величина постоянная. Закон Бойля-Мариотта есть закон <изотермического>
сжатия: он предполагает, что изменение давления происходит при неизменной темпе-
ратуре; при постоянной температуре для данной массы давление газа меняется обрат-
но пропорционально его объему. Таким образом, с одной стороны, влияние темпера-
туры исключается посредством ее уравнивания, являющегося объективным эквива-
лентом абстракции, с другой, поскольку, согласно закону Бойля-Мариотта, для данной
массы газа при неизменной температуре произведение давления газа на его объем
есть величина постоянная, открывается возможность особо исследовать его зависи-
мость от изменения температуры. Для того чтобы это положение приобрело точный
научный смысл, нужно, таким образом, еще определить понятие температуры и спо-
собы ее измерения (см. об этом дальше).

Закон Бойля-Мариотта оставляет открытым вопрос о том, как зависит объем
и давление газов от их температуры. Ответ на этот вопрос дает закон Гей-Люссака.
Согласно этому закону, давление данной массы газа при постоянном объеме и ее
объем при постоянном давлении меняются линейно с температурой. Соотнесение
законов Бойля-Мариотта и Гей-Люссака отчетливо показывает, как научный анализ
расчленяет перекрещивающиеся зависимости и, абстрагируясь от одной из них,
возводит другую, выявляя ее в чистом виде, до уровня закона. Таким образом
в результате анализа хаотической картины, выступающей на поверхности явлений,
где перекрещиваются различные взаимодействия, одна за другой выступают законо-
мерности, определяющие ход событий. Однако сначала они еще далеки от того,
чтобы дать возможность закономерно объяснить действительность во всей ее кон-
кретности.


Закон Гей-Люссака вскрывает зависимость объема и давления газа только от
температуры. Между тем факты свидетельствуют о том, что произведение давления
на объем меняется с изменением давления и при одной и той же температуре, при
изотермическом изменении давления, (Закон Бойля-Мариотта абстрагируется от этой
зависимости). В свою очередь, зависимость этого произведения от давления для
разных температур оказывается различной; она к тому же различна для разных газов.
Для воздуха произведение/^ (сжатия на объем) при низких температурах сначала
убывает с ростом р (давления), т.е. объем воздуха сначала при сжатии уменьшается
быстрее, чем по закону Бойля-Мариотта, а затем начинает возрастать. При высоких
температурах произведение/^ растет с ростом/?: объем при сжатии уменьшается
слабее, чем по закону Бойля-Мариотта. Для многих других газов, в частности, для
002, зависимость произведения давления на объем от давления выражена еще резче.
В силу этого представляется, что в действительности ни один газ не подчиняется
закону Бойля-Мариотта^. На самом деле при определенных условиях, а именно:
когда газ достаточно разрежен, этот закон сохраняет силу для любого газа. Газ,
отвечающий закону Бойля-Мариотта, обычно называют идеальным газом. Говоря об
идеальном газе, его как бы противопоставляют реальным газам; следуя этой
установке, приходят к выводу, что <такого газа в действительности не существует>,
что он является <воображаемым веществом>^. <Несуществование> идеального газа
означает только то, что понятие не совпадает с непосредственно наблюдаемыми

"^ Там же. С. 407.
"" Там же. С. 408.

явлениями, поскольку оно плод анализа этих явлений, связанного с многократной
абстракцией от привходящих обстоятельств. Вместе с тем всякий газ в определенном
состоянии - при достаточной разреженности - выступает непосредственно как идеаль-
ный газ. Все газы подчиняются закону Бойля-Мариотта, но подчиняются, непо-
средственно не совпадая с ним. То, что идеальный газ - это газ, отвечающий закону
Бойля-Мариотта, означает, по существу, что понятие <газ> определяется
основным законом, которому подчиняется соответствующее явление.

Как и закон Бойля-Мариотта, закон Гей-Люссака относится, строго говоря, к
идеальным газам (идеальный газ - это газ, подчиняющийся законам Бойля-Мариотта
и Гей-Люссака). Это значит, что закон Гей-Люссака предполагает тот же уровень
анализа и абстракции, что и закон Бойля-Мариотта, и непосредственно выступает на
поверхности явления при тех же условиях - достаточно значительной разреженности,
как и этот последний.

Это типичный пример того, какую роль играет в науке абстракция^.
При непосредственном наблюдении на поверхности явлений мы имеем картину
предельной пестроты: соотношение давления и объема (произведение давления на
объем) оказывается различным не только при разных температурах, но и при разных
давлениях; зависимость объема от давления оказывается при этом разной при разных
температурах; зависимости от давления и от температуры, таким образом, пере-
крещиваются. Кривая изменения произведениями (давления на объем) с ростом?
(давления) изменяется по-разному при низких и при высоких температурах. Эта
эмпирическая кривая оказывается для каждого газа различной: она одна, скажем, для
воздуха, другая - для 002 и третья - для водорода. Так, непроанализированная,
взятая в своей непосредственной видимости действительность являет картину исклю-
чительной пестроты, в которой как будто безраздельно царит случайность. Анализ
и абстракция, как мы видели, вычленяют из этой пестроты одну за другой зако-
номерные зависимости явлений.

При решении любой практической задачи надо синтетически соотнести законо-
мерности, каждая из которых вычленена путем анализа и абстракции, и мысленно
восстановить конкретную ситуацию, в которой приходится действовать, в ее законо-
мерностях.

Так, при расчете потолка стратостата приходится считаться с изменением высоты,
обусловливающим давление и плотность воздуха. Распределение давления воздуха по
высоте можно узнать, исходя из закона Бойля-Мариотта, на основе формул, показы-
вающих распределение давлений в поле силы тяжести (т.е. синтетически соотнеся об-
щие законы распределения давления в <жидкости>, их спецификации для сил тяжести
и закон Бойля-Мариотта); поскольку этот расчет делается на основе закона Бойля-
Мариотта, он абстрагируется от изменения температуры воздуха с высотой. Поэтому
результаты его имеют лишь грубо приближенный характер. Для того чтобы восста-
новить реальную картину явлений, нужно дополнительно учесть эффект изменения
температуры, связанный с изменением высоты. При расчете практического потолка
подъема воздушного шара должен быть дополнительно учтен и ряд других данных.

Для объяснения конкретных явлений закон Бойля-Мариотта и вообще всякий закон
соотносится, <синтезируется> с другими законами, как это имеет место, например,
в отношении закона Бойля-Мариотта и формул, определяющих распределение дав-
ления в поле тяжести при исследовании распределения давления воздуха по высоте
(см. выше); в общую формулу закона для каждого частного случая подставляются

^ Современная физика, в частности, квантовая механика, дает поучительные образцы еще значительно
дальше идущих абстракций, которые, допуская очень большой <отлет> от того, что дано на поверхности
явлений, приводят к раскрытию их закономерностей и позволяют предсказывать и открывать новые
явления. Но мы предпочли обратиться к классической физике: роль, которую играет абстракция в ее
работе, делает еще очевиднее, что этим путем идет всякая наука, всякое теоретическое
познание действительности.

специальные значения; полученные результаты модифицируют с учетом дополни-
тельных данных и зависимостей, от которых этот закон абстрагируется, например,
с учетом изменения температуры воздуха с изменением высоты, а также абстраги-
руются при расчете изменения давления в связи с высотой, исходя из закона Бойля-
Мариотта.

Путем такого учета дополнительных обстоятельств, от которых абстрагируется
закон, - с сохранением этого последнего в качестве основы - наука идет при объ-
яснении всех явлений, по отношению к которым может быть соблюдено основное
условие значимости закона. Применительно к явлениям, для которых это основное
условие действия закона не может быть соблюдено, вместо него должен выступить
другой закон. Так обстоит дело, например, с законом Бойля-Мариотта, основанном на
предположении, что изменение объема газа происходит при постоянной температуре
в тех явлениях, где, как например, в звуковых волнах, это условие не может быть
соблюдено вследствие того, что нагревание и охлаждение газа, связанные с его
сжатиями и разрежениями в звуковых волнах, не успевают выравниваться, принимая
температуру окружающей среды. В отношении таких неизотермических (адиабати-
ческих) явлений, к которым не применим закон Бойля-Мариотта, выступает другая
закономерность, выражаемая законом Пуассона. При малых изменениях давления,
какие имеют место в звуковых волнах, вместо этого закона, относящегося к плот-
ностям и давленияем, выступает другой, относящийся к изменениям плотностей и
давлений. В этих условиях избыточное давление связано с избыточной плотностью
отношением простой пропорциональности. Закон Бойля-Мариотта, который исходит
из равенства температур при изменении давления, абстрагируясь от изменения темпе-
ратур при изменении давления, применим к изотермическим явлениям; для адиаба-
тических явлений существует другой закон сжимаемости газов - закон Пуассона
и производная от него формула при малых изменениях давления. Правомерность
абстракции от изменения температуры зависит, таким образом, от природы изучаемых
явлений. На данном частном случае отчетливо выявляется и роль абстракции в науч-
ном познании и зависимость научной абстракции от приро-
ды самих исследуемых явлений.

На приведенных выше примерах отчетливо видно, как научное мышление решает
задачу познания действительности. Они полностью подтверждают сформулированные
выше положения.

1. Генеральная задача научного познания заключается в том чтобы: а) отправляясь
от чувственно, непосредственно данной картины действительности, абстрагируясь от
сторонних, привходящих обстоятельств, затемняющих существенные свойства явле-
ний, определить в понятиях природу изучаемых явлений и б) исходя из фиксированных
в этих понятиях существенных свойств вещей, научно объяснить, как они
проявляются на чувственно наблюдаемой поверхности явлений.

2. Исследование научного познания, в частности, вышеприведенные примеры,
показывают, что эта познавательная задача разрешается мышлением посредством
двух основных операций -анализа и синтеза. Положение, согласно которо-
му анализ и синтез являются основными операциями мышления, так что мышление
может быть охарактеризовано как аналитико-синтетическая деятельность, - необхо-
димый вывод из исследования мышления как познания бытия. Характеристика
мышления как аналитико-синтетической деятельности есть основная и вместе с тем
самая общая его характеристика.

3. Исследование научного познания позволяет определить, в чем, собственно,
заключается анализ и синтез на уровне отвлеченного мышления.

Анализ здесь заключается в расчленении перекрывающих друг друга зависимостей,
которые <перекрещиваются> на непосредственно, чувственно наблюдаемой поверх-
ности явлений, в абстракции от привходящих обстоятельств и выявлении собственных
<внутренних> свойств явлений в их закономерных взаимосвязях. Анализ, характери-

зующий научное мышление, неотделим от абстракции. Это - путь от нерасчлененной
конкретности воспринимаемого к выделяемым в процессе анализа абстракциям,
фиксируемым в понятиях. Такова основная форма анализа, присущая научному
мышлению.

Синтез, осуществляемый научным мышлением, это мыслительная операция или
совокупность мыслительных операций, посредством которых совершается обратный
переход от выделенных анализом абстрактных понятий и положений к мысленному
восстановлению в новом, проанализированном виде и к объяснению непосредственно
наблюдаемых явлений.

Синтез заключается: а) в соотнесении при объяснении одного и того же явления,
взятого в его конкретности, двух или нескольких закономерностей, которые были
выделены в чистом виде в результате аналитического расчленения соответствующих
эмпирических зависимостей и аналитического исследования каждой из них в абстрак-
ции от другой; б) в соотнесении исходных закономерностей с новыми обстоятель-
ствами, от которых для их открытия надо было сперва абстрагироваться, с тем чтобы
путем введения их в более конкретные условия шаг за шагом переходить от общих
закономерностей, взятых в <чистом>, абстрактном виде, ко все более специальным
формам их проявления. Такова основная форма синтеза, характерная для научного
мышления. Так же как анализ не сводится к расчленению целого на части, так и
синтез не сводится к простому соединению частей в целое. Эти виды анализа и
синтеза, присущие элементарным формам чувственного познания, уступают место
другим формам, осложненным соотношением абстрактного и конкретного.

Синтез, заключающийся в соотнесении абстрактных законов со все более специали-
зированными условиями, позволяет теоретически выводить из одних закономерностей
другие, а также теоретически обосновывать и доказывать эмпирически устанавли-
ваемые зависимости. Теоретическое познание, теоретическая наука (механика, физика
и т.д.) - результат углубленного анализа эмпирических данных и опирающегося на
него синтеза.

Все положения, продемонстрированные нами на примере физики, выступают с
особой отчетливостью по отношению к другой, далекой от физики области - к логике
<Капитала>^, - К. Маркс с предельной выпуклостью выявил логическую структуру
научного знания применительно к политической экономии. В <Замечаниях на книгу
Адольфа Вагнера> он называл свой метод аналитическим; во введении к работе <К
критике политической экономии> он охарактеризовал его как метод <восхождения от
абстрактного к конкретному>, т.е. синтетический.

<Научный анализ конкуренции, - писал Маркс, - становится возможным лишь после
того, как познана внутренняя природа капитала, - совершенно так же, как кажущееся
движение небесных тел делается понятным лишь для того, кто знает их действи-
тельное, но не воспринимаемое непосредственно движение>^. <Вульгарный экономист
не имеет ни малейшего представления о том, что действительные, обыденные
отношения обмена и величины стоимости не могут быть непосредственно тождествен-
ными... Вульгарный экономист думает, что делает великое открытие, когда он
раскрытию внутренней связи гордо противопоставляет тот факт, что в явлениях вещи
иначе выглядят. И выходит, что он гордится тем, что пресмыкается перед
видимостью, принимает видимость за конечное. К чему же тогда вообще наука?>^

<Если бы форма проявления и сущность вещей непосредственно совпадали, - писал
Маркс, - то всякая наука была бы излишня. ,.>^. <Задача науки, - писал он, -

^ Анализ логики <Капитала> дал М.М. Розенталь в книге <Вопросы диалектики в "Капитале" Маркса>
(М.: Госполитиздат, 1955). При нижеследующем изложении метода Маркса мы использовали этот труд.
"" Маркс К. Капитал. М., 1943. Т. 1. С. 322.

^ Письмо Маркса Л. Кугельману. Маркс К... Энгельс Ф. Избр. письма. М.: Госполитиздат, 1953. С. 209.
^ Маркс К. Капитал. Т. 3. С. 830.

79

заключается в том, чтобы видимое, выступающее на поверхности явлений движение
свести к действительному внутреннему движению...>^.

<Исследование должно детально освоиться с материалом, проанализировать
различные формы его развития, проследить их внутреннюю связь. Лишь после того,
как эта работа закончена, может быть надлежащим образом изображено действитель-
ное движение>^.

Отправляясь от непосредственно данной, внешней видимости явлений, наука
вскрывает внутреннюю природу явлений - их сущность во внутреннем движении,
внутренних связях и закономерностях.

Этим пониманием задач науки определяется и ее метод как метод аналитический и
синтетический, как метод <восхождения> от абстрактного к конкретному. Конкретное
- <исходный пункт в действительности и, вследствие этого, также исходный пункт
созерцания и представления>. Для того чтобы конкретное выступило как таковое для
мышления, оно должно быть проанализировано, В мышлении конкретное выступает
как <сочетание многочисленных определений, являясь единством многообразного>^,
как результат, а не как исходный пункт. Задача научного познания восстановить
действительность в ее конкретности. Все абстракции, к которым приходит и через
которые проходит мышление в процессе познания, подчинены этой цели. Для
мышления конкретное в действительности сначала выступает не как <богатая
совокупность с многочисленными определениями и отношениями>, а лишь как
<хаотическое представление о целом>. Путь научного познания начинается поэтому с
анализа этого конкретного, данного сначала как хаотическое представление о целом, с
тем чтобы в итоге восстановить его как <сочетание многочисленных определений>,
как <единство многообразного>.

Анализ Маркса направлен на то, чтобы раскрыть явления в их чистом виде, не
осложненном, не замаскированном привходящими обстоятельствами. Маркс ставит
себе задачу <рассматривать явления в их закономерном, отвечающем их понятию
виде, т.е. рассматривать их независимо от... их внешней видимости...>^. Такой анализ
с необходимостью ведет к абстракции. Так, <если цены действительно отклоняются
от стоимостей, то необходимо их сначала привести к последним, т.е. отвлечься от
этого обстоятельства как совершенно случайного, чтобы получить в чистом виде
явление образования капитала на почве товарного обмена и чтобы при исследовании
его не дать ввести себя в заблуждение этим побочным обстоятельством,
затемняющим истинный ход процесса>^.

Для того чтобы вскрыть закон стоимости в чистом виде, Маркс также абстра-
гируется от колебаний спроса и предложения, соотношением которых вульгарная
политическая экономия хотела объяснить стоимость. Он указывает, что спрос и
предложение во всяком случае ничего не могут объяснить там, где они оказываются
равны друг другу. В действительности это бывает редко и лишь случайно. <Однако в
политической экономии, - пишет Маркс, - предполагается, что они покрывают друг
друга... Это делается для того, чтобы рассматривать явления в их закономерном,
отвечающем их понятию виде, т.е. рассматривать их независимо от той их внешней
видимости, которая порождается колебаниями спроса и предложения; с другой
стороны, - для того чтобы найти действительную тенденцию их движения, известным
образом фиксировать ее>^. В научном анализе влияние спроса и предложения как
привходящее обстоятельство снимается путем абстракции. Зависимость цен от
колебания спроса и предложения мысленно выключается посредством их уравнивания;

^ Там же. С. 324.
^ Там же. Т. 1. С. 19.

^ См. Маркс К. К критике политической экономии. М.: Госполитиздат, 1951. С. 213.
" Маркс К. Капитал. Т. 3. С. 197.
^ Маркс К. Капитал. Т. 3. С. 172. (Примечание).
^ Маркс К. Капитал. Т. 3. С. 197.

в результате как основа цены товара выступает его стоимость в ее собственных,
внутренних закономерностях.

В ходе научного исследования эта же операция абстракции неоднократно повто-
ряется на разных уровнях анализа. Так, возвращаясь к понятию стоимости, после того
им были введены понятия постоянного и переменного капитала, Маркс пишет:
<Анализ процесса в его чистом виде требует, чтобы мы совершенно абстрагировались
от той части стоимости продукта, в которой лишь вновь появляется постоянная
капитальная стоимость, т.е. чтобы мы постоянный капитал... приравняли нулю...>^.
При изучении накопления капитала Маркс тоже сначала абстрагируется от расщепле-
ния прибавочной стоимости на различные доли. Он пишет, что <расщепление
прибавочной стоимости и посредствующее движение обращения затемняют простую
основную форму процесса накопления. Поэтому анализ последнего в его чистом виде
требует предварительного отвлечения от всех явлений, скрывающих внутреннюю
игру его механизма>^.

Путем такого анализа, ведущего к абстракции, Маркс приходит в <Капитале> ко
всем экономическим категориям и законам политической экономии; путь этот
совершенно совпадает с тем, которым, как мы видели, идут к своим абстрактным
понятиям и законам механика и физика.

Анализ непосредственно, чувственно данных явлений, приводящий к фиксируемым
в научных понятиях абстракциям, - таков необходимый путь научного познания; но
этим не исчерпывается его задача. В конечном счете, надо понять и объяснить
действительность в ее конкретном и вместе с тем - закономерности.

Для того чтобы понять явления в их закономерности и объяснить их, необходимы
анализ и абстракция; но анализ и абстракция нужны, в конце концов, для того, чтобы
понять и объяснить явления. Чтобы понять и объяснить прибыль - промышленную,
торговую, финансовую (процент), ренту - в ее источнике, надо путем анализа и
абстракции прийти к понятию прибавочной стоимости и вскрыть ее источник; но
понятие прибавочной стоимости и закон ее образования нужны, в конечном счете, для
того, чтобы объяснить источник прибыли, процента, ренты.

Поэтому метод научного познания, представляющийся сначала аналитическим
методом, методом анализа, ведущим к абстракции, неизбежно выступает вместе с тем
как метод восхождения от абстрактного к конкретному.

В процессе этого восхождения научное познание шаг за шагом восстанавливает
непосредственно видимую картину явления, но уже в проанализированном виде, на
основе законов, освобожденных в результате абстракции от затемняющих, маскирую-
щих или осложняющих их обстоятельств.

В первом томе <Капитала> Маркс исследовал процесс производства в его <внутрен-
ней жизни>, в абстракции от явлений обращения; во втором томе анализу подверглись
эти последние; в третьем томе, посвященном, согласно подзаголовку, <процессу
капиталистического производства, взятому в целом>, Маркс пишет: <Здесь необходи-
мо найти и описать те конкретные формы, которые возникают из процесса движения
капитала, рассматриваемого как целое. В своем действительном движении капиталы
противостоят друг другу в таких конкретных формах, по отношению к которым вид
[Gestalt] капитала в непосредственном процессе производства, так же как и его вид в
процессе обращения, выступают лишь в качестве особых моментов. Видоизменения
[Gestaltungen] капитала, как мы их развиваем в этой книге, шаг за шагом прибли-
жаются, таким образом, к той форме, в которой они выступают на поверхности
общества, в воздействии разных капиталов друг на друга, в конкуренции и в
обыденном сознании самих агентов производства>^.

^ Мирке К. Капитал. Т. 1. С. 220.
^ Там же. С. 569.
^ Маркс К. Капитал. Т. 3. С. 27.

11Г

.-'*<
*ч'. А.'.

В процессе этого восхождения от абстрактного к конкретному подвергшиеся
анализу явления выступают вновь, но уже в новом виде - в качестве внешней формы
проявления их сущности, вскрытой в результате анализа и абстракции: цены товаров
выступают как форма проявления стоимости; прибыль, процент, рента - как форма
проявления прибавочной стоимости; на поверхности явлений стоимость выступает в
форме цены, прибавочная стоимость - в виде прибыли, процента, ренты; на поверх-
ности явлений эмпирические зависимости выступают как проявление законов,
выявленных в чистом виде анализом и абстракцией. <Задача науки, - писал Маркс, -
состоит именно в том, чтобы объяснить, как проявляется закон. ..>^. Однако явление,
будучи формой проявления сущности, с ней непосредственно не совпадает, так же как
сущность не совпадает с явлением. Закон обычно не выступает в чистом виде на
поверхности явлений; его поэтому неправомерно пытаться непосредственно подста-
вить на место эмпирической зависимости, в которой он проявляется по-разному в
различных конкретных условиях; и, наоборот, к закону невозможно прийти в
результате непосредственного возведения случайных эмпирических совпадений в ранг
закономерностей. (В непосредственной подстановке стоимости на место
цены, сущности - на место явления, в попытке исходить из предположения об их
непосредственном совпадении Маркс усматривал основную ошибку классической
политической экономии Смита и Рикардо). Понятие о явлении и само это явление,
каким оно выступает в нетипичных для него условиях, непосредственно не совпадают.
На поверхности явлений закон, выведенный в результате абстракции от привходящих
обстоятельств, несущественных для данных явлений, выступает в видоизмененном
виде.

Путь от абстрактного к мысленному восстановлению явлений в их конкретности
совершается посредством операций, обратных тем, которые приводят к абстрактному.
Если углубление в области абстрактного совершалось путем выключения привходя-
щих обстоятельств и случайно перекрещивающихся зависимостей, то обратный путь
осуществляется путем включения добытых посредством анализа и абстракции понятий
и положений в новые, шаг за шагом включаемые связи, в их введении во все более
конкретные условия и соответствующем видоизменении исходных абстрактных
определений. Соотнесение абстрактных положений, выделенных анализом, со все
новыми и новыми условиями и обстоятельствами есть синтетический акт:
восхождение от абстрактного к конкретному осуществляется посредством синтеза
полученных в результате анализа абстрактных определений с обстоятельствами, от
которых исследование первоначально абстрагировалось. Это синтез, или, точнее,
форма, которую он приобретает на уровне теоретического мышления. Мысленное
восстановление конкретного, исходя из абстрактного, осуществляется в результате
таких процедур.

1. Подстановки в общую формулу закона частных значений на место заключенных
в ней переменных.

2. Соотнесения, т.е. синтезирования, двух или нескольких друг друга дополняющих
закономерностей (например, закона Бойля-Мариотта и закона Гей-Люссака - см.
выше).

3. <Введения> исходных закономерностей в новые условия, соотнесения их с
новыми обстоятельствами, в результате чего исходные закономерности, а значит, и
исходные абстрактные понятия, получают новую специализированную форму
проявления.

Все построение <Капитала> осуществляется посредством такого синтеза, сочетаю-
щегося с анализом. Ход мыслей <Капитала> в принципе всегда один и тот же: сначала
явление отделяется в абстракции от привходящих обстоятельств и раскрывается в
своем <чистом>, неосложненном виде, или в своих существенных свойствах, фикси-

руемых в абстрактных определениях. Затем начинают одно за другим включаться
дополнительные обстоятельства; первоначально абстрактно взятые определения
вводятся во все более конкретные условия, видоизменяясь в соответствии с ними.
Особенно рельефно синтетический ход мысли, ведущий от фиксированных в понятиях
абстракций к восстановлению явлений в их конкретности, выступает в третьем томе
<Капитала>, который ставит себе задачей не только вскрыть внутреннюю основу
капиталистического производства, но и показать, как она проявляется в конкретной
действительности^.

Анализ эмпирических данных, приводящих к абстракции от привходящих обстоя-
тельств, и синтез, соотносящий результаты абстракции с дополнительно проанализиро-
ванными обстоятельствами, модифицирующими их, от которых исследование
первоначально абстрагировалось, и образуют теоретическое мышление,
теоретическое знание, теоретическую науку - механику, физику,
политическую экономию, в которых, как писал Маркс в предисловии к <Капиталу>,
идеальное отражение <жизни материала> выступает перед нами как, якобы, <априор-
ная конструкция>. <Исследование должно, - писал он, - детально освоиться с мате-
риалом, проанализировать различные формы его развития, проследить их внутреннюю
связь. Лишь после того, как эта работа закончена, может быть надлежащим образом
изображено действительное движение. Раз это удалось и жизнь материала получила
свое идеальное отражение, то на первый взгляд может показаться, что перед нами
априорная конструкция>^.

Таким образом анализ структуры научного познания, осуществляемого абстрактным
мышлением на материале разных, и притом далеко друг от друга отстоящих наук -
физики и политической экономии - приводит к совпадающим результатам: он
показывает, что основными формами научного мышления являются анализ и синтез, и
вскрывает те специфические формы, в которых они выступают в абстрактном
мышлении.

Специфическая познавательная задача, которую разрешает мышление, связана,
как мы видим, с тем, что на поверхности явлений, в восприятии непосредственно дан
нерасчлененный суммарный эффект различных взаимодействий, непроанализирован-
ное в должной мере конкретное. Этот суммарный эффект различных взаимодействий
включает и нерасчлененное, непроанализированное взаимодействие субъекта и
объекта, сплетение субъективного и объективного. Так, ощущение тепла при
определении теплового состояния тела наощупь не определяется только тепловым
состоянием этого последнего, а зависит также от состояния определяющего его
субъекта. Эта субъективность определения свойств объекта (в частности, теплового
состояния тела и т.п.) преодолевается мышлением по мере того, как оно переходит к
определению объектов познания и их свойств (вещей, процессов, явлений) через их
закономерные зависимости друг от друга. Эту задачу мышление разрешает по
мере того, как оно посредством анализа и абстракции раскрывает закономерные
зависимости между явлением, взятыми в чистом виде, в абстракции, от привходящих
обстоятельств, маскирующих закономерные взаимозависимости явлений. Таким
образом весь процесс мышления, вся работа анализа (неотделимого от синтеза),
абстракции и обобщения, в результате которой явления определяются в понятиях <в
чистом виде> - в абстракции от сторонних, несущественных, привходящих
обстоятельств, есть вместе с тем и процесс перехода от субъективности
непосредственного восприятия к объективности научного познания.

^ Детальный анализ этого процесса восстановления конкретной картины экономической жизни
капиталистического общества в <Капитале> и происходящего при этом перехода от абстрактных
экономических категорий ко все более конкретным, богатым многообразными определениями формам их
проявления см.: Розенталь М.М. Вопросы диалектики в <Капитале> Маркса. М., 1955 (особенно с. 328-
341).
^ Маркс К. Капитал. Т. 1. С. 19.

Исследуя мир, выступающий непосредственно в чувственном восприятии, мышле-
ние вычленяет явления в чистом виде путем абстракции от сторонних, осложняющих
их, привходящих обстоятельств, выявляет их существенные свойства и закономерные
взаимосвязи. Однако в непосредственном чувственном восприятии действительности
даны в нерасчлененном виде не только различные перекрещивающиеся взаимо-
действия вещей друг с другом: в непосредственно воспринимаемом нами суммарном
эффекте различных взаимодействий сплетаются также субъект и объект, субъек-
тивное и объективное. Между тем, познание по самому своему существу есть
познание объективной реальности. Его основная задача заключается в том,
чтобы из того сплетения субъективного и объективного, каким является не-
посредственно нами воспринимаемое, вычленить объективную реальность - такой,
как она есть на самом деле, независимо от способов ее познания тем или иным
субъектом. Этой задаче подчинена вся работа познания в том числе вся работа
анализа и синтеза при переходе от непроанализированной конкретности непо-
средственно, чувственно воспринимаемого к абстрактным понятиям научной мысли и
от них - к мысленному восстановлению и объяснению действительности в ее

конкретности. В качестве выразителя основного требования - независимости объекта
познания от способа, которым он определяется, в методологии научного познания
выступает критерий инвариантности всех определений объективной
действительности по отношению к наблюдателю - к его субъективной <перспективе>
и способу, которым он пользуется в познании объективной реальности. Этот критерий
красной нитью проходит через все познание - от самых элементарных до самых
высших его форм - и получает заостренное выражение в общей теории
относительности^.

Перед нами, таким образом, снова встает вопрос о субъективном и объективном.
Для мышления этот общий вопрос приобретает специфические формы.

Понять процесс познания в различии его ступеней или форм - это значит вместе с
тем понять, в чем заключается его специфическая объективность на каждой из ступе-
ней. В противовес субъективному идеализму, совершенно отрицавшему объектив-
ность ощущения и восприятия и подрывавшему таким образом всякую возможность
объективного познания в его истоках, мы утверждали не только субъектив-
ность ощущения и восприятия (т.е. их обусловленность воспринимающим
субъектом), но вместе с тем и его объективность (т.е. в той или иной
мере адекватность его объекту). Однако применительно к чувственному познанию, к
ощущению и восприятию, эта объективность при более конкретном рассмотрении
сводится прежде всего к тому, что вопреки основному тезису субъективного идеализма
ощущаются и воспринимаются не ощущения и восприятия, а предметы и явления
объективной действительности. Ощущения и восприятия - это не просто
субъективные состояния, это познание действительности в собственном смысле
слова. Объективная действительность не находится <по ту сторону> ощущения и
восприятия; ощущения и восприятия не обособлены от нее; возникновение ощущения,
восприятия означает, что <вещь в себе> становится вещью для нас. В ощущении и
восприятии нам даны сами вещи. Но не подлежит также сомнению и то, что в них
объективная действительность дана такой, какой она выступает на своей
<поверхности>, обращенной к субъекту; мы видим, как солнце движется вокруг земли,
- таково непосредственное свидетельство восприятия; на самом же деле, в
объективной действительности земля движется вокруг солнца - таков вывод научного
мышления. Значит, соотношение субъективного и объективного в мышлении иное,
чем в ощущении и восприятии. В картине действительности, которую дает нам

^ Нужно, однако, сказать, что нечто не потому объективно, что оно инвариантно, а потому
инвариантно, что объективно. Инвариантность - это лишь индикатор, а не основа объективности.

восприятие, непосредственно учтено отношение, в котором находится к явлениям
воспринимающий. Эта картина может изменяться с изменением точки зрения
воспринимающего, его перспективы, его отношения к воспринимаемому объекту, а не
только в зависимости от изменения этого последнего. Абстрактное научное мышление
объективно в иной мере и в ином смысле, чем восприятие. Именно в недоступности
для восприятия объективности в том смысле, в каком она оказывается доступной для
мышления, и заключается объективная необходимость перехода от чувственного
познания к отвлеченному, от ощущения и восприятия к мышлению.

Мышление преодолевает субъективность, отягощающую чувственное познание, и
достигает доступной лишь ему объективности тем, что переходит от более или менее
непосредственного определения свойств объекта субъектом в ощущении и
восприятии к опосредствованному определению этих свойств через взаимо-
отношения объектов познания и их свойств друг к другу.

Типичным примером может служить переход при определении теплового состояния
тел от непосредственного ощущения теплоты к понятию температуры. Одно и то же
тело в одно и то же время ощущается разными субъектами и даже одним и тем же
субъектом то как теплое, то как холодное, в зависимости от того, с более холодным
или с более теплым телом субъект соприкасался непосредственно перед тем. Опреде-
ление теплового состояния тела наощупь не однозначно определяется состоянием
данного тела, оно зависит и от субъективного состояния субъекта, который его
определяет. Этим обусловлена неточность такого определения, а также ограничен-
ность шкалы состояний нагретости и охлажденности, доступных для него.

Переходя в понятии температуры к опосредствованному определению теплового
состояния через взаимозависимости тел и их свойств, научная мысль преодолевает
субъективность такого определения. Равной считается температура тел, в которых
при их соприкосновении не возникает теплообмена и связанных с этим изменений
других свойств. Для определения температуры выбирается <термометрическое> тело
(ртуть, спирт, воздух, водород, гелий) и какой-либо признак его, по изменению которо-
го судят об изменении теплового состояния. Таким признаком может быть любое
свойство, которое изменяется с изменением теплового состояния тела в линейной
зависимости от него. Обычно температура определяется по изменению объема
термометрического тела. Таким образом понятие температуры своей предпосылкой
имеет закономерную линейную зависимость между тепловым состоянием тела и его
объемом. Опыт показывает, что определение температуры не остается инвариантным
при использовании различных термометрических тел. Разные (ртутный, воздушный,
водородный, гелиевый) термометры дают более или менее расходящиеся эмпири-
ческие температуры. Поэтому для однозначного определения температуры
переходят к ее определению на основе температурной шкалы по так называемому
идеальному газу, т.е. газу, для которого строго соблюдаются законы Бойля-Мариотта
и Гей-Люссака (см. выше). Законы Бойля-Мариотта и Гей-Люссака, как мы видели,
не действительны ни для одного газа при любых условиях, но при определенных
условиях - достаточной разреженности - они непреложны для всякого газа. Как
всякий закон, они выражают не непосредственно то, что повсеместно наблюдается на
поверхности явлений, а те закономерные зависимости, которые вычленяются, когда
путем анализа и абстракции мы берем явления в тех объективных условиях, при
которых они выступают в <чистом>, идеальном виде, не отягченные привходящими
сторонними обстоятельствами. Температуру, определяемую по шкале <идеального
газа>, называют абсолютной идеальной или просто абсолютной температурой.
Температурные коэффициенты объема и давления идеального газа не зависят от
температуры и равны друг другу (=0,00366).

Равным изменениям идеально газовой температуры соответствуют равные
изменения объема идеального газа (при постоянном давлении) или давления (при
постоянном объеме). Обычно температура в газовом термометре измеряется по

изменению давления при постоянном объеме. Для термометра, непосредственно
показывающего абсолютную, идеальную температуру, в принципе может быть
использован любой газ: надо лишь, чтобы он был достаточно разрежен. На практике
приходится пользоваться не очень разреженным газом и для получения абсолютной,
идеальной температуры вносить в получаемые при этих условиях показания
термометра некоторые поправки. В отличие от эмпирической температуры идеальная,
или абсолютная, температура независима от выбора термометрического тела: при
выборе любого термометрического тела получается одна и та же инвариантная
температура - объективная характеристика теплового состояния тела.

На этом примере ясно виден путь, в результате которого научное мышление
приходит от отягощенного большой долей субъективности определения свойств
действительности непосредственно, в ощущении и восприятии, к их объективному
определению в научном понятии. Переход к объективному познанию открывается для
мышления благодаря опосредствованному определению свойств одного объекта через
его взаимозависимость с другими (в данном случае через теплообмен между телом,
температура которого измеряется, и термометрическим телом и через связь теплового
состояния тела с его объемом и давлением). Для раскрытия этих закономерных связей
между объектом познания и его свойствами необходимо, как мы видели, вскрыть
явление в чистом виде, в абстракции от привходящих, несущественных внешних
обстоятельств, так как лишь при этих условиях незамаскированно выступает
закономерная взаимосвязь его сторон (давления, объема, температуры - в законах
Бойля-Мариотта и Гей-Люссака).

Объективное определение любого свойства действительности, основанное на
взаимоотношении объектов познания и их свойств, необходимо предполагает
раскрытие взаимосвязи различных понятий (абсолютной, идеальной температуры и
идеального газа и т.д.), как это видно из приведенного выше примера определения
теплового состояния тел. При этом, чтобы в одном пункте (в нашем примере - при
определении теплового состояния тела) перейти от субъективного ощущения к
объективному определению данного свойства объекта через взаимоотношение
объектов и их свойств, необходимо, проанализировав целый круг взаимосвязанных
явлений, определить каждое из них в соответствующих понятиях. Лишь в итоге всей
этой работы научное мышление приходит кобъективному познанию того или
иного свойства реальности. При этом вместо одного непосредственного ощущения
должна выступать целая система взаимосвязанных понятий и законов. Только
через раскрывающиеся таким образом взаимосвязи объектов познания и их свойств
можно объективно определить исходное явление.

В выявлении объективных свойств вещей, определяемых их взаимозависимостями,
и самих этих взаимозависимостей существенную роль играет практика, приводящая
вещи во взаимодействие.

Объективное мысленное определение явлений осуществляется, как мы видим,
через опосредствованное определение объектов познания их взаимозависимостями
друг от друга. Основой этого пути к объективности научного познания является то
фундаментальное положение, что все явления в реальном мире находятся во
взаимодействии, во взаимосвязи друг с другом. Каждое из них испытывает воздей-
ствие со стороны других, но при этом всякое внешнее воздействие реализуется
посредством внутренних, собственных свойств того явления, на которое оно оказы-
вается, так что вызываемый им эффект является, собственно, продуктом взаимодей-
ствия. Внутренние, собственные свойства явления определяют тот круг воздействий,
который ему адекватен (наподобие того, как свойства рецепторного аппарата
выделяют определенный круг раздражителей, адекватных данному рецептору). В
соответствии с этим во всеобщей взаимосвязи явлений мира выделяются особые
специфические сферы взаимодействия.
Решая свой основной - самый простой и вместе с тем самый фундаментальный -

старый сократовский вопрос TL ест (<что это есть?>), подхваченный и углубленный
Аристотелем, научное мышление выделяет именно эти внутренние, собственные,
существенные свойства явления. Для этого мышление путем анализа и абстракции
вычленяет явление в чистом виде, преобразованном в результате отвлечения от
внешних, привходящих обстоятельств, которые осложняют и маскируют его на
чувственной поверхности действительности. Существенные свойства явления в таком
чистом виде - это и есть реальное научное ядро того, что в философии было
обозначено как <сущность>. Между тем метафизика обособила сущность от явлений и

противопоставила ее этим последним как, якобы, единственно, доподлинно в себе
сущее^. Явление в его отличие от сущности объявлялось лишенным какой бы то ни
было реальности.

В противоположность метафизике феноменализм (позитивизм различных толков)
признает только явления, лишенные сущности, т.е. того, что в них существенно, и
тем самым разрывает явление и сущность, так же как метафизика, оборотной
стороной которой он является. Позитивистический феноменализм получает свое
практическое выражение в понимании задач научного познания: они сводятся к
описанию того, что наблюдается на поверхности явлений. Все результаты работы
научной мысли, направленной на объяснение явлений, на раскрытие законов,
выражающих их существенные взаимосвязи, позитивистический феноменализм объяв-
ляет фикцией, подобно тому, как метафизика объявляет мнимой кажимостью явления,
все то в них, что непосредственно не совпадает с их сущностью. Платформа, на
которой метафизика и позитивистический феноменализм ведут вслепую свою борьбу,

у них общая: как один, так и другой начинает с того, что разрывает явление и
сущность. Между тем именно эта их общая предпосылка неправомерна. Нельзя
разорвать сущность и явление, обособив их друг от друга, так как сущность есть на
самом деле не что иное, как существенное в явлении, т.е. как раз его собственное
внутреннее содержание, раскрывающееся путем анализа и абстракции^. Вместе с тем
не приходится и отождествлять сущность с явлением, пытаясь непосред-
ственно подвести явление под сущность^.

К стародавнему понятию сущности (и явления) мы идем от диалектико-
материалистического понимания взаимосвязи, взаимодействия, взаимозависимости всех
явлений в мире; мы идем к нему от принципа детерминизма в его диалектико-
материалистическом понимании, согласно которому внешнее воздействие всегда
опосредствуется внутренними условиями. Эти внутренние условия, выступающие как
основание всех <реакций> данного явления (тела и т.д.) на внешние воздействия, всех
его изменений при взаимодействии с другими явлениями (телами и т.д.), и есть его
сущность в ее научном выражении. Сущность - это внутреннее основание, через
которое преломляются все внешние воздействия на явление и которым закономерно
обусловлен их эффект.

Обособляя сущность от явлений действительности, метафизика тем самым обособила сущность от
существования. Оборачивая эту метафизику сущности наизнанку, экзистенциализм (главным образом,
сартровский) противопоставляет существование сущности.

^ Поскольку сущность по самому своему смыслу есть существенное в явлении, как в чем-то реально
существующем, бессмысленно пытаться, как это делала метафизика сущности, вывести существование из
сущности. Признание бытия как чего-то существующего - необходимый исходный пункт всякой
немистифицированной философии. Это признание первичности сущего как существующего не означает,
однако, что можно, как это делает Сартр, по существу сохраняя прежний разрыв сущности и
существования, признать исходным существование, лишенное сущности, и выводить сущность из него.

^ В попытке такого непосредственного подведения явления конкретной действительности под его
сущность, непосредственного отождествления цены со стоимостью Маркс видел главную методологическую
ошибку Смита и Рикардо. Эти попытки кончаются неизбежным крахом, т.к. явление и сущность непосред-
ственно не совпадают. Переход от явления к сущности связан с абстракцией, выключающей обстоя-
тельства, осложняющие явления, непосредственно данные на чувственной поверхности действительности,
переход от сущности, от закона к явлению включает в качестве промежуточных звеньев ряд привходящих
обстоятельств, от которых абстрагируются при определении сущности и закона явлений.

87

Наблюдая ряд изменений одного и того же явления, наука находит их закономерное
объяснение, вскрывая и определяя в научных понятиях то общее основание, в силу
которого такому-то изменению внешних обстоятельств отвечает такое-то изменение
явления. Определение закономерности явления и раскрытие внутреннего основания,
обусловливающего его изменение в строгом соответствии с изменением внешних
условий, неразрывно взаимосвязаны. Исходя из правильно понятых нужд самого
научного познания, еще Эйлер, как выше уже отмечалось, сформулировал это
требование. Им вместе с тем определяется научное ядро понятия сущности, которое
должно быть сохранено.

В связи с таким пониманием сущности определяется и понятие явления как чего-то
реально существующего и происходящего в мире. Нечто реально существующее
представляет собой явление, поскольку оно оказывается проявлением сущности,
осложненным и измененным многообразными взаимодействиями, в которые оно
включено в действительности. Явление - это характеристика действительности,
реально существующего, форма его существования. Явление - это понятие
<онтологическое>. Подлинное учение о понимаемых таким образом явлениях,
неотделимое от учения о сущности как существенном в них, это онтология.

Мы приходим, следовательно, к понятию явления, коренным образом отличному от
того, которое составляет ядро феноменализма. Сведение явления к тому, что
в нем непосредственно дано субъекту, - таков первый ход феноменализма. Отрыв от
сущности и связанное с этим опустошение явления, изъятие из него того, что в нем
существенно, - таков следующий его ход. Изъятие из явления сущности, сущест-
венных свойств, сведение его к тому, что из него непосредственно выступает в вос-
приятии, и трактовка бытия как явления в таком понимании - такова суть феноме-
нализма. На самом деле явление - это нечто существующее реально, независимо от
способа его данности субъекту; оно определяется отношениями, которые складывают-
ся внутри реально существующей конкретной действительности между результатами
многообразных взаимодействий и осложняемой, видоизменяемой ими основой явления.

Подобно тому, как феноменализм подставляет на место реально существующего
явления его отражение в чувственном восприятии, <объективный> идеализм подстав-
ляет на место сущности понятие, в котором она определяется. Таким образом явление
и сущность обособляются друг от друга и превращаются в проекции субъекта - его
восприятия или мышления. Вместе с тем восприятие представляется познанием
явлений, лишенных того, что для них существенно, а мышление - познанием сущности
вне явлений; таким путем обособляются друг от друга также восприятие и мышление,
поскольку за каждым из них закрепляется обособленный предмет познания. На самом
деле явление и сущность определяются через их взаимосвязи: явления обусловли-
ваются <сущностью>, сущность раскрывается через явления. Объединенные
<онтологически>, они и гносеологически выступают как единый объект единого
процесса познания. Никак нельзя, изымая из явлений их сущность, отдать познание их
в исключительное ведение восприятия. И мышление, а не только восприятие,
участвует - и притом существеннейшим образом - в познании явлений, раскрывая
существенное в них. Никак нельзя также оторвать познание сущности, т.е.
существенного в явлениях, от чувственного восприятия этих последних. Познание
исходит из явлений и к ним же возвращается, но оно начинается с того, что
непосредственно дано субъекту в восприятии на еще не проанализированной
поверхности явлений; в процессе их познания мышление, научное познание мира,
неразлучное с его практическим изменением, все глубже и глубже вскрывает
глубинные закономерности бытия, далеко выходя за пределы того, что доступно
непосредственному чувственному восприятию; при этом исходные явления, включаясь
в новые связи, раскрываются в новом содержании, с новых сторон, в новом качестве;
вместе с тем открываются все новые явления, требующие дальнейшего, все более
глубокого раскрытия неисчерпаемого богатства мира.

Самое определение явления как явления, т.е. являющегося познающему его
субъекту, имеет гносеологический характер. Но здесь, как и вообще, гносеология
неотделима от онтологии. Данная выше характеристика явления как конкретного
бытия, в котором перекрещиваются разные взаимодействия, определяет объективную
природу явления - того, ч т о является. Является же оно на разных ступенях процесса
познания по-разному. На начальных этапах познания выступает лишь внешняя
<оболочка> явлений, суммарный эффект еще не познанных, не раскрытых
взаимодействий. По мере того как продвигается аналитическая и синтетическая
работа мышления, познание асимптотически все более приближается к раскрытию
того, что является; в познанном явлении все полнее, содержательнее раскрывается
его сущность и через нее самое явление. Сущность, таким образом, необходимо
вовлечена в процесс перехода явления как онтологического образования в факт
познания, в явление познанное. Не считающееся с этим ошибочное обособление
явления от сущности и гносеологической его характеристики - от онтологической
породило то специфическое и порочное понятие явления (Erscheinung), которое
выступило у Канта, обособившего явление от сущности. Затем позитивистический
феноменализм вовсе устранил сущность и подставил на ее место явления (в начавшем
складываться у Канта их понимании).

Новый смысл получило понятие явления, феномена в современной феноменоло-
гии.

Для того чтобы еще определеннее очертить выше намеченное понятие явления,
целесообразно будет сопоставить его с понятием феномена, составляющего ядро
идущего от Гуссерля феноменалистического направления (и связанного с ним
экзистенциализма).

И для Хайдеггера (М. Heidegger) и для Сартра (J.P. Sartre) понятие феномена яв-
ляется центральным^. В своем обосновании феноменологии как онтоло-
г и и они исходят из его анализа. Особенно поучительно для характеристики
феноменологии понятие феномена выступает у Хайдеггера.

Феномен для Хайдеггера - это сущее, которое само себя являет и обнаруживает
(<Phanomen> это <das Sich-an-ihmselbst-zeigende, das Offenbare>)^. Иначе говоря,
феномен - это явление, которое непосредственно отождествляется с сущим.
В этом и заключается основной смысл и основной порок феноменологии как
онтологии.

Определяя понятие феномена, Хайдеггер одновременно стремится непосредственно
слить его с сущим и отмежевать от явления. Коренное отличие феномена как

CM.: Heidegger М. Sein und Zeit. Einleitung: Die Exposition der Frage nach dem Sinn von Sein. Tubingen,
1953. особенно S. 28-31 (<Der Begriff des Phanomens>) и S. 34-39 (<Der Vorbegriff der Phanomenologie>):
Sartre J.P. L'etre el ie neani. P., 1955 (Introduction & la recherche de l'etre. I, L'idee de phenornSne). P. 1 1-14.

Смысл утверждения понятия феномена как центрального понятия феноменологической философии
Сартр видит в том, что этим, по его словам, отвергаются <потусторонние миры>. Однако этим Сартр
отвергает не только понятие сущности или вещи в себе как чего-то трансцендентного, обособленного от
явления; Сартр снимает заодно и отношение того, что непосредственно дано на поверхности явления, к
тому, более глубокому содержанию, которое лежит за поверхностью явлений. Отношение явления -
<феномена> в его непосредственной данности к тому, что опосредствованно раскрывается за его
поверхностью, Сартр заменяет отношением единичного явления и бесконечного ряда явлений, лежащих как
бы на одной плоскости. К такому ряду феноменов Сартр и сводит бытие. <Наша теория феномена, - пишет
он. - заменяет реальность вещи объективностью феномена, которую она обосновывает
ссылкой на бесконечный ряд феноменов>. Таким образом исходное (феноменологическое) понимание
феномена у Сартра, собственно, вплотную примыкает к феноменалистической трактовке. Оно очень мало
пригодно для обоснования феноменалистической онтологии, к чему. следуя за Хайдеггером и Гуссерлем,
стремится Сартр. Неудивительно, что, когда перед ним затем встает вопрос о сущности человека, он
вынужден установить между существованием человека как явления, как <феномена> и сущностью
одностороннее отношение и, просто оборачивая старую метафизику наизнанку, признать сущность лишь
чем-то производным от несущественного существования. (CM.: Sartre J.P. L'Existentialisme est un Humanisme.
P., 1946.)
^ Heidegger М. Sein und Zeil. S. 28.

являющегося бытия от явления в понимании Хайдеггера состоит в том, что явление -
это нечто, что дает о себе знать (sich meldet) опосредствованно - через признаки,
симптомы, символы. То, посредством чего оповещает о себе (sich meldet) явление,
само должно непосредственно себя обнаруживать (sich zeigen).

Феномен прямо противопоставляется явлению, потому что последнее познается
опосредствованно, феномен же - это бытие, которое само в себе раскрывается. Это
представление о феномене и есть тот основной ход, посредством которого
феноменология выдает себя за онтологию.

Явление, по Хайдеггеру, предполагает феномен, т.е. бытие, которое <само себя в
себе показывает>. Все при этом переворачивается вверх дном. Мы идем ко все более
глубокому опосредствованному познанию сущего не от явлений; по Хайдеггеру, к ним
можно подойти лишь после того, как сущее само в себе себя обнаружило и показало в
виде феноменов.

Квалифицируя бытие как феномен и объявляя феномен бытием, феноменология
Хайдеггера утверждает, что бытие само себя в себе обнаруживает.

Сами феномены могут быть от нас скрытыми или неадекватно раскрытыми; для их
адекватного раскрытия нужна познавательная работа, нужен феноменологический
анализ. Необходимость его не отрицается феноменологией; но дело в том, как этот
анализ понимается. Феноменологический анализ, с точки зрения феноменологического
метода, должен лишь устранить то, что закрывает или искажает феномены, и тогда
они сами нам себя покажут. Феноменологический анализ лишь снимает завесу,
которая заслоняет феномен от нас. Познание бытия не совершается путем
соотнесения и анализа его собственного содержания в его взаимосвязях и
опосредствованиях. Познание ничего, собственно, не выявляет в бытии, не познает в
нем, а лишь устраняет то, что скрывает бытие от нас и мешает ему самому себя нам
показать. Познание не проникает в самое бытие, в его содержание, не прослеживает,
как различные его стороны друг друга опосредствуют. Феноменология - прямой
антипод всякой диалектики. Она - интуитивное созерцание обособленных данностей,
исключающее из бытия всякую взаимообусловленность, а из познания - всякое
опосредствование. Познание выпадает из бытия и не мыслится как проникновение в
него познающего человека^; именно поэтому представляется, будто бытие в качестве
феномена само себя нам показывает, что само оно непосредственно дано на своей
обращенной к нам поверхности.

Сопоставление намеченного нами выше понятия явления с понятием феномена,
составляющим ядро столь влиятельного в современной философии феноменологичес-
кого направления, позволяет еще яснее и резче определить пути, которыми мы идем.

Таким образом исследование научного мышления как познания показывает, что
основными его процессами являются анализ и синтез. Оно показывает также,
в чем заключаются анализ и синтез на уровне отвлеченного мышления.

Анализ выступил прежде всего в движении познания от непроанализированной
конкретности чувственного созерцания к абстрактным понятиям; это анализ-
абстракция. Синтез выступил прежде всего в движении познания от абстрактных
понятий к мысленному восстановлению конкретного как проанализированного целого в
соотношении его многообразных определений. Это никак не означает, что анализ и
синтез внеположны, обособлены друг от друга, а только то, что в движении познания
от конкретного, взятого как еще не проанализированное целое, к абстрактному на
передний план выступает анализ, а в движении от абстракции к конкретному - синтез.

^ В этом, между прочим, гносеологические корни общей концепции человеческого существования как
<брошеиности> человека в мире. (Geworfenheit in die Welt), в силу которой основным чувством человека,
выражающим самый модус его существования, является тревога (Angst).

Но при этом каждое звено анализа неразрывно связано с синтезом (как вдох и выдох,
по выражению Гете) и точно так же каждое движение синтеза - с анализом.

На каждом этапе того пути, который в целом может быть охарактеризован как
аналитический, поскольку анализ выступает в нем на передний план, анализ
непрерывно переходит в синтез и наоборот; подобно этому на каждом этапе того
пути, который в целом может быть охарактеризован как синтетический, поскольку в
нем синтез выступает на передний план, синтез непрерывно переходит в анализ и
наоборот: они взаимообусловлены. Соотносительность анализа и синтеза на всем пути
движения мышления обусловлена уже тем, что, насколько синтетической ни была бы
понятийная характеристика какого-либо явления, она все равно представляет собой
продукт анализа действительности и абстракции от ряда ее сторон. Подобно этому,
насколько далеко ни был бы продолжен анализ, ведущий к какому-нибудь понятию,
это последнее все же заключает в себе закономерную связь (синтез) существенных
сторон явления. И чем дальше продвинут анализ, тем шире синтез, который
осуществляет заключенное в понятии обобщение. Собственно, строго говоря, вообще
нет двух путей или двух отрезков пути познания, из которых один представлял бы
собой анализ, а другой - синтез. Анализ и синтез - две стороны единого процесса.
Каждое звено познания, каждая категория мышления есть абстрактный продукт
анализа конкретной действительности и вместе с тем звено синтетического процесса -
мысленного восстановления конкретного в его уже проанализированной закономер-
ности.

Анализ и синтез формируются в практической деятельности и в зависимости от ее
уровня выступают в разных формах. Задача изучения мышления в этом отношении
состоит не в том, чтобы везде констатировать наличие анализа вообще или синтеза
вообще, а в том, чтобы проследить движение анализа и синтеза и выявить те
качественно различные формы, которые они принимают на различных уровнях
и этапах познания.

На уровне чувственного отражения анализ выступает в двух формах - различения
и дифференцировки. Дифференцировка совершается через замыкание связи диффе-
ренцируемого раздражителя с ответной реакцией организма; дифференцирование -
это анализ, осуществляемый посредством синтеза. Дифференцировка тех или иных
чувственных свойств совершается по мере того, как новые стороны вещей при-
обретают сигнальное значение для поведения^.


От анализа-дифференцировки надо отличать анализ-различение. Как и дифферен-
цировка, элементарное чувственное различение осуществляется анализаторным аппа-
ратом, адекватным действующим на него раздражителем, в силу своей структуры
способным их анализировать. (И.П. Павлов потому и назвал эти аппараты ана-
лизаторами.) В результате анализа, совершающегося в процессе взаимодействия ана-
лизатора с действующими на него раздражителями, в результате воздействия раз-
дражителя на рецепторную часть анализатора - в его ответной деятельности совер-
шается чувственное различение окружающих вещей. Оно образует ту канву, на
которой дифференцировка чертит свой узор. Различение - предпосылка для синтеза
элементов, выделяемых в ходе этого различения. Синтезом является всякое соот-

'' Так, когда при доставании обезьяной пищи (плода) через решетку в процессе проб, которые являются
средством практического анализа окружающего, обезьяна достает плод палкой и не может достать его
шляпой с широкими полями, не проходящей через решетку, обезьяна приходит к дифференцировке
формы предмета, форма палки становится сигнальным признаком орудия для доставания пищи. Затем
таким же образом она приходит к дифференцировке размера, длины предмета, когда в процессе проб
при доставании далеко расположенного плода оперирование короткой палкой не получает подкрепления.
В ходе практической деятельности людей дифференцируются по преимуществу те стороны вещей, учет
которых оказывается необходимым для успеха этой деятельности, (См.: Павловские среды. М^ Л.: АН
СССР, 1949. Т. 2. С. 294-296, 385-388. Об анализе и синтезе у обезьян см.: Воронин Л .Г. Анализ и синтез
сложных раздражителей нормальными и поврежденными полушариями головного мозга собаки. М., 1948;
Вайтонис Н.Ю. Предыстория интеллекта: К проблеме антропогенеза. М.; Л., 1949.

91

I* -^
fc-^

несение, сопоставление, всякое установление связи между различными элементами.
В чувственном познании, в восприятии синтез выступает в виде изменения чув-
ственных элементов, их конфигурации, структуры, формы и той или иной их интер-
претации в результате соотнесения выделенных анализом составных частей его
смыслового содержания.

Единство синтеза и анализа на уровне эмпирического познания отчетливо вы-
ступает в сравнении. На начальных стадиях ознакомления с окружающим
миром вещи познаются прежде всего путем сравнения.

Сравнение начинается с соотнесения или сопоставления явлений, т.е. с синтетичес-
кого акта, посредством которого производится анализ сравниваемых явлений -
выделение в них общего и различного; выступающее в результате анализа общее, в
свою очередь, объединяет, т.е. синтезирует, обобщаемые явления. Таким образом
сравнение - это анализ, который осуществляется посредством синтеза и ведет к
обобщению и новому синтезу. Сравнение - это конкретная форма взаимосвязи синтеза
и анализа, осуществляющая эмпирическое обобщение и классификацию явлений. Роль
сравнения особенно велика на уровне эмпирического познания, на начальных его
ступенях, в частности, у ребенка.

На уровне теоретического познания анализ и синтез выступают в новых формах.
Анализ, вычленяя существенные свойства явлений из несущественных, необходимые
из случайных, общие из частных, переходят в абстракцию. Синтез выступает в пере-
ходе от абстракции к мысленно восстанавливаемому на его основе конкретному. Он
осуществляется здесь: 1) путем соотнесения при объяснении конкретных явлений
нескольких закономерностей (например, законом Бойля-Мариотта, Гей-Люссака
и т.д.), полученных в результате аналитического расчленения перекрещивающихся
зависимостей; 2) путем введения каждой из этих закономерностей в новые конкретные
обстоятельства, в которых исходные категории получают новую форму проявления
(например, прибавочная стоимость в условиях капиталистического общества высту-
пает в виде прибылей) и т.д.

В теоретическом познании синтез выступает в виде <построения> новых, все более
сложных объектов (геометрических фигур, чисел и т.д.), т.е. введения их в поле
рассмотрения на основе закономерных соотношений их с исходными объектами
(в геометрическом рассуждении с линиями, углами и т.п.) и включения, таким образом,
этих последних во все новые связи.

Научное мышление совершается в абстрактных понятиях. В связи с этим сущест-
венно важно, хотя бы в самых общих чертах, раскрыть природу не только анализа
и синтеза, но и абстракции и обобщения.

На двух крайних полюсах познавательной деятельности абстракция выступает
в двух отчетливо различимых формах. Первая, элементарная, форма абстракции
необходимо имеется уже в каждом акте чувственного познания и заключается
в отвлечении от одних свойств чувственно воспринимаемого предмета при выступании
других. В основе такой элементарной абстракции лежит то, что некоторые свойства
воспринимаемого оказываются <сильными> раздражителями и в силу этого они
выступают на передний план. Вызывая сильный процесс возбуждения, эти раздра-
жители по нейродинамическому закону индукции тормозят дифференциацию других
свойств предмета, являющихся более слабыми раздражителями. В основе такой
формы абстракции лежит, следовательно, торможение дифференцировки свойств, т.е.
определенной формы анализа. Сильными при этом являются свойства биологически
наиболее значимые, т.е. связанные с природными потребностями; специально для
человека такими являются также свойства, связанные с потребностями общественной
практики.

Эта элементарная форма чувственной абстракции остается в пределах чувствен-
ного, не приводит к обнаружению никаких новых, чувственно не данных свойств
предметов; ее положительная познавательная функция заключается в моделировании

чувственно познаваемого в соответствии с потребностями практического действия.
Момент абстракции есть уже в каждом рефлекторном акте, поскольку он отвечает на
определенный - сигнальный - раздражитель относительно независимо от других, одно-
временно действующих. И здесь уже выступает та существенная черта абстракции,
что она не только от чего-то отвлекается, но и что-то выделяет. При данной форме
абстракции выделяется сигнальный раздражитель путем отвлечения от не-
сигнальных; сигнальный же раздражитель выделяется, дифференцируется через
соотнесение его с подкрепляемым ответным действием; его дифференцировка - это
анализ, осуществляемый через синтез, через соотнесенность с подкрепляющим
эффектом действия. Сигнальность и сила раздражителя - это непосредственное
чувственно-практическое выражение его существенности для потребностей жизни, для
практического действия.

Абстракция в действительности всегда есть отвлечение существенных
свойств предмета или явления от несущественных; абстракция всегда имеет
двойной аспект - позитивный и негативный: абстрагировать - это значит не только
отвлечься от чего-то, но и отвлечь что-то от чего-то другого, а значит и
отвлечься от одних сторон явления, иизвлеч ь, выделить другие. Охарак-
теризовать абстракцию вообще как отвлечение от каких-то обстоятельств или сторон
явления, не определив, какие именно стороны явления и от каких отвлекаются, -
значит упустить самое существенное. Дать подлинное определение абстракции -
значит указать, что от чего абстрагируется. На самом деле решающим является то,
что научная абстракция - это отвлечение от привходящего, несущественного, маски-
рующего природу, или <сущность>, изучаемого явления и извлечение, выявление,
выделение этой последней: абстракция - это отвлечение существенного от несу-
щественного, поэтому она неотделима от анализа (в свою очередь, неотрывного от
синтеза). При этом научная абстракция, характеризующая отвлеченное научное мыш-
ление, - это не акт субъективного произвола. Научная абстракция объективно
обусловлена.

Такова, например, абстракция от температуры тела, закономерно практикуемая
научным мышлением при изучении изменений давления газа, вообще так называемых
изотермических явлений, т.е. явлений, изменение которых как таковых обычно не
зависит от температуры. Примененная к исследованию этих явлений, абстракция от
температуры приводит к открытию закономерности давления и объема газа (закон
Бойля-Мариотта), которая не выступает, пока мысль не абстрагируется от при-
входящих обстоятельств. Но абстракция от температуры не применяется в науке при
изучении, например, звуковых волн и вообще так называемых адиабатических явле-
ний, которые объективно связаны с температурными изменениями. Абстракция
в научном мышлении направлена на раскрытие собственных, внутренних,
существенных свойств явлений в их закономерных зависимостях, в соответствии с
которыми она совершается.

В этих положениях заключена основа теории абстракции, отправная точка для
решения связанных с нею проблем.

На этой основе можно внести ясность и в теорию   научного
обобще ния.

Обобщение, как и абстракция, на двух крайних полюсах выступает в отчетливо
различимых формах - в виде генерализации и собственно обоб-
щения - понятийного, необходимо связанного со словом как условием и формой
своего существования. Генерализация (первосигнальная) - это обобщение, осущест-
вляющееся физиологически посредством иррадиации возбуждения; это- обобщение,
которое совершается по сильному признаку (т.е. по признаку или свойству, являю-
щемуся сильным раздражителем), или по нескольким таким признакам, или, наконец,
по отношению между ними.
Отличительная особенность первосигнальной генерализации по отношению к по-

нятийному обобщению отчетливо выступает в ранних детских обобщениях, выра-
жающихся в переносе слова на разные предметы. Здесь генерализация (перво-
сигнальная) и обобщение (понятийное, второсигнальное) непосредственно сталки-
ваются между собой, поскольку речь идет об оперировании словом, а самое опери-
рование им - перенос его с одного предмета на другой - совершается сначала по
законам генерализации, а не словесно-понятийного обобщения, не по понятийно
существующему, а по <сильному> признаку. В результате получаются те свое-
образные обобщения, многочисленные примеры которых зафиксированы в различных
дневниковых записях. При овладении словом сначала вместо объективно сущес-
твенного в качестве определяющего выступает наиболее <сильный> признак и лишь
затем <сильным> становится объективно существенный признак.

В пределах собственно обобщения тоже различаются две разные формы: эле-
ментарное эмпирическое обобщение и обобщение, до которого возвышается теоре-
тическое мышление в результате раскрытия закономерных, необходимых связей
явлений.

Согласно эмпирической теории обобщения, которая знает только одну эле-
ментарную его форму, обобщение совершается путем сравнения различных предметов
или явлений, отбрасывания признаков, отличающих их друг от друга, и выделения
тех, в которых они сходятся. Одно из возражений, которое обычно выдвигают против
этой теории, заключается в том, что она оставляет нерешенным основной вопрос: по
каким линиям, признакам должно идти это сравнение и какие предметы должны быть
в него вовлечены. В связи с этим в этой эмпирической теории обобщения усматривали
наличие порочного круга: класс тех предметов, сравнение которых должно определить
общие им свойства, сам может быть определен лишь посредством этих свойств; таким
образом процесс обобщения посредством сравнения предполагает знание тех общих
свойств, которые должны быть определены в его результате. Такой круг преодо-
левается жизнью, практикой. Элементарные формы обобщения совершаются неза-
висимо от теоретического анализа. Элементарное обобщение первоначально совер-
шается по <сильным> признакам. <Сильные> свойства - это свойства жизненно, прак-
тически существенные. Они непосредственно, чувственно выступают на передний
план в восприятии и регулируют направление чувственного эмпирического обобщения.
Таким образом практика разрывает порочный круг, который выступает в теории
эмпирического обобщения, когда оно, как и вообще познание, рассматривается в
отрыве от жизни, от практики. На самом деле эмпирическое обобщение реально
существует; в признании его нет никакого порочного круга.

Эмпирическая теория обобщения вызывает тем не менее серьезные возражения.
Первое состоит в том, что теория обобщения посредством сравнения и отбрасывания
различных расходящихся свойств сравниваемых предметов, отвлечения от них и
сохранения тех, в которых они сходятся - тождественных или схожих, - это в лучшем
случае теория элементарного чувственного обобщения, которое не выходит за пре-
делы чувственного и не ведет к абстрактным понятиям, а не общая теория обоб-
щения, включающая его высшие научные формы. Второе возражение затрагивает
рассматриваемую теорию и в этой ограниченной сфере чувственного: обобщение,
практически значимое и научно оправданное, - это не выделение вообще каких-
либо общих свойств, в которых предметы или явления схожи между собой, неза-
висимо от того, что это за свойства; обобщение как акт познания практически или
научно значимого есть выделение не любых общих свойств явлений, а таких, которые
для них существенны. Существенные же свойства выделяются посредством
анализа и абстракции. Эмпирическое познание на первых шагах нащупывает сущест-
венное в явлениях путем сравнения, сопоставления явлений, раскрывая общее между
ними, потому что общее, устойчивое, служит вероятным индикатором того, что для
данных явлений существенно. Но нечто не потому является существенным, что оно
оказалось общим для ряда явлений, - оно потому оказывается общим для ряда яв-

лений, что существенно для них. Приведенное положение образует основу теории
обобщения, отправной пункт для решения всех вопросов, связанных с проблемой
обобщения.

К теоретическим обобщениям высокого порядка приходят, раскрывая посредством
анализа, сочетающегося с абстракцией, существенные свойства явления, в их зако-
номерных, необходимых связях. <Самое простое обобщение, первое и простейшее
образование понятий..., - пишет Ленин, - означает познание человека все более и
более глубокой объективной связи мира>'^; <Всякое общее есть (частичка или сто-
рона или сущность) отдельного>^'; в общем <мы отделяем существенное от являю-
щегося>'^; от случайного. Совокупность свойств, необходимо друг с другом связан-
ных, всегда оказывается общей для всех явлений, в которых налицо хотя бы одно из
этих свойств. Чем более глубокие связи раскрывает мысль, к тем более высоким обоб-
щениям она приходит. Особенно широкие возможности открывает обобщение отно-
шений, Система положений, выражающая зависимость производных отношений от
исходных, может быть распространена сразу на любую совокупность предметов,
между которыми есть исходные отношения, независимо от всех прочих свойств этих
предметов. Поэтому члены таких отношений выступают как переменные, на место
которых могут быть подставлены любые значения (при условии, что отношения
между ними отвечают исходным положениям). Не только члены отношений, нахо-
дящиеся в закономерной зависимости один от другого, но и сами эти отношения могут
заключать в себе переменные. Тогда при определенных частных значениях пере-
менных данный закон переходит в другой, более частный.

Общее, составляющее содержание научного понятия, - это не любое свойство, в
котором сходятся несколько единичных предметов или явлений, это существен-
ное в них. Именно в силу своей существенности для определенного круга явлений
оно и является общим для них. В силу связи общего с существенным можно, выделив
вообще что-либо общее, предположить, что оно является вместе с тем и сущест-
венным для данных явлений; при этом общность используется лишь как индикатор
существенности, но не как ее основание. Из того, что какое-нибудь свойство является
общим для предметов, еще не следует, что оно для них существенно: можно найти
нечто общее между самыми разнородными предметами, например, объединить в один
класс по общности цвета вишню, пион, кровь, сырое мясо, вареного рака и т.д. Науч-
ного обобщения так не получится. Из того, что определенное свойство существенно
для соответствующих явлений, с необходимостью вытекает его общность для них.

Научное обобщение предполагает абстракцию. Выделяя существенное для опре-
деленного круга явлений, научная абстракция тем самым выделяет то, что является
общим и притом существенно общим для них. Научное обобщение - производный эф-
фект анализа, связанного с абстракцией. При этом абстрагирование, ведущее к обоб-
щению, заключается в научном понятии и не отрывает общее от частного. В научном
понятии, в законе частное не исчезает, а сохраняется в виде переменных, которые
могут получить разное частное значение. В этом смысле общее богаче частного,
содержит его хотя и в неспециализированном виде, в себе. Общее содержит в себе
частное еще и в том смысле, что из общего как существенного вытекают, следуют
более частные свойства явлений.

Обобщение посредством абстракции не сводится к простому отбору общих свойств
из числа непосредственно, эмпирически, чувственно данных. Обобщение - это всегда
не только отбор, но и преобразование. Общее понятие, будучи продуктом
научной абстракции, <идеализирует> явления, оно берет их не такими, какими они
непосредственно даны, а в чистом виде, не осложненном, не замаскированном

'^ Ленин В.И. Философские тетради. М.: Госполитиздат, 1947. С. 153.
'"' Там же. С. 329.
'^Тамже,

сторонними, привходящими обстоятельствами. В выключении этих привходящих
обстоятельств, осложняющих, маскирующих сущность явлений, и состоит преобра-
зование непосредственно данного, ведущее к абстрактному -понятию о явлении.
Понятие прямо, непосредственно не совпадает с явлением и не только потому, что не
исчерпывает и никогда не может исчерпать его, но и вследствие того, что в понятии
непосредственно данное преобразуется посредством абстракции.

Вместе с тем понятие - это и не идеальный предмет, обособленный от реального,
материального. Понятия существуют не как обособленные идеальные предметы,
наряду с реальными, материальными предметами или явлениями, а лишь как понятия
о предметах или явлениях, их свойствах и отношениях (точнее, о свойствах в их
взаимозависимости и взаимоотношениях). Отражая многообразные свойства реальных,
материальных явлений, понятия, фиксируясь, объективируясь в слове, могут, конечно,
вторично выступать как идеальные объекты мысли, но они не перестают из-за этого
быть тем, что они по своему существу есть - отражением, познанием бытия.
Понятие - это не мысль, противопоставляемая непосредственно чувственно
воспринимаемому явлению; в понятии само явление выступает освобожденным в
результате абстракции от привходящих обстоятельств, которые его осложняют.

Ясно теперь, в чем заключается основная ошибка теории обобщения Беркли,
оказавшей столь сильное влияние на ряд последующих теорий обобщения (Локка,
Юма и т.д.), с одной стороны, и в чем вместе с тем несостоятельность таких его
критиков, как, например, Гуссерль, - с другой. Согласно Беркли, всякий реально
существующий треугольник (например, начерченный мной мелом на доске) всегда
является прямо-, тупо- или остроугольным, т.е. треугольником той или иной формы,
а не треугольником вообще. Рассуждая об этом эмпирически данном треугольнике,
можно отвлечься от некоторых его свойств. Доказывая какую-нибудь геометрическую
теорему, можно не принимать во внимание того, что нарисованный треугольник яв-
ляется прямо-, остро- или тупоугольным. Поэтому, если при доказательстве теоремы
не исходить из того, что треугольнику присуща определенная форма, оно будет
относиться к треугольникам любой формы, будет иметь общий характер.

Общим, по Беркли, является частный случай, поскольку он представительствует
(репрезентирует) другие, столь же частные случаи. Таким образом в собственном
смысле слова общее в отличие от частного, согласно Беркли, вообще не существует.
Беркли не находит общего в вещах, потому что он ищет его вне частного, обо-
собленно от него. Об этом свидетельствует его основной аргумент, согласно которому
общего не существует, так как каждый треугольник всегда является либо прямо-,
либо тупо-, либо остроугольным, а не треугольником вообще, как будто общее - это
то, что исключает частные определения предмета, а не объединяет их многообразие,
определяя предмет (треугольник) закономерными соотношениями его существенных
свойств. Отвергая существование общего в вещах, вследствие ложного понимания
соотношения общего и частного, Беркли далее отрицает обобщение и в познании.
Сведение общего к частному в вещах Беркли распространяет и на познание, так как,
подставляя идеи на место вещей, он их отождествляет. Таким образом в основе
теории обобщения и абстракции у Беркли лежит идеалистическое отождествление
идеи и вещи и ошибочное представление об общем как о чем-то обособленном от
частного.

Критикуя теорию Беркли (а также Локка, Юма'^ и вообще эмпириков-сен-
суалистов), Гуссерль'^ справедливо подчеркивает то, что вообще понятие (хотя бы то

О теории абстракции у Беркли, Локка, Юма см.: Беркли Д. Трактат о началах человеческого знания.
СПб., 1905; Локк. Опыт о человеческом разуме. М., 1898; Юн. Трактат о человеческой природе. М., 1906.
Кн. 1. Об уме.

"^ Husseri Е. Logische Untersuchungen. Bd. 2. Teii 1. Drilte, unveranderte Auflage. Halle, 1922. Teil II. Die
ideale Einheit der Spezies und die neueren Absikanionstheorien. Кар. 2 (CM. о Локке, с. 126-134). Viertes Kapilel.
Abstraktion und Reprasentation. (О Локке и Беркли, с. 166-184). Кар, 15. Phanomenologisctie Sludie liber Humes
Abstraktionslheorie. S. 184-207.

же геометрическое понятие треугольника) есть нечто идеальное и не может быть
отождествлено с эмпирически данным тругольником, в том числе и с чертежом на
бумаге или на доске. Но, утверждая идеальность понятия (геометрического треуголь-
ника), он превращает понятие, идею в обособленную от материальных вещей идеаль-
ную вещь, объект интеллектуального созерцания. Между тем как на самом деле они
являются идеализированным посредством абстракции отражением существенных
свойств изучаемых явлений.

Если у Беркли есть обобщение (абстрагирование одних частных, эмпиричес-
ки данных свойств от других), но нет общего, то у Гуссерля есть общее в виде идеаль-
ного родового признака (species), но нет обобщения, нет процесса, пути, который вел
бы от вещей к общим понятиям о них. Общее содержание понятий,
по Гуссерлю, дано, якобы, непосредственно в акте интеллектуального созер-
цания родовых признаков (species), так же как частное непосредственно дано в
чувственном созерцании. Наличие этих двух, как будто бы независимых друг от
друга и чужеродных, актов познания служит гносеологическим основани-
ем онтологического обособления общего и частного. Вместо того, чтобы высту-
пать как познание реальных, материальных вещей, процессов, явлений в
закономерных взаимосвязях их существенных свойств, понятие само превращается в
особую идеальную вещь или сущность - в духе платонизма и <реализма>
средневековой философии. Но исходя именно из такого понимания общего как
обособленного от частного, Беркли и пришел к отрицанию общего и растворению его
в частном. Таким образом, если Гуссерль критикует Беркли, выявляя ряд слабых мест
в его концепции, то, с другой стороны, Беркли заранее опрокидывает концеп-
цию Гуссерля, так как свои основные аргументы против существования общего
он извлекает в принципе из той именно трактовки общего, которую защищает
Гуссерль.

Вопрос о соотношении общего и частного- коренной вопрос теории
обобщения и всей теории познания в целом. Абстрагирование общего в научном по-
нятии не может означать отрыва его от частного. Отрыв общего от частного означает
вместе с тем и отрыв общего понятия от предметов и явлений действительности.
Отрыв понятий от предметов и явлений действительности, осуществляемый
посредством отрыва общего от частного, неизбежно ведет к тому, что мышление в
понятиях сводится к мышлению о понятиях, обособленных от их предмета. Дело,
начатое таким образом, доводится до своего логического конца, когда к тому же еще
и само понятие сводится к его определению. Это и есть тот путь, который с
неизбежностью приводит к формалистическому пониманию мышления в понятиях.
Подмена мышления о предметах и явлениях действительности оперированием с
понятиями, обособленными от предметов, и с их дефинициями и есть основа
формалистического подхода к мышлению. На самом деле мышление в понятиях никак
не сводится к мышлению о понятиях; оно есть прежде всего познание предметов этих
понятий.

Обобщение, выражающееся в абстрактных научных понятиях, возникает в резуль-
тате 1) анализа, посредством которого существенное дифференцируется от несу-
щественного (первое в качестве существенного необходимо выступает как общее для
данной категории явлений, второе - как частное, специфицирующее отдельные яв-
ления); и 2) абстракции, посредством которой общие свойства, входящие в понятие,
извлекаются из явления в его конкретности и <идеализируются>, берутся в чистом
виде, не осложненном посторонними привходящими обстоятельствами, маскирующими
или осложняющими их собственную природу в ее внутренних закономерностях
(пример: понятие <идеального газа>, строго отвечающего законам Бойля-Мариотта и
Гей-Люссака).
С ролью абстракции в обобщении связаны так называемые <определения

4. Рубинштейн СЛ.                                                                      97

через абстракци ю>'^ и, значит, вообще вопрос об определении и образо-
вании понятий. При определении через абстракцию исходят из неких эмпирических
данных объектов (например, из эмпирически данного множества предметов при
определении числа, из эмпирически данных фигур - при определении геометрических
образований) и образуют абстрактное понятие, фиксируя те свойства данных
объектов и те отношения между ними, которые остаются инвариантными при пре-
образованиях, которым они могут подвергнуться. В обобщенной форме отношение,
посредством которого при определении через абстракцию образуется понятие,
обозначается как <эквивалентность>, равнозначность двух или нескольких объектов.
Эквивалентность - отношение типа равенства, обладающее свойством коммутатив-
ности (если а ~ b, то и b ~ а) и транзитивности, (если а ~ b и b ~ c, то и а ~ c).
Посредством эквивалентности, исходя из множества предметов, определяется
тождественность понятия, образованного из них таким образом. Так, например,
направление определяется как свойство, общее всем параллельным прямым,
остающееся инварантным при переходе от одной из параллельных прямых к любой
другой. (Такое определение направлений считается обоснованным, поскольку
отношение параллельности обладает теми же свойствами - симметричностью и
транзитивностью, что и отношение эквивалентности, а также равенства.) Аналогично
геометрическое образование и его форма (треугольник, круг и т.д.) определяются как
то в фигуре, что остается инвариантным при изменении положения и величины. Число
определяется, как то свойство множества, которое остается инвариантным при
соотнесении его элементов так, что каждый элемент одного множества однозначно
соотносится с элементами другого множества.

В определении через абстракцию определяемое выступает как нечто (x), которое
остается инвариантным при некоей группе преобразований, без прямого определения
того, чтб оно в своей специфичности есть.

Вместо того, чтобы определить позитивное содержание понятия через внутренние
закономерные соотношения сторон или свойств соответствующего явления и показать
его инвариантность по отношению к признакам, от которых абстрагируются, при
определении через абстракцию понятие характеризуется его независимостью (инва-
риантностью) по отношению к тому, от чего абстрагируются. Специфику этого и воз-
можность другого, генетического, конструктивного пути можно уяснить себе на
примере числа.

Через абстракцию число определяется посредством равночисленности исчисляемых
множеств. Другой путь его определения - конструктивный - осуществляется, исходя
из единицы, по принципу полной индукции. При таком обоосновании числи числа вы-
ступают в своих внутренних взаимоотношениях как упорядоченные множества,
посредством которых при счете упорядочивается и исчисляемое. Каждое число опре-
деляет численность множества (а не наоборот, как при определении числа
через абстракцию). При этом специально показывается, что результат счета не
зависит от порядка, в котором он производится (таким образом инвариантность по
отношению к несущественным внешним отношениям обосновывается, исходя из
закономерности внутрених отношений). Определение числа через равночисленность
соотносимых множеств (при определении через абстракцию) скрыто предполагает
упорядочение самих отношений и, значит, соотносимых множеств. При определении
через абстракцию утверждается определенность числа посредством равно-
численных множеств, но этим не вводятся индивидуально определенные
числа.

Об <определениях через, абстракцию> см.: Weyl H. Philosophic der Mathemacik und der Naturwissen-
schaft: Handbuch der Philosophic. Mlinchen; Berlin, 1927. S. 9-10, 101-102. Принцип определения через абстрак-
цию имелся уже у Лейбница. Он отчетливо сформулирован у Фреге (Frege). Определения через абстракцию
сейчас широко применяются в математике и физике, в теоретическом естествознании (см. примеры
дальше).

При таком определении понятие является неким x, определенным лишь постольку,
поскольку оно должно отвечать известным условиям - инвариантности при некоторых
преобразованиях внешних по отношению к нему свойств, от которых понятие должно
быть отвлечено; оно лишено каких-либо собственных (<внутренних>) определений
(в переменную здесь, таким образом, превращают не то частное, внешнее,
привходящее, от чего абстрагируют, а обще е). Поэтому посредством определения
через абстракцию при таком ее понимании создается <ф ормальна я> система,
безразличная к внутреннему содержанию, к свойствам объектов, о которых идет речь.
Поэтому, например, Вейль, вообще не стоящий на позициях формализма, говоря об
определении через абстракцию, в этой связи заявляет: <Математику совершенно
безразлично, что такое круги> (<Es ist fur den Mathematiker ganz gleichgliltig, was Kreise
sind>)^. Ясно, что такое утверждение ведет к отрытому формализму. Конечный
смысл этого утверждения применительно к математике выразил Рассел в своем
известном афоризме: <Математика - это наука, в которой мы не знаем, ни о чем мы
говорим, ни того, истинно ли то, что мы утверждаем>. (О второй части этого поло-
жения см. дальше.)

Идя далее таким путем, в конечном счете, приходят к представлению об обособ-
ленном существовании, с одной стороны, эмпирических объектов, с другой - идеаль-
ной области понятий. Понятия, определяемые через абстракцию указанным выше
способом, отталкиваясь от эмпирических вещей, не являются в собственном смысле
слова познанием этих вещей. Они в лучшем случае - рабочий аппарат (совокупность
инструментов), которым пользуются при познании и о котором можно разве сказать,
что им удобно или экономно работать, но нельзя утверждать, что он истинен.

Не приходится, значит, отождествлять специальную форму определения через
абстракцию с общим положением о роли абстракции в научном познании. В абстрак-
ции, о которой выше шла речь, на передний план выступает ее позитивная
сторона - то, чтб абстрагируют в его закономерных внутренних взаимосвязях и
взаимозависимостях независимо от внешних обстоятельств. Так, в отношении газа на
передний план выступает постоянное отношение между давлением и объемом.
Поскольку оказывается, что это соотношение остается постоянным при неизменной
температуре, и нарушается при ее изменении, формулировке закона (Бойля-Ма-
риотта) уравнивают температуру, т.е. абстрагируются от ее изменений с тем чтобы
затем определить эффект изменения температуры, абстрагируясь от изменения дав-
ления, связанного с изменением температуры (в результате приходят к закону Гей-
Люссака).

Всякое определение понятий связано с выявлением инвариантных свойств и отно-
шений (точнее, свойств в их отношениях), но на передний план в нем могут выступать
инвариантные закономерные взаимоотношения свойств внутри того, что абстраги-
руется. (Внутренние закономерности - это и есть закономерные соотношения внутри
того, что абстрагируется; внешним по отношению к ним является то, от чего
абстрагируются.) Так как научная абстракция имеет, как мы видели выше, свое
основание в природе самих вещей и явлений дейстительности, то и членение того, что
абстрагируется из явлений и фиксируется в понятиях о них, и того, от чего при этом
абстрагируются, т.е. внутреннего и внешнего, выражает структуру самой объектив-
ной реальности, и, значит, имеет <онтологическое> основание.

Строгие научные понятия точных наук строятся на основе внутренних законо-
мерностей изучаемых явлений и имплицитно их выражают. Возникающие в резуль-
тате абстракции научные понятия не образуют поэтому области, особобленной от
явлений. Научные понятия являются их познанием. Менее всего наука, идущая путем
абстракции, неразрывно связанной с анализом, может сказать, что ей <безразлично>,
что есть изучамые ею явления. Наоборот, ответить на -этот вопрос, раскрыть природу

'^ Weyil Н. Philosophic der Mathematik und Naturwissenschaft... S. 8-9.

изучаемых явлений в их закономерных взаимосвязях и взаимозависимостях - такова
задача как раз научного познания. К ее разрешению и ведет научная абстракция,
приводящая к научным обобщениям, выражаемым в научных понятиях.

Можно выделить три основных пути обобщения. Первый путь - элементарное
эмпирическое обобщение, которое совершается в результате сравнения посредством
выделения тех общих (схожих) свойств, в которых сходятся сравниваемые явления.
Это локковское обобщение. Такое обобщение, во-первых, не гарантирует того, что
общее, выделяемое таким образом является вместе с тем и существенным для данных
явлений, как это должно быть в научных обобщениях. Такой путь может быть прак-
тически использован и фактически используется на начальных стадиях познания, пока
оно не поднимается до уровня теоретического знания. Поскольку существенное
в явлениях определенного рода необходимо является общим для них, общее может
быть эвристически использовано как индикатор существенного. Однако из того, что
существенное закономерно является общим, не следует, что общее необходимо
существенно; в этом прежде всего заключается ненадежность, а значит, несовершен-
ство такого обобщения. Во-вторых, такое обобщение есть лишь отбор из числа эмпи-
рически, непосредственно, чувственно данных свойств; оно не способно поэтому при-
вести к открытию чего-либо сверх того, что дано непосредственно, чувственно,
В-третьих, наконец, общее, к которому приходят таким образом, остается в пределах
эмпирических констатаций. В отличие от обобщения путем анализа и абстракции, оно
не создает возможности выведения строгих законов, характеризующих точные науки.

Этот путь восхождения от частного к общему и наведения мысли на эмпирические
закономерности образует остов индукции, которая в той или иной логической обра-
ботке возводилась сторонниками сенсуалистического эмпиризма - от Бэкона до Мил-
ля - в ранг основного метода научного познания, якобы, единственного метода, спо-
собного давать новые обобщения. Как таковая, она противопоставляется дедукции,
заключающейся, якобы, лишь в приложении уже имеющихся обобщений к тому или
иному частному случаю и неспособной приводить к новым обобщениям. Таков эле-
ментарный способ обобщения, дающий предварительные эмпирические обобщения
низшего порядка. Второй путь, - это обобщение через анализ и абстракцию, о кото-
ром выше шла речь.

Третий способ обобщения заключается в самом процессе выведения или дедукции.
Так, отправляясь от теоремы, согласно которой сумма углов треугольника равна двум
прямым, доказывают, что сумма углов многоугольника с числом сторон n равна
2d(n - 2). Доказательство - дедуктивное - этой теоремы есть обобщение, поскольку
оно распространяет положение, доказанное для треугольников, являющихся частным
случаем многоугольников, на любые многоугольники. Подобным же образом обобще-
нием является всякое рассуждение, исходящее из положения, согласно которому некое
число n обладает известным свойством, и доказывающее, что в таком случае этим
свойством обладает также число n + 1. Всякое обобщение, относящееся ко всем
числам, совершается посредством доказательства того, что, если этим свойством,
констатируемым по отношению к единице, обладает число n, то им обладает и число
n + 1. Подобным же образом, констатировав, что определенным свойством обладает
некое четное (или нечетное) число, и доказав то положение, что им в таком случае
обладает всякое число 2n или 2n - 1, его обобщают в отношении всех четных (или
нечетных) чисел. Этот способ обобщения обычно именуется полной или
совершенной индукцией.

Характеристика этого способа обобщения путем доказательства как индукции
связана с неверным исходным представлением, будто всякое выведение или деду-
цирование одного положения из другого совершается посредством силлогизмов,
представляющих собой приложение общего положения к частному случаю. Из этого
делается вывод, что всякая дедукция, всякое выведение одного положения из другого,

представляет собою умозаключение от общего к частному. Поэтому обобщение,
переход от частного случая к общему положению был отнесен к индукции. Под
индукцией ученые от Бэкона до Милля разумели то эмпирическое обобщение, не
имеющее доказательной силы, о котором шла выше речь.

Умозаключение, которое обозначается полной индукцией, потому что оно
ведет от частного к общему, есть вместе с тем дедукция, если под дедукцией
разуметь доказательное выведение одного положения на основе других, из которых
оно с необходимостью следует. В понятии дедукции обычно неправомерно сливались
два различных понятия, а именно: под дедукцией разумели, с одной стороны, необ-
ходимое выведение одного положения из другого, доказательное рассуждение, с
другой - рассуждение, идущее от общего к частному. Но умозаключение, являющееся
дедукцией в первом значении этого термина, может быть индукцией во втором его
значении. На самом деле, рассуждение, необходимое и доказательное, может и не
быть рассуждением, идущим от общего к частному. Необходимое и доказательное
рассуждение может идти и от частного к общему, примером чего и является полная
индукция. Наличие того, что было названо полной или совершенной индукцией, т.е.
умозаключение, которое совершается посредством доказательного выведения одного
положения из другого и вместе с тем обобщает, означает, что нельзя сводить
теоретическое познание, совершающееся посредством доказательного выведе-
ния новых положений, к силлогизмам, идущим от общего к частному. И самый

силлогизм - не есть только дедукция, обособленная от индукции, не только переход от
общего к частному в отрыве от обратного, встречного движения от частного к
общему^.

В обычной схеме силлогизма: A есть B, B есть C, следовательно, A есть C -
скрыто заключенное в силлогизме обобщение (только поэтому силлогизм и представ-
ляется некоторым его критикам не как содержательное умозаключение, а как
<ученое> пустословие). Логическая схема силлогизма фиксирует отношения, которые
складываются врезультате определенной познавательной деятельности (как
это и должна делать всякая логическая схема или формула), не раскрывая
познавательного процесса, который к этому результату приводит. В силлогизме
общее положение (A или B) применяется к частному случаю (C); для того чтобы это
было возможно, нужно, чтобы C выступило в ходе умозаключения в новом
обобщенном качестве А: собственно познавательное звено силлогизма заключается в
том, чтобы включенный в систему отношений данного рассуждения частный случай,
первоначально данный в качестве C, выступил обобщенно в другом своем качестве
А.
За <переносом> общего положения на новый частный случай здесь, как и вообще,
стоит обобщение. Силлогизм всегда является содержательным умозаключением
только тогда, когда его общая посылка выражает необходимую связь,
а меньшая обобщает частный случай так, что он выступает как член этой связи: в
силлогизме А есть B, B есть C, А есть C - B конкретизируется как C и C обобщается
как B. Общее положение применяется к частному случаю только тогда,
когда частный случай выступает в своих общих качествах'^.

Нельзя рассматривать силлогизм только как применение общего положения к
частному случаю и исключать оборотную сторону того же процесса - обобщение,

""Есть поэтому, как мы еще увидим, все основания говорить о единстве дедукции и индукции, их
взаимосвязи и взаимопереходе друг в друга - если при этом иметь в виду умозаключение от общего к
частному и от частного к общему.

'°*См. об этом подробнее статью автора в жури. <Вопросы философии>. (1957. № 5. С. 112.)
Индукция как наведение на мысль об общем в результате сравнения, сопоставления, аналогии при этом
сохраняется как умозаключение эмпирического познания, не поднявшегося еще до уровня познания
теоретического; различия между умозаключениями от частного к общему и от общего к частному и
различия между эмпирическим наведением и теоретическим выведением вообще должны
быть отчленены Друг от друга.

101

лежащее в основе <подведения> частного случая под общее правило (положение).
Теоретическое познание, совершающееся посредством доказательного выведения
одного положения из других, не только, как мы увидим, предполагает обобщение, но и
ведет к нему. Обобщение и теоретическое познание взаимосвязаны.

Обобщение является необходимой предпосылкой теоретического
познания. Решить задачу теоретически значит решить ее не только для данного
частного случая, но и для всех однородных случаев. Теоретическое познание предпо-
лагает обобщение. Обобщение, полученное в результате анализа и абстракции,
создает возможность теоретического познания.

Обратимся к простому примеру. Так, мы можем констатировать, что числа 24, 48,
80, 120, 224 делятся на 8. Пока мы имеем ряд частных случаев, делимость каждого из
этих чисел на 8 может быть лишь эмпирически констатирована, но перейдем к
анализу состава этих чисел. Анализ показывает, что первое из них может быть
выражено в форме 5`2 - 1, второе в форме 7`2 - 1, третье в форме 9`2 - 1, четвертое
может быть представлено в виде 11`2 - 1, пятое - в виде 15`2 -1; 5, 7, 9, 11, 15-
нечетные числа. Всякое четное число может быть обобщенно обозначено в виде 2n.
Это обобщение основывается на анализе четного числа, выделяющем в нем в
качестве общего существенного признака множитель 2 и переменную (n), различные
значения которой специфицируют разные четные числа. Исходя из этого, каждое
нечетное число может быть обобщенно выражено в виде 2n - 1. Каждое из выше-
упомянутых чисел может быть теперь обобщенно выражено формулой (2n -1)`2 -1.
Если раскрыть скобки, получаем 4n`2 - 4n + 1 -1 = 4n`2 - 4n = 4n(n - 1). Либо n, либо
n - 1 необходимо является числом четным, т.е. содержит множитель 2. Следо-
вательно, произведение 4n(n - 1) всегда, при любом n, делится на 8.

Таким образом в результате анализа состава числа и его обобщенного выражения
совершается переход от констатации к теоретическому доказательству.
Теоретическое рассуждение приводит к доказательству общего поло-
жения, устанавливающего делимость на 8 не только для того или иного числа,
которое мы фактически смогли разделить на 8, но и любых чисел определенной
обобщенно сформулированной структуры, в том числе и таких, которые мы никогда не
пробовали делить на 8.

Всякое теоретическое познание начинает с констатации фактов, отдельных слу-
чаев, с эмпирических данных, и ни с чего другого оно начинаться не может. Но если
познание, не ограничиваясь набором частных случаев, углубляется в их анализ,
связанный с абстракцией, и переходит к основанному на них обобщению, оно на
известном уровне анализа переходит с внутренней необходимостью в познание теоре-
тическое; это последнее дает новые знания о независимой от нее реальной дейст-
вительности, недоступное познанию, остающемуся на уровне эмпирических конста-
таций. Наличие такого теоретического познания несомненно: существование теорети-
ческой физики, вообще теоретических наук - факт; все попытки позитивистов разных
толков свести все познание к экономному описанию эмпирических данных находятся в
противоречии прежде всего с этим позитивным фактом. Но наличие его вызывает
серьезные вопросы.

Два основных вопроса встают здесь прежде всего.

1. Как можно, оперируя см ы елями, познавать вещи, приходить к истинам,
значимым для чувственных данных опыта?

2. Как путем выведения из ограниченного числа исходных положений (аксиом)
можно извлечь что-либо сверх того, что в них уже первоначально
заключено, и неограниченно приходить ко все новым познаниям? Как
возможно теоретическое познание? В этом, собственно, и заключается основной

102

вопрос кантовской <Критики чистого разума> - о возможности <чистого познания>
априори. На базе дуалистических предпосылок кантовской философии он выступал в
форме вопроса: <Как возможны синтетические суждения априори?>, т.е. суждения,
добываемые посредством доказательного, логически необходимого вывода и дающие
вместе с тем познания, выходящие за пределы того, что уже заключено в опреде-
лении исходных понятий. Конкретизировался вопрос о возможности <чистого позна-
ния> априори для Канта как вопрос о том, как возможно математическое естество-
знание, т.е. каким образом вещи, данные в чувственном опыте, оказываются в
соответствии с результатами, получаемыми в результате оперирования не над самими
вещами, а математическими положениями, т.е. мыслями. Не значит ли это, что
вещи подчиняются мыслям, что разум предписывает законы природе?

Основным препятствием для ответа на первый вопрос является дуалистическое
обособление мышления от бытия, от его объекта. Именно это обособление придает
вопросу острую парадоксальность, толкающую на неверные решения, и делает его
неразрешимым.

Основным препятствием для ответа на второй вопрос служит ложное представ-
ление, будто теоретическое познание, совершающееся путем доказательных умоза-
ключений, сводится к оперированию над суждениями (большими и малыми посыл-
ками), якобы, обособленными от мысленного оперирования над объектами этих суж-
дений.

Оба вопроса, в конечном счете, сходятся. Они представляют собой гно-
сеологический и логический аспекты одной и той же кардинальной
проблемы. Сведение теоретического мышления в понятиях о вещах к мышлению о
понятиях, обособленных от вещей, необходимо связанное с отнесением всякого знания
о предметах к сфере лишь эмпирического познания, есть не что иное, как другое
выражение все того же обособления мышления от объективной действительности.
Превращая рассуждения о предметах понятий в рассуждения о понятиях, неизбежно
превращают далее сами рассуждения о понятиях в рассуждения о терминах (в этом -
корни семантического формализма, который заменяет положения о вещах поло-
жениями о терминах).

Ближайшей отправной точкой для решения как логического аспекта проблемы, так
и проблемы в целом, является то положение, что в необходимом, доказательном
рассуждении мы соотносим между собой не суждения и понятия, а предметы
этих понятий, применяя к ним суждения, входящие в умозаключения в качестве их
посылок. В дедуктивном рассуждении мы оперируем не с понятиями, обособленными
от предметов, а с предметами, объектами этих понятий.


Поясним это положение на примере геометрического доказательства. В геомет-
рическом доказательстве существенную роль играют построения; построения - душа,
нерв геометрического доказательства. Но что, собственно, представляют собой
построения? Построение - это соотнесение не понятия, например
окружности, с понятием треугольника, как они даны в их определении, а
определенной в соответствующих понятиях окружности, проходящей через
такие-то точки (например, вершину данного треугольника), с треугольником,
вершины которого лежат в данных точках А, В, С. Построение как звено
геометрического доказательства - это соотнесение геометрических образо-
ваний через подстановку в общие формулы (прямые, треугольники, окружности и т.п.)
частных значений. В этом суть построения.

При таком определении построения ясно, что наше положение, согласно которому
построение новых объектов и оперирование с ними является существенно необхо-
димым звеном доказательства, конечно, никак не означает, что доказательство
совершается не путем рассуждения, а путем черчения. Оно означает только, что само
рассуждение есть соотнесение его объектов, определенных в понятиях, а не этих
последних самих по себе, объектов, которые имеют не только общие признаки, фик-

сированные в определении соответствующих понятий, но и частные признаки, по-
средством которых они соотносятся друг с другом.

Подстановка частных значений, без которых невозможно никакое доказательство,
это и есть не что иное, как логическое выражение того положения, что в теоре-
тическом рассуждении, в ходе которого мы выводим (дедуцируем) новые положения,
мы, рассуждая в понятиях, оперируем с объектами этих понятий. Рассужде-
ние - самое общее - возможно только, пока общее содержание понятий, фиксиро-
ванное в соответствующих дефинициях, не оторвано от частных определений
соответствующих объектов. Как толко эта связь разрывается, всякая возможность
рассуждения, доказательства, теоретического познания, при котором движение
мысли приводит к познанию его объекта, обрывается'^. Именно в неот-
рывной связи мысли с ее объектом заложена возможность выводить новые по-
знания.

Известно, что именно рассуждение, приводящее к образованию дедуктивной систе-
мы положений, было использовано для того формалистического представления, будто
мышление независимо от своего объекта"". <Формалистическая> трактовка мышле-
ния неразрывно связана с дуалистической трактовкой соотношения мышления и бы-
тия. Формализм - следствие и логический эквивалент дуализма. Отрицание форма-
лизма не означает, конечно, отрицания того, что у мышления есть своя форма,
отличная от его содержания - так же как признание этого очевидного факта не может
служить основанием для формализма. Одна и та же форма может оказаться при-
менимой к разному содержанию, поскольку оно имеет и нечто общее, выступающее в
его форме. Это не значит, что форма независима от содержания, от объектов мысли:
это значит только, что она есть результат далеко идущего обобщения и потому
независима от частных особенностей объектов мысли.

Формальные системы в специфическом смысле слова возникают в
результате обобщения отношений. Обобщения по отношению есть уже
при элементарном (первосигнальном) обобщении - при генерализации. Генерализацией
по отношению является, например, генерализация по прерывистости звука (пользуясь
примером, к которому прибегал Павлов)"'. Это в принципе такая же генерализация,
как генерализация по громкости, тембру или любому другому качеству звука, но
только, как отмечал Павлов, более сильная. Она открывает более широкие возмож-
ности для обобщения, чем генерализация по тому или иному свойству, В то время как
генерализация по тому или иному свойству распространяется только на различные
значения этого свойства, генерализация по отношению (например, по прерывистости
звука) распространяется сразу на все значения разных свойств соответствующих
объектов (звуков), стоящих в данных отношениях (прерывистости). Обобщение по
свойству всегда совершается как бы в одном измерении, обобщение по отношению -
многомерно: оно всегда совершается сразу в нескольких измерениях, распространяется
на области, состоящие из значений разных свойств. В частности, генерализованное
отношение по прерывистости звука переносится на звуки любой громкости, тембра и
т.п.; оно, следовательно, шире генерализации по какому-либо свойству звука (напри-
мер, его громкости); однако ничего <формального> в формалистическом смысле
прерывистость звука, его ритма в себе не заключает. Это такое же явление, как сам

звук или любое из его свойств.

'^Для ясности нелишним будет пояснить термин <объект>. Объектом познания, мышления в целом
является объективная действительность. Различные науки изучают различные формы, стороны ее;
абстрактные понятия, объективированые в слове, имеют их своим объектом: формы, стороны, свойства
бытия - объекта мысли в процессе абстрактного познания, в свою очередь, выступают как относительно
самостоятельные объекты мысли.

' ^Отсюда представление о формальной истине, о двух истинах - формальной и материальной. На самом
деле, так называемая формальная истинность - это предварительное условие, минимум истины, которая
всегда содержательна,
'"См.: Павловские среды. Т. III. С. 137-138, 152-153, 284-285, 325-326, 392.

104

Нечто аналогичное есть и в сфере понятийного (второсигнального) обобщения. И
здесь - в силу указанных выше оснований - обобщение по отношению предметов
мысли шире, чем обобщение по любому из их свойств; оно может заключать в себе
обобщение по ряду параметров, охватывая разные значения всех их свойств. В ка-
честве формальногопо преимуществу выступает именно знание, основанное на
генерализации отношений. Формальная система, основанная на генерализации
отношений между теми или иными объектами, абстрагируется от всех свойств объек-
тов, не включает их в эксплицитной форме в свой состав. Однако в такой дедуктив-
ной системе объекты - члены этих генерализованных отношений - не выпадают
вовсе, они представлены в ней посредством неопределенных терминов в виде пере-
менных. Пока не место этих переменных в качестве их значений не подставлены оп-
ределенные объекты, ни одно из звеньев такой дедуктивной системы не представляет
собой суждений, положений, о которых можно сказать, что они истинны или неис-
тинны"^. Это лишь так называемые пропозициональные функции, которые становятся
суждениями, истинными или ложными положениями, вообще приобретают <смысл>,
т.е. мыслительное содержание, только тогда, когда они относятся к определенным
объектам. На место неопределенных терминов, фигурирующих в качестве членов
генерализированных отношений дедуктивной системы, можно подставить разные
объекты, но нельзя не подставить никаких. Формальная дедуктивная система -
это, следовательно, еще вообще не знание, а только остов знания.

Форма всегда предполагает то или иное содержание. Для того чтобы уяснить себе
различие между логикой, имеющей дело с содержательной формой мысли, и логикой
формальной, стоит сравнить, например, понятие импликации в аристотелевской
логике, которая не была формальной логикой в том смысле, какой этот термин
приобрел после Канта, с понятием импликации в современной символической логике. В
аристотелевской силлогистике отношение импликации или следования (X :> Y) (если
суждения P\1 и P\2 истинны, то истинно и суждение P\3), т.е. соотношение истинности
двух или нескольких суждений, основывается на взаимосвязи их содержания. Иначе
обстоит дело в современной символической логике. Так, например, Гильберт и
Аккерман вводят соотношение X :> Y (<если X, то Y>), но тут же они поясняют:
<Соотношение "если X, то Y" не следует понимать как выражение для отношения
основания и следствия>. Напротив, высказывание <X :> Y> истинно всегда уже в том
случае, когда X есть ложное или же Y - истинное высказывание. Так, например,
следующие высказывания следует считать истинными:
<Если дважды два равно 4, то снег бел>.
<Если дважды два равно 5, то снег бел>.
<Если дважды два равно 5, то снег черен>.

Ложным же было бы высказывание: <если дважды два равно 4, то снег черен>^.
Отношение X :> Y означает здесь высказывание, которое ложно в том, и только в
том, случае, когда X истинно, а Y ложно^.

'^Отсюда утверждение Б. Рассела, что математика есть наука, в которой мы не знаем ни того, о чем
мы говорим, ни того, истинно ли то. что мы утверждаем.

'^Гильберт Д., Аккерман В. Основы теоретической логики. М" 1947. С. 20-21.
' ^Отношение суждений по истинности в аристотелевской логике основывается на связи и зависимостях
предметного содержания этих суждений и является производным от него: формализированная же
математическая логика рассматривает характеристики суждений по истинности в абстракции от взаимосвязи
и зависимости их предметного содержания. Взятые вне зависимости от него характеристики <вы-
сказываний> - <истинное, неистинное> - превращаются просто в два значения неких переменных; эти
значения с успехом могут быть обозначены, как, скажем, 0 и 1; по отношению к ним могут быть
установлены некие правила счисления; формализируя таким образом логику, утрачивают то, что,
собственно, специфично для нее. Рассел то считал свою логику частью математики, то математику частью
логики. На самом деле ни одно, ни другое не точно; формализированная математическая логика - это не
логика и не математика, а совокупность пропозициональных функций, которые могут быть превращены в
предмет логики или математики при соответствующей интерпретации этой формальной системы, т.е.
подстановке под нее соответствующих значений.

105

Сформулированное таким образом отношение импликации легко представить
формалистически - как вовсе независимое от содержательного отношения суждений,
которые в него входят. На самом деле импликация в современных аксиоматизи-
рованных системах логики представляет собой генерализацию отношений, заклю-
ченных в обычной аристотелевской импликации - как отношений основания и
следствия. (Общим для отношения X :> Y в понимании, например, Гильберта и для
отношения основания и следствия является то, что как в одном, так и в другом случае
при истинности X истинным должно быть и Y). В результате генерализации понятие
импликации и абстрагируется от ряда первоначальных его свойств.

Такой аксиоматический анализ понятия импликации, как и других понятий логики,
правомерен и важен. Неверен не он, а формалистическое толкование его результатов,
согласно которому понятие импликации, корни которого - в содержательных отно-
шениях суждений, связанных с отношениями основания и следствия, вовсе отрывается
от всякого содержания.

В формальной дедуктивной системе из одного положения следует другое, и это
следование остается всегда истинным независимо от <материальной> истинности
исходных посылок. Рассуждение одной и той же формы (например, категорический или
гипотетический силлогизм) применимо к разным объектам и не зависит от их частных
особенностей. В этом смысле рассуждение всегда формально; его форма имеет
обобщенный характер по отношению к содержанию. Правила дедуцирования сохра-
няют свою силу и при истинных и при неистинных посылках, но если заменить
истинные и неистинные суждения, служащие посылками и заключением, <пропо-
зициональными> функциями, не являющимися ни истинными и ни ложными, - как это
делает математическая логика, - то и дедуктивный алгоритм может представляться
не истинным и не неистинным, а чисто условным, конвенциональным, будто бы
совершенно произвольно устанавливаемым'^. Между тем на самом деле он есть
результат абстракции и генерализации содержательных отношений определенной
области объектов, которая затем выступает как одна из интерпретаций извлеченной
из нее формальной системы.

Всякая формальная дедуктивная система (например, геометрия, формализиро-
ванная посредством аксиоматического метода Гильберта) извлекается путем абстрак-
ции из определенной системы <идеализированных> объектов, отношения которых она
генерализирует. В отношении этой системы объектов к этой дедуктивной системе нет
ничего <конвенционального>. Она выражает отношения, которые необходимо сущест-
вуют между данными объектами. Возможность других интерпретаций той же форма-

лизированной системы геометрических положений является результатом генера-
лизации этих отношений. Под неопределенные термины этих отношений в дедук-
тивной системе можно, в силу широты генерализации по отношениям, подставить
разные объекты, однако, никак не вообще любые, безразлично какие, а только те,
которые удовлетворяют исходным отношениям данной дедуктивной системы; для
переноса той же дедуктивной системы на другие объекты (для другой их
интерпретации) необходимо установить, что к новым объектам применимы те
отношения, из которых исходит дедуктивная система. Ни в какой интерпретации
дедуктивная система не конвенциональна, она всегда имеет реальную фактическую
основу во взаимоотношении соответствующих объектов; при всей своей формаль-
ности, основывающейся на обобщении отношений между ними, дедуктивная система
не независима от них. Это относится и к самим правилам дедуцирования. Они осно-
вываются на таких свойствах отношений, как рефлексивность (а = а), симметричность

' ^Конвенционализм, таким образом, - естественное следствие формализма, который, в свою очередь,
является логическим выражением обособления - в плане гносеологическом - мысли от бытия. Вырастает
он, как мы видим, из неправильного истолкования дедуктивного знания, основывающегося на обобщении
отношений.

(a = b < b = а), транзитивность (a = b, b = c < a = c) и т.п. Дедуктивное построение
знания о какой-либо совокупности объектов мысли возможно во всех тех, и только тех
случаях, когда отношения, существующие между ними, обладают свойствами такого
рода. Значит, и правила дедуцирования, самый логический аппарат рассуждения в сво-
ей предельной обобщенности, максимально независимый от частных свойств объектов,
к которым он применяется, не независим вовсе от этих последних. Вся аристоте-
левская логика, в центре которой стоят отношения импликации, <включения>, по-
строена путем генерализации отношений включения, существующих между индивидом
и видом, видом и родом. Это логика классифицирующего естествознания. Она извле-
чена из соотношений организмов и применима к тем объектам, соотношения которых,
будучи аналогичны отношениям включения индивида в вид и вида в род, обладают
теми же формальными свойствами. Подобно этому, полная индукция, являющаяся,
как мы видели, необходимым и доказательным рассуждением, идущим от частного к
общему, применима только к тем и ко всем тем объектам мысли, совокупность
которых - как совокупность множества чисел - образуется посредством многократного
повторения одной и той же операции (в отношении чисел через прибавление к п
единицы) или в которой каждый последующий член находится в таком же
функциональном отношении к своему предшествующему, как этот последний к своему
предшествующему. Каждый объект такой совокупности (класса объектов) может
быть определен, исходя из свойств первого ее члена, через функциональное
отношение последующего к предыдущему. Полная индукция - это определение таких
объектов, обращенное в правило умозаключения о них. Таким образом и правила
дедуктивного умозаключения находятся в зависимости от некоторых, хотя и
предельно обобщенных свойств и отношений между объектами.

Итак, возможность посредством доказательного, необходимого рассуждения прихо-
дить к новым выводам основывается на том, что в ходе такого рассуждения мыш-
ление в понятиях оперирует над <идеализированными> посредством абстракции объек-
тами этих понятий. Установление новых свойств и отношений между объектами
мышления непрерывно вводит в рассуждение все новые частные посылки; умо-
заключение от общего к частному в нем непрерывно переходит в умозаключение от
частного к общему и наоборот. Таков, по сути дела, кратко наш ответ на логический
аспект поставленного выше основного вопроса. Показывая зависимость мышления от
объектов мысли, этот ответ дает исходную предпосылку для ответа и на второй,
гносеологический ее аспект - на вопрос о возможности теоретического
познания действительности, т.е. о возможности, оперируя в ходе доказа-
тельного рассуждения мыслями, приходить к познанию вещей. Ответ на этот
вопрос заключается, грубо говоря, в том, что теоретическое мышление отличается от
эмпирического познания лишь глубиной анализа; теоретическое мышление познает
вещи и явления действительности в принципе так же, как и эмпирическое знание. На
известном уровне анализа эмпирическое знание закономерно переходит в теорети-
ческое. Всякое теоретическое познание начинается с анализа эмпирических данных и
приходит к их восстановлению в проанализированном виде, к их объяснению. Вопрос о
том, в силу чего результат теоретических заключений сходится с эмпирическими
данными в своем деловом, немистифицированном выражении является вопросом о том,
каким образом при восхождении от абстрактного к конкретному мысленно
восстанавливается та конкретность действительности, из которой исходил анализ,
приведший к ее абстрактным определениям. Так преобразуется для нас основной
вопрос теории научного познания, ответ на который в самой общей и грубой форме
состоит в том, что оба эти процесса от непроанализированной конкретности
действительности к абстрактной мысли и от нее обратно к конкретному представляют
собой движение по одному и тому же пути, но в обратном направлении: естественно
поэтому, что конечная точка движения мысли в целом в принципе совпадает с его
исходной точкой или фактически - асимптотически бесконечно приближается к ней.

Проведенный выше анализ мышления, в частности, мышления абстрактного, сам
остается абстрактным, пока мышление рассматривается, как это делалось нами до сих
пор, в абстракции от языка. Мышление  в собственном смысле слова без
языка невозможно. Абстрактное мышление это языковое, словесное
мышление. Надо, значит, включить в наш анализ мышления и это звено. Только с его
включением мышление выступает в своей подлинной природе - как общест-
венно обусловленная познавательная деятельность человека. Человеческое позна-
ние есть историческая категория. Оно не сводимо к моментальному акту, в
котором знание возникает., чтобы тут же угаснуть. Познание в собственном смысле
слова предполагает преемственность приобретаемых познаний и, значит, возможность
их фиксации, осуществляемой посредством слова.

Язык, слово- необходимое условие возникновения и существования мыш-
ления в собственном, специфическом смысле. Лишь с появлением слова, позволяю-
щего отвлечь от вещи то или иное свойство и объективизировать представление или
понятие о нем в слове, благодаря такой фиксации продукта анализа, впервые появ-
ляются абстрагируемые от вещей идеальные объекты мышления как <теоре-
тической> деятельности и вместе с ними и эта последняя. Применение анализа,
синтеза, обобщения к этим <объектам>, которые сами являются продуктами анализа,
синтеза, обобщения, позволяет затем выйти за пределы исходного чувственного
содержания в сферу абстрактного мышления и раскрыть стороны и свойства бытия,
недоступные непосредственно чувственному восприятию. Будучи условием возник-
новения мышления, язык, слово - это вместе с тем необходимая материальная
оболочка мысли, ее непосредственная действительность для других и для нас самих.

Вопрос о соотношении мышления и языка, мышления и речи принадлежит к числу
наиболее сложных и дискуссионных. Трудность решения этого вопроса связана в
значительной мере с неоднозначностью его постановки. При постановке этой
проблемы иногда имеется в виду мышление как процесс, как деятельность, иногда -
мысль, ее продукт; в одних случаях по преимуществу язык, в других - речь. Соот-
ношение языка или речи и мышления берется то в функциональном, то в гене-
тическом плане; в первом случае имеются ввиду способы функционирования уже
сформировавшегося мышления и роль, которую при этом играет язык и речь, во
втором - вопрос заключается в том, являются ли язык и речь необходимыми
условиями возникновения мышления в ходе исторического развития мышления
человечества или в ходе индивидуального развития ребенка. Понятно, что, если
принимается во внимание главным образом одна из сторон проблемы, а выводы
относятся затем ко всей проблеме в целом без дифференциации различных ее аспек-
тов, то уже в силу этого решение неизбежно оказывается неоднозначным. Разнобой
увеличивается еще и различием теоретических позиций, с которых к этой проблеме
подходят'^.

Чтобы однозначно решить вопрос о соотношении мышления и языка, надо прежде
всего правильно соотнести язык и речь.

Различие языка и речи было, как известно, введено в языкознание еще Ф. де Сос-
сюром. Он различал la langue и ie langage"^ Мы не можем принять в общей концепции

' ^Продемонстрировать этот разнобой может, например, <Symposium>, посвященный речи и мышлению,
в котором приняли участие выдающиеся зарубежные ученые, занимающиеся этими проблемами. В своем
заключении организатор этого <Симпозиума> Ревеш вынужден был констатировать, что никаких общих
итогов подвести нельзя, приходится лишь констатировать полнейший разнобой мнений по вопросу о языке и
мышлении. (CM.: Acta Psychologica. Amsterdam, 1954. Vol. X. N 1-2).

"^Saussure F. de. Cows de linguistique gen^rale. P., 1922. (русск, пер.: Соссюр Ф. де. Курс общей
лингвистики. М.: Соцэкгиз, 1933; см., особенно: гл. Ill "Объект лингвистики", гл. IV "Лингвистика языка и
лингвистика речи"). О языке и речи см. также: Gardiner А.Н. The theory of speech and language. Oxford, 1932
(2-d ed. - Oxford, 1951).

Соссюра того, что и речь и язык рассматривались им, в конечном счете, как
психологические образования - с той лишь разницей, что язык относился к социальной
психологии, а речь - к индивидуальной. Неприемлемы и основания, по которым Сос-
сюр различал язык и речь, поскольку они строились на противопоставлении общест-
венного и индивидуального'^. Но самое различение языка и речи вопреки выска-
зывавшимся в последнее время взглядам должно быть сохранено. Вопрос заключается
лишь в том, как, по каким линиям их следует разграничивать. Различая речь и язык,
надо вместе с тем и соотнести их. Лишь взяв язык и речь в их единстве, можно
правильно понять их отношение к мышлению.

Прежде всего, никак не приходится изымать из речи и относить к языку все языко-

вые образования, оставляя за речью лишь деятельность как таковую, лишенную
всякого языкового содержания. Язык - это определенный, общественно отрабо-
танный, национальный по своему характеру словарный состав и сложившийся у дан-
ного народа грамматический строй, выражающийся в определенных правилах (законо-
мерностях) соотнесения слов в предложениях. Сами же конкретные предложения,
которые в бесконечном числе высказываются людьми - устно и письменно, - отно-
сятся не к языку, а к речи: они образуют языковые явления, в которых реально
только и существует язык. Речь есть языковое явление, которое только для
языковеда выступает как <языковый материал> (Щерба); язык - словарное слово,
совокупность грамматических правил - это языковедческие категории. Из
языковых явлений языковед извлекает составляющие данный язык словарный состав
и грамматику. Ни один язык не есть совокупность всего сказанного и написанного на
данном языке. Отождествлять язык - предмет языкознания - с совокупностью всего
сказанного и написанного на данном языке значило бы отнести к языкознанию все
содержание литературы и науки, растворить в языкознании содержание всех наук.

Грамматика как часть языкознания изучает закономерности сочетания
слов, но она не охватывает все возможные и реально встречающиеся зако-
номерные сочетания слов' ^. Все, что высказывается людьми - устно
или письменно - все бесконечное многообразие возникающих в процессе высказывания
предложений, по своему содержанию относящихся к любым областям жизни и зна-
ния, - это произведение речи, речевой деятельности людей. Речь - это
использование средств языка индивидом сообразно с задачами, которые перед ним
стоят, и условиями, в которых эти задачи возникают. Речь - это и речевая
деятельность и речевые образования (текст). Язык же- это та совокупность
средств, которые речь при этом использует. Это различие языка и речи еще целиком
лежит в языковедческом плане. Его никак нельзя смешивать, как это сплошь и рядом
делается, с соотношением языковедческого и психологического подхода к языку-речи.
Психологический аспект имеется только у речи. Психологический
подход к языку как таковому не применим; это в корне ошибочный психологизм, т.е.
неправомерная психологизация языковедческих явлений.

Психологически проблема речи это прежде всего проблема общения посредством
языка (и проблема мышления при овладении речью и использовании ее). Психо-
логическое изучение развития речи раскрывает, как в процессе общения и обучения
ребенок овладевает языком. Когда исследование сводится к инвентаризации грам-
матических форм, которые на каждом этапе могут быть зарегистрированы у ребенка,

В советской литературе вопрос о взаимоотношении языка и речи получил оригинальное и интересное
освещение в работах акад. Л.В. Щербы. (Щерба Л.В. О трояком аспекте языковых явлений и об
эксперименте в языкознании // Изв. АН СССР, Отд. обществ, наук. 1931. № 1; и др. работы. См. также:
Смирницкий AM. Объективность существования языка. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1954.

"^Формулировки Соссюра по этому вопросу, впрочем, не однозначны. Так, на с. 38 (Курс общей
лингвистики.) Соссюр пишет: "Разделяя язык и речь, мы тем самым отделяем: 1) социальное от
индивидуального...". Наряду с этим, на с. 34 мы находим правильное положение: "У речевой деятельности
есть и индивидуальная и социальная сторона, причем нельзя понять одну без другой".
' '"Это различение было проведено в выполненной у нас неопубликованной диссертации Ф.А. Сохина.

языковедческий подход применяется к самому формированию речи (в частности, ее
грамматического строя) у ребенка'^. Однако при таком языковедческом подходе
происходит лишь поэтапная инвентаризация языковых средств; самый процесс фор-
мирования речи как таковой при этом неизбежно выпадает. Изучение собственно
формирования речи у ребенка требует психологического подхода, психологического
исследования и заключается в раскрытии того, как в процессе общения (и обучения)
ребенок осваивает родной язык, овладевает лексическими и грамматическими
обобщениями, которые в нем заключены, и научается осуществлять обобщения,
создавая из языкового материала соответствующие речевые <произведения>,

Различая, таким образом, язык и речь' ^, можно теперь поставить вопрос о
соотношении мышления как с языком, так и с речью' ^ .

Первым, естественно, встает вопрос о мышлении и языке. Язык, созданный
народом и преднаходимый каждым к нему принадлежащим индивидом в качестве
некоей общественно-отработанной и от него независимой <объективной реальности>,
является необходимой языковой (в широком смысле слова) базой мышления. Без нее
отвлеченное мышление вовсе невозможно. У человека со сформировавшимся речевым
мышлением фактически всякое мышление происходит на языковой базе. В самом
процессе своего становления, даже еще до того, как оно породило и оформило
определенные мысли, мышление совершается на основе грамматической схемы
предложения как высказывания чего-то о чем-то' ^. Самые же мысли, форми-

^См.: Гвоздев А.Н. Формирование у ребенка грамматического строя русского языка. М., 1949.
T Различая язык и речь, надо и слово рассматривать в двояком качестве - как единицу языка и единицу
речи. Как единица речи слово имеет в зависимости от условий его употребления, от контекста изменяю-
щееся значение. Как единица языка слово имеет относительно устойчивое - <словарное> значение или ряд
друг с другом связанных значений. См.: Ахманова О.С. К вопросу о слове в языке и речи // Докл. и
сообщения филолог, фак-та МГУ. 1948. Вып. 5.

'^ Это различение языка и речи необходимо учитывать и при решении вопроса о соотношении
логики и грамматики. Пользуясь любым языком, человек может адекватно выразить
логический строй мысли. Но то, что в одном языке непосредственно зафиксировано в грамматических
категориях, в грамматическом строе языка, в других языках выражается при помощи лексических средств.
Это выражение логических соотношений при помощи лексических средств представляет собой операцию,
совершающуюся в речи при помощи речевых произведений. Спор между теми, кто утверждает, что
существует полная эквивалентность логики и грамматики в любом языке, и теми, кто такую всеобщую
эквивалентность отрицает, нередко обусловлен неоднозначной постановкой вопроса, неясностью в вопросе
о соотношении языка и речи. Можно, вообще говоря, согласиться с Серрюсом (Serrus Ch.) Le parallelisme
logico-grammatical. P. 1933) в том, что логические категории мысли не совпадают с грамматическими
категориями языка (с. IX и ряд последующих). Из этого, однако, не следует, что для речи (le langage)
соотношение мыслей остается чем-то внешним, поскольку - это <комбинирование слов и их отношений по
правилам игры> (с. 185 той же книги), не имеющее ничего общего с логикой выражаемых речью мыслей.
Против этого правильно возражают Д.П. Горский и Н.Г. Комлев. (К вопросу о соотношении логики и
грамматики // Вопр. философии. 1953. № 6). Однако, рассматривая этот вопрос, они в своей статье
оперируют не только грамматическими, но и лексическими категориями и имеют, по существу, дело не с
языком как таковым, а с речью. Однако из того. что посредством языка в речи можно выразить логические
соотношения мыслей, никак не следует, что <система грамматических категорий полностью соответствует
системе логических категорий>, как утверждается в той же статье (с. 68). Так, неадекватное понимание
соотношения языка и речи делает невозможным не только решение, но и надлежащую постановку любого
вопроса, связанного с соотношениями языка, речи и мышления.

Средствами языка можно в речи выразить все логические соотношения, но из этого никак не следует
непосредственное соответствие или совпадение логического строя мысли с грамматическим строем языка
как такового. С другой стороны, несмотря на это несовпадение, средствами разных языков в принципе
можно в речи выразить отношения, фиксируемые логикой, и тем не менее соотношение логики и
грамматики, логического строя мысли и грамматического строя языка для различных языков разное. В
грамматическом строе разных языков как таковом непосредственно фиксировано разное логическое
содержание. Это не значит, что люди, говорящие на разных языках, не могут выразить все многообразие
логических отношений; это значит только, что, в зависимости от того, что из логики мысли непосредственно
зафиксировано в грамматике языка разные задачи падают на долю речи.

'^На этот вывод толкает проведенное под нашим руководством исследование Л.И. Каплан; в пользу
этого положения говорят и данные Ревеша, которые он сообщает в своей статье "Denken und Sprechen"
(Acta psychologica (Amsterdam). 1954. Vol. X. N 1-2).

рующиеся в процессе мышления, возникают на базе слов, мыслятся посредством слов.

Неверно было бы, однако, на этом основании утверждать единство языка и
мышления как формы и содержания, если при этом разуметь, что мышление сводится
к содержанию языка, т.е. к значениям слова, а форма мысли к языку, к языковым
формам. Мышление имеет свою форму - логическую, а язык свое содержание -
значение слов, их фиксированную семантику, не изменяющуюся в результате каждого
мыслительного акта индивида, а образующую устойчивую основу, из которой исходит
и посредством которой осуществляется его мыслительная деятельность.

Семантика языка, значения слов, входящих в его словарный состав, представляют
собой фиксированный итог предшествующей мыслительной работы народа.
Каждый язык, фиксируя в значениях слов результаты познания действительности, по-
своему ее анализирует, по-своему синтезирует выделенные анализом в значении слов
стороны действительности, по-своему их дифференцирует и обобщает - в зависимости
от условий, в которых он формировался.

Различие в мере обобщения и дифференциации явлений в системе языка выступает
совсем резко, если сравнить языки, сформировавшиеся в очень разнородных условиях,
и взять в них слова, непосредственно обозначающие эти условия. Так, например, в
языке саами, как известно, имеется 11 слов, обозначающих холод, 20 разных слов для
обозначения различных форм и сортов льда, 41 слово для обозначения снега. Различие
в мере дифференциации явлений, фиксируемой в словарном составе языка, выступает
здесь особенно рельефной

Различный способ анализирования и синтезирования явлений выступает и на ряде
более частных примеров. Так, некоторые языки, например, русский, фиксируют в
самом словарном составе различие речи и языка, обозначая их разными словами; в
немецком же языке имеются слова "Sprache", "sprechen" и "Rede". Из них первое
означает язык, второе и третье относятся к речи, но одно из них (sprechen) значит
собственно говорить, а другое обозначает речь в смысле выступления (речь, произне-
сенную таким-то там-то по такому-то случаю). Русский язык не дифференцирует в
своем словарном составе речь как единичное выступление и речь как деятельность,
использующую язык для сообщения, выражающуюся в неограниченном числе
отдельных речей - выступлений и отдельных высказываний, но зато фиксирует в
самом языке приведенное выше различие речи и языка, нефиксированное в такой
общности в словарном составе немецкого языка.

Таким образом, в русском и немецком языках фиксированы различные линии
анализа языковых явлений. Совершенно очевидно, что это различие языков не
исключает возможности высказать те же мысли и провести ту же точку зрения на
соотношение языка и речи на немецком языке, какая здесь была высказана на
русском. Но в русском языке различие языка и речи зафиксировано в языке, на
немецком языке его надо провести в речи. Так конкретное соотношение языка и речи
по отношению к разным языкам складывается по-разному.

Значение слов в разных языках по-разному фиксирует и синтезирование явлений.
Так, например, русское слово <рука> объединяет, синтезирует в единое целое то, что
французский, немецкий и английский языки анализируют, расчленяя на две составные
части: bras и main; Arm и Hand. Это опять-таки, конечно, не исключает возможности,
говоря на русском языке, дифференцировать разные части руки, а говоря на
французском, немецком или английском языке, высказать нечто о руке в целом.

^ Изучая ход исторического развития познания мира человеком, зафиксированный в языках разных
народов, можно, мы полагаем, выявить различия не только в мере, но и в формах, вструктуре
обобщения, характерных для разных языков. Различия в форме и в мере обобщения, запечатлевшиеся в
разных языках, не означают, конечно, что народы, у которых в ходе развития сложилась та или иная
система языка, не могут, пользуясь им, мыслить сообразно логическому строю современного научного
знания. Им только нужно формулировать в речи результаты своего мышления, продвинувшегося на более
высокую ступень, чем та. которая зафиксирована в системе значений их языка.

Но этот анализ в первом случае и синтез - во втором надо будет осуществлять,
используя средства языка в речи, - тогда как в русском языке этот синтез, а во
французском, немецком и английском - соответствующий анализ дан уже фикси-
рованным в языке '^.

То же можно сказать и об обобщении. В русском и английском языках фиксировано
обобщенное понимание познавательной деятельности: в словах <знать> (по-английски
<know>) и <понимать> (по-английски <understand>). В немецком и французском языках
нет таких обобщенных обозначений знания и понимания. Вместо них для знания
имеются: по-французски - <savoir> и <connaitre>, а по-немецки - <wissen> и <kennen>; из
них первые означают знание в смысле знания, а вторые - в смысле знакомства.
Подобно этому, в немецком языке нет слова, которое по своей обобщенности
соответствовало бы русскому обобщенному <понимать> (французскому <comprendre> и
английскому <understand>). Вместо него в немецком языке имеются лишь более
частные - <verstehen> и <begreifen>; из них первое означает понимание с оттенком -
<уловить смысл>, второе - <постичь>. Это опять-таки не значит, что нельзя,
пользуясь любым из этих языков, сформулировать ту же теорию познания, высказать
те же мысли о природе знания и понимания, как в обобщенном, так и в
дифференцированном их понимании. Но обобщение и дифференциацию, которые в
одном случае зафиксированы в самом словарном составе языка, в другом надо в
результате дополнительной работы мысли, пользуясь средствами языка, сформули-
ровать в речи. На базе разных языков, в которых зафиксированы разные итоги
анализа и синтеза, дифференциации и обобщения, требуется разная дополнительная
работа мысли, формулируемой в речи.

Примеры подобного рода можно умножать без конца. Мы не станем этого делать.
Важен лишь и без того ясный общий в ы во д. В семантическом отношении язык
- это определенная, в ходе исторического развития народа фиксируемая система
анализа, синтеза, обобщения явлений. (Овладевая в процессе обучения речи родным
языком, ребенок в умственном отношении делает именно это приобретение -
осваивает определенную систему анализа, синтеза и обобщения явлений окружаю-
щего его мира'^).

В языке - в отличие от речи - заключен фиксированный результат
познавательной работы предшествующих поколений, результат предшест-
вующей работы мысли с фиксированно^в нем системой анализа, синтеза и обобщения
явлений. Мышление человека не ограничено отложившимися в языке результатами
анализа, синтеза и обобщения явлений действительности. Опираясь на них, мышление
людей непрерывно продолжает работу анализа, синтеза и обобщения, каждый раз по-
новому, все глубже ее осуществляет, оформляя результаты этой непрекращающейся
работы в речи'".

'^ Стоит отметить, что и числовой ряд анализируется и синтезируется в значениях слов в каждом языке
по-своему. Так, например, число 95 - по-русски - девяносто пять (т.е. 90 + 5), по-немецки - <fUnf und
neunzig> (т.е. 5 + 90), по французски - <quatre-vingt quinze> (т.е. 4 x 20+ 15). Таким образом, одно и то же
число выражено на разных языках разной системой словесных значений при одном и том же понятийном
содержании.

^ Безнадежна, таким образом, попытка современного семантического идеализма, как и всех его
предшественников (номиналистов и пр.), свести мышление к языку или к речи - к совокупности слов и
предложений, а эти последние - к лишенным смыслового содержания знакам и их сочетаниям. Нельзя
свести мысль к языку и таким образом отделаться от нее потому, что в самом языке мы опять-таки находим
мысль; в самом языке заключено познавательное содержание.

^ Частными выражениями вопроса о языке и мысли и о речи и мышлении являются вопросы о слове и
понятии и о предложении и суждении.

По первому вопросу см.: Галкина-Федорук Е.М. Слово и понятие в свете учения классиков марксизма-
ленинизма // Вести. МГУ, 1951. № 9. С. 105-125; Ее же: Слово и понятие. М., 1956: Беляев Б.В. О слове и
понятии // Учен. зап. 1-го МГПИИЯ. 1954. Т. 8. С. 201-216. Экспериментальная фонетика и психология
речи. 1954; Смирницкий А.Н. Значение слова // Вопр. языкознания. 1955. № 2. С. 79-89: Траиничек Фр.
Некоторые замечаания о значении слова и понятии // Вопр. языкознания. 1956. № I. С. 74-76.

112

Совершаясь на базе языка, мысль оформляется в речи. Мысль не существует без
языковой оболочки. Однако мышление и речь не совпадают. Говорить - еще не
значит мыслить. (Это банальная истина, которая слишком часто подтверждается
жизнью.) Мыслить - это значит познавать; говорить - это значит общаться.
Заключаясь в познании, мышление предполагает речь, в которой оно получает
языковую оболочку; заключаясь в общении, речь предполагает работу мысли:
речевое общение посредством языка - это обмен мыслями для взаимопонимания.
Когда человек мыслит, он использует языковый материал, и мысль его формируется,
отливаясь в речевые формулировки. Но задача, которую он, мысля, разрешает, - это
задача познавательная. Мышление - это работа над познавательным содержанием
мыслей, получающих в речи языковую оболочку, отличная от работы над самой
речью, над текстом, выражающим мысли. Работа над текстом, над речью - это
отработка языковой оболочки мыслей для превращения последних в объекты
осуществляемого средствами языка речевого общения как обмена мыслями в целях
общения и взаимопонимания.

В этой связи решается и вопрос о <функциях речи>. Рушится (сформулированная
особенно резко К. Бюлером)'^ концепция, согласно которой у речи несколько, по
крайней мере две рядоположные функции: 1) функция обозначения (или Darstellung),
вообще - семантическая функция и 2) коммуникативная функция - функция
общения'^. У речи одна функция, одно назначение: служить средством общения.
Но речевое общение, общение посредством языка специфично; специфика его
заключается в том, что оно - общение мыслями. Связь речи с мышлением - не особая
функция речи, а выражение ее специфической природы. С другой стороны у
мышления одна <функция>, одно назначение - познание бытия; связь его с
речью, с языком не прибавляет к мышлению новой <функции>, а выражает специфику
человеческого мышления как общественно обусловленного явления и создает новые
условия для мыслительной деятельности.

Анализ познавательного процесса от ощущения до мышления показывает, как в
специфических для каждой ступени формах реализуется решение гносеологической
проблемы, согласно которому гносеологическое содержание любого познавательного
процесса неотделимо от бытия - его объекта. Это положение имеет своим следствием
и предпосылкой преодоление субъективистского понимания психического, господст-
вующего в идеалистической, в частности, интроспективной, психологии.

Если принять в качестве исходного субъективистское понимание психического, т.е.
представить себе, что всякое психическое явление первично только как достояние или
деятельность обособленного субъекта, как замкнутое в особом внутреннем мире его
сознания и не заключающее в своем исходном определении, в своей внутренней
характеристике отношения к бытию, то затем дополнительно, внешним образом уже
никакими ухищрениями этой познавательной связи психических явлений с бытием не

По второму вопросу см.: Попов П.С. Суждение и предложение // Вопросы синтаксиса современного
русского языка. М., 1950. С. 5-35; Галкина-Федорук Е.М. Суждение и предложение. М.: Изд-во МГУ, 1956.

'^ Изложение учения К. Бюлера о функциях речи см. в следующих его работах: BUhler К. Uber den
Begriff der sprachlichen Darstellung // Psychologische Forschung. 1923. H. 3; Die Symbolik der Sprache //
Kantstudien. 1928. H. 3-4-, Zur Grundlegungen der Sprachpsychologie: Vlll-th International Congress of Psychology.
Groningen. 1927-, Die Krise der Psychologie, Jena, 1927 (2 Aufl. 1929); Sprachtheorie. Die Darstellungsfunktion der
Sprache. Jena, 1934 (основной труд), Forshungen zur Sprachtheorie // Archiv fur die ges. Psychologie. 1936. Bd. 94
H.IV.

'^ В современной советской лингвистической литературе эта точка зрения представлена у Чикобавы.
См.: Чикобава А.С. Учение И.В. Сталина о языке как общественном явлении // Вопросы языкознания в
свете трудов И.В. Сталина. М" 1950. (См. особенно с. 47-50).

установить. История так называемого репрезентативного реализма дала тому
документальное доказательство. Репрезентативный реализм хотел утвердить себя как
реализм в гносеологии; он стремился доказать, что человеческое познание постигает
реальные вещи, но он исходил при этом из предположения о том, что психические
явления образуют по своей природе чисто субъективный мир, обособленный от мира
внешнего, материального. (Репрезентативный реализм в гносеологии был неразрывно
связан с интроспекционизмом в психологии; репрезентационализм и интроспекционизм
- две стороны по существу одной и той же концепции.)

Эта исходная предпосылка закрыла путь для разрешения поставленной им себе
гносеологической задачи. В своей полемике против Локка Беркли использовал
исходную посылку репрезентативного реализма, согласно которой познание имеет
дело лишь с идеями, якобы представительствующими реальность, для доказательства
невозможности выйти за пределы идей и прорваться в сферу материальной
реальности. Действительно, исходная предпосылка репрезентативного
реализма, обособляющего идеи от вещей, заранее делала неосуществимой его
претензию на то, чтобы на самом деле быть реализмом, обосновать познание
самих вещей.

Реализация в теории познания того положения, что мы познаем самые вещи, самое
объективную реальность, необходимо предполагает преодоление субъективизма в
понимании психических явлений. Вместе с тем именно таким образом - включением
гносеологического, познавательного отношения к бытию в самое определение, во
внутреннюю характеристику психического - субъективистское понимание психи-
ческого и преодолевается.

Положение, согласно которому психические процессы не образуют замкнутого в
себе мира <чистой> субъективности, обособленной от внешнего, материального мира,
относится не только к познавательным, но не в меньшей мере и к <аффективным>
процессам. Стремления и желания, эмоции и чувства возникают в силу того, что
отражаемые нами предметы и явления действительности затрагивают наши
потребности и интересы и выражают нашу связь с миром, нашу привязанность и тягу
к нему. Неверно даже для органически обусловленных влечений положение Фрейда,
что объект - <самый изменчивый элемент влечения, с ним первоначально не
связанный>T.

На самом деле, лишь связавшись со своим объектом, влечение из более или менее
неопределенной тенденции превращается в действенную силу. Еще значительнее роль
объекта в стремлениях и чувствах, не сводящихся к элементарным органическим
потребностям. Стремления и чувства человека детерминируются не односторонне
изнутри, а определяются взаимоотношениями индивида с внешним миром и пред-
ставляют собой не чисто субъективное состояние индивида, обособленного от
внешнего мира, а выражают отношение индивида к миру, связь с ним, образно говоря:
силы притяжения и отталкивания, возникающие между индивидом и явлениями
действительности в процессе их взаимодействия. Психическая деятельность в целом
является связью индивида с объективным миром, а не чисто субъективным выра-
жением обособленного субъекта, замкнутого в себе и уединенного от мира.

Исходные предпосылки для преодоления субъективизма в трактовке психичес-
кого должны быть заложены уже в понимании его природного происхождения.
Эти предпосылки заключены в том положении, что психические явления возника-
ют в процессе взаимодействия индивида с миром, в результате воздействия мира на
него. Вещи и явления действительности, таким образом, изначально причастны к
самому возникновению психических явлений, которые их и отражают. Эти
предпосылки дает рефлекторная теория психической деятельности. К ней и надо
обратиться.

'^ См.: Основные психологические теории в психоанализе. М.; Л" 1923. С. 108 (Курс. мой. - С.P.).
114

Глава. Ill

ПСИХИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ И МОЗГ.
ПРОБЛЕМА ДЕТЕРМИНАЦИИ
ПСИХИЧЕСКИХ ЯВЛЕНИЙ

1. РЕФЛЕКТОРНАЯ ТЕОРИЯ

Рефлекторное понимание психической деятельности - необходимое связующее
звено между признанием психической деятельности деятельностью мозга, неотде-
лимой от него, и пониманием ее как отражения мира. Рефлекторным пониманием
деятельности мозга эти два фундаментальных положения объединяются в одно
неразрывное целое. Психическая деятельность мозга потому является вместе с
тем отражением мира, что сама деятельность мозга носит рефлекторный характер,
обусловлена воздействиями внешнего мира.

Рефлекторное понимание психической деятельности мозга предполагает, что она
детерминируется объективным миром и является отражательной по отношению к
нему. Вместе с тем познание мира человеком может осуществляться только в силу
того, что функционирование мозга заключается н е в простой рецепции
падающих на него воздействий, а в деятельности -в анализе и синтезе,
дифференцировке и генерализации этих воздействий. Внутренняя логика теории
отражения с необходимостью приводит к рефлекторному пониманию психической
деятельности.

Так же как внутренняя логика теории отражения диалектического материализма
закономерно приводит к рефлекторному пониманию деятельности мозга, так и
рефлекторная теория деятельности мозга естественно подводит к пониманию
психической деятельности как отражательной.

Рефлекторная теория деятельности мозга представляет собой, в первую очередь,
утверждение о ее детерминации. Признание психической деятельности рефлекторной
деятельностью мозга означает не сведение психической деятельности к нервной,
физиологической, а распространение рефлекторной концепции на психическую дея-
тельность. Рефлекторная теория есть, вместе с тем, в конечном итоге,
не что иное, как распространение на деятельность мозга принципа детер-
минизма.

Утверждение рефлекторной теории психической деятельности в настоящей ра-
боте означает собственно не что иное, как распространение принципа де-
терминизма в его диалектико-материалистическом понимании на отража-
тельную деятельность мозга, на психические явления. Определенному понима-
нию детерминизма отвечает и соответствующее понимание рефлекторной тео-
рии. Рефлекторная теория Декарта и его непосредственных продолжателей была не
чем иным, как распространением на деятельность мозга механистического
детерминизма, теории причины как внешнего толчка. Существенно иной явля-
ется рефлекторная теория, которая отвечает диалектико-материалистическому
пониманию детерминации явлений, их всеобщей взаимосвязи, их взаимодействию.
И.М. Сеченов и И.П. Павлов заложили основу для построения такой рефлекторной
теории.

Анализу рефлекторного понимания психической деятельности и детерминации
психических явлений мы предпосылаем здесь исторический очерк, посвященный
учению И.М. Сеченова и И.П. Павлова.

Ни И.М. Сеченов, ни И.П. Павлов, мировоззрение которых сложилось под
влиянием русских революционных демократов, не исходили в своей научной работе из
марксистской философии. Однако философский анализ созданной ими рефлекторной
теории показывает, что она по своей объективной внутренней логике идет по
пути конкретной естественнонаучной реализации в учении о мозге и его
деятельности основных методологических принципов диалектического материализма,
приближается к ней.

Принцип рефлекса, как известно, был впервые сформулирован Декартом (хотя
самый термин <рефлекс> у него еще отсутствовал). Представление о рефлексе у
Декарта носило яркий отпечаток его механистического мировоззрения. В дальнейшем,
в XVIII столетии, по-видимому, впервые у Асперуха Монпелье, появляется самый
термин <рефлекс>. Несмотря на то, что понятие <рефлекс> в физиологии имеет
длительную историю, есть все основания говорить о рефлекторной теории, основные
положения которой были сформулированы И.М. Сеченовым и получили дальнейшее
развитие и конкретную научную реализацию в учении И.П. Павлова, как о
принципиально новой концепции. И.М. Сеченов и И.П. Павлов создали новое понятие
рефлекса и, что особенно важно, распространили принципы рефлекторной теории на
психическую деятельность.

Характеризуя рефлекторную деятельность вообще, а значит, и деятельность
психическую, обычно отмечают то, справедливо подчеркнутое И.М. Сеченовым
положение, что источник ее лежит во вне, что посредством ее осуществляются
отношения организма с внешним миром. Однако рефлекторная теория Сеченова -
Павлова по своему методологическому смыслу не есть механистическая теория
внешнего толчка. Теория причины как внешнего толчка при объяснении явлений
органической жизни терпит явное крушение: одно и то же внешнее воздействие
вызывает разную ответную реакцию в зависимости от внутреннего состояния
организма, на который эти внешние воздействия падают. Внешние причины дейст-
вуют через внутренние условия. Это диалектико-материалистическое положение явля-
ется решающей методологической основой для построения любой научной теории.

Без раскрытия внутренних законов рефлекторной деятельности пришлось бы
ограничиваться лишь чисто описательными констатациями того, что за таким-то
внешним воздействием последовала в таком-то случае такая-то реакция, соотнося их
непосредственно по схеме: стимул - реакция. Это путь бихевиоризма, отвечающий
прагматической, позитивистической методологии, из которой исходят сейчас его
представители.

Рефлекторная теория деятельности мозга, строящаяся на методологической основе
диалектического материализма, является конкретным выражением того общего
положения, что всякое действие есть взаимодействие, что воздействие любой причины
зависит не только от нее, но и от того, на что она воздействует, что действие любой
внешней причины, любых внешних условий осуществляется через внутренние усло-
вия. Отсюда детерминизм рефлекторной теории в его подлинном
понимании. Деятельность мозга, в том числе и его психическая деятельность, имеет
свою причину, в конечном счете, во внешнем воздействии. Однако не существует
непосредственной механической зависимости между внешним стимулом и ответной
реакцией. Зависимость ответной реакции от внешнего воздействия опосредствована
внутренними условиями. (Сами эти внутренние условия формируются в результате
внешних воздействий. Таким образом детерминизм в диалектическом его понимании
выступает вместе с тем как историзм: он означает, что эффект каждого
моментального воздействия зависит от того, каким воздействиям подвергался
организм до того, от всей истории данного индивида и вида, к которому он
принадлежит.) Поэтому для построения рефлекторной теории деятельности мозга

необходимо раскрытие внутренних закономерностей рефлек-
торной деятельности мозга. Такими внутренними законами и являются открытые
И.П. Павловым законы иррадиации и концентрации возбуждения и торможения и их
взаимной индукции.

Все они выражают внутренние взаимоотношения нервных процессов, которыми
опосредствованы осуществляемые мозгом взаимоотношения организма с условиями
его жизни - их воздействие на него и его ответная деятельность в ее зависимости от
внешних условий.

Опосредствование эффекта внешних воздействий внутренними условиями заклю-
чено не только в характеристике и роли законов нейродинамики, но и во всем учении
об условно-рефлекторной деятельности коры, поскольку, согласно этому учению,
воздействие каждого условного раздражителя, поступая в кору, попадает в целую
систему образовавшихся в результате прошлого опыта связей. Вследствие этого
рефлекторный ответ организма, вызванный действующим в данный момент
раздражителем, обусловлен не только им, но и всей системой связей, которую он
находит у данного индивида. Раздражители получают переменное значение,
изменяющееся в зависимости от того, чтб они в силу предшествующего опыта,
отложившегося в коре в виде системы условных нервных связей, для данного
индивида сигнализируют. Детерминизм павловской рефлекторной теории независимо
от его отдельных формулировок, звучащих механистически, есть частное выражение
применительно к пониманию деятельности мозга общего философского принципа
детерминизма в его диалектико-материалистической трактовке.

Ядром рефлекторного понимания психической деятельности служит положение, что
психические явления возникают в процессе осуществляемого посредством мозга
взаимодействия индивида с миром; поэтому психические процессы, неотделимые от
динамики .нервных процессов, не могут быть обособлены ни от воздействия внешнего
мира на человека, ни от его действий, поступков, практической деятельности,
регуляции которой они служат.

Психическая деятельность не только отражение действительности, но и опреде-
литель значения отражаемых явлений для индивида, их отношения к его потреб-
ностям: поэтому она и служит регуляции поведения, практической деятельности.
Оценка явлений, отношение к ним связаны с психическим с самого его возникновения,
так же как их отражение. Эта оценка, сводящаяся у животных к биологической
значимости, приобретает у человека общественное содержание'.

Первой исходной своей естественнонаучной предпосылкой рефлекторная теория
имеет положение о единстве организма и среды, об активном взаимодействии орга-
низма с внешним миром^.

Уже у Сеченова с полной определенностью выступает положение не только о
взаимосвязи, о единстве, но и об активном взаимодействии индивида с
внешним миром в его специальном биологическом выражении - применительно к
организму и среде, к организму и условиям его жизни. Это положение составило
первую, общебиологическую, предпосылку открытия Сеченовым рефлексов головного

' Поэтому психические явления заключают в себе исходные предпосылки для развития у человека не
только познания как общественно-исторического процесса развития научного знания, но и для общественно
вырабатываемых этических норм поведения.

^ И.М. Сеченов формулирует это положение (1861) следующим образом: <Организм без внешней среды,
поддерживающей его существование, невозможен; поэтому в научное определение организма должна
входить и среда, влияющая на него" (Сеченов И.М. Две заключительные лекции о значении так
называемых растительных актов в животной жизни // Избр. произв. М.: Изд-во АН СССР, 1952 .Т. 1.
С. 533). Позже (1878) Сеченов пишет о влиянии на организмы той "среды, в которой они живут, или,
точнее, условий их существования" (Сеченов И.М. Элементы мысли // Избр. филос. и психол. произв. М.:
Госполитиздат, 1947. С. 412). Таким образом среда, условия существования вводятся в само определение
организма: вместе с тем из среды выделяются условия существования, определяемые требованиями,
которые организм предъявляет к среде.

мозга. Обусловленная внешним воздействием, рефлекторная деятельность мозга - это
тот <механизм>, посредством которого осуществляется связь с внешним миром
организма, обладающего нервной системой.

Второй, физиологической, предпосылкой рефлекторной теории явилось открытие
Сеченовым центрального торможения.

Принципиальное значение открытия центрального торможения для построения
рефлекторной теории заключается прежде всего в том, что оно явилось первым
шагом к открытию внутренних закономерностей деятельности мозга, а открытие этих
последних было необходимой предпосылкой для преодоления механистического
понимания рефлекторной деятельности по схеме <стимул-реакция>, согласно меха-
нистической теории причины как внешнего толчка, якобы однозначно определяющего

эффект реакции^.

Положение о единстве организма и условий его существования и открытие
центрального торможения - основные шаги на пути к <Рефлексам головного мозга>.
Они и во времени непосредственно следуют друг за другом: в 1861 г. выходит в свет
статья Сеченова о значении растительных актов животного организма, в которой он
формулирует положение о единстве организма и среды, в 1862 г. ученый осущест-
вляет свои опыты, приведшие к открытию центрального торможения. Завершив свои
первые капитальные работы по центральному торможению, Сеченов тотчас же
реализует свои замыслы в области психологии: уже в 1863 г. он публикует <Рефлексы
головного мозга>.

Можно смело сказать, что Сеченов совершил в своей научной деятельности два
великих открытия: центрального торможения - в области физиологии и рефлекторной
природы психического - в области психологии. Именно последнее принадлежит к числу
таких, которые, относясь непосредственно к предмету одной науки, вместе с тем
далеко выходят за ее пределы, приобретая общее мировоззренческое значение.

Эти два открытия, как и вообще научная деятельность Сеченова в областях
психологии и физиологии нервной системы, были теснейшим образом связаны между
собой. Сеченов сам отметил роль, которую сыграли занятия психологией и интерес к
проблеме воли в открытии им центрального торможения^.

С другой стороны, без открытия последнего Сеченов не мог бы понять психические
процессы, лишенные видимого эффекторного, двигательного конца, как процессы
рефлекторные^

Распространение рефлекторного принципа на головной мозг никак не могло
ограничиться простым переносом того же понятия на новую сферу - этот
перенос необходимо потребовал существенных изменений в самом понятии рефлекса.
Каковы основные, специфические черты рефлексов головного мозга?
Рефлекс головного мозга - это, по Сеченову, рефлекс заученный, т.е. не врожден-
ный, а приобретаемый в ходе индивидуального развития и зависящий от условий, в

^ Еще пункт 3 "Тезисов", которые были приложены к диссертации ИМ. Сеченова "Материалы для
будущей физиологии опьянения", гласил: "Самый общий характер нормальной деятельности головного мозга
(поскольку она выражается движением) есть несоответствие между возбуждением и вызываемым им
действием - движением" (Сеченов ИМ. Избр. произв. 1956. Т. II. С. 864). Это означает, что предыстория
сеченовской рефлекторной теории уже, по существу, содержала отрицание схемы "стимул-реакция" и
механистического представления о способности внешней причины (внешнего толчка) непосредственно
определять результат деятельности мозга.

Первым объяснением этого несоответствия ответного движения возбуждению, вызванному внешним
воздействием, и явилось торможение; оно - внутреннее условие, обусловливающее тот или иной эффект
внешнего воздействия.

"* См.: Сеченов ИМ. Автобиографические записки. М.: Изд-во АН СССР, 1952. С. 183-186.
^ Отсюда знаменитое положение "Рефлексов головного мозга": "Мысль есть первые две трети
психического рефлекса" {Сеченов И.М. Избр. филос. и психол. произв. С. 155). Из "способности задерживать
свои движения", по Сеченову, и "вытекает тот громадный ряд явлений, где психическая деятельность
остается, как говорится, без внешнего выражения, в форме мысли, намерения, желания и пр." (Там же.
С. 154).

которых он формируется. (Выражая эту же мысль в терминах своего учения о высшей
нервной деятельности, Павлов скажет, что это условный рефлекс, что это
временная связь.)

Рефлекс головного мозга является связью организма с условиями его жизни. Эта
черта рефлекса головного мозга с полной определенностью и принципиальной
остротой выступит в павловском учении об условных рефлексах. Павлов образно
характеризует условный рефлекс, временную связь как временное замыкание
проводниковых цепей между явлениями внешнего мира и реакциями на них животного
организма^. Рефлекторная деятельность - это деятельность, посредством которой у
организма, обладающего нервной системой, реализуется связь его с условиями жизни,
все переменные отношения его с внешним миром. Условно-рефлекторная деятель-
ность в качестве деятельности сигнальной направлена, по Павлову, на то, чтобы
отыскивать в беспрестанно изменяющейся среде <основные, необходимые для
животного условия существования, служащие безусловными раздражителями...>^. В
павловской концепции рефлекторной деятельности в целом центральное место
принадлежит в связи с этим понятию подкрепления: осуществляется та
рефлекторная деятельность, которая <подкрепляется>.

С двумя первыми чертами рефлекса головного мозга необходимо связана и третья.
Будучи <выученным>, временным, изменяющимся с изменением условий, рефлекс
головного мозга не может определяться морфологически раз навсегда фиксиро-
ванными путями^.

Эта тенденция получила и свое завершение и полную реализацию лишь у Павлова.
Павловская рефлекторная теория преодолела представление, согласно которому
рефлекс, якобы, всецело определяется морфологически фиксированными в строении
нервной системы путями, на которые попадает раздражитель. Она показала, что
рефлекторная деятельность мозга (всегда включающая как безусловный, так и
условный рефлексы) - продукт приуроченной к мозговым структурам динамики
нервных процессов, <выражающей переменные отношения индивида с окружающим
миром>^.

Наконец, и это самое главное, рефлекс головного мозга - это рефлекс с
<психическим осложнением>. Продвижение рефлекторного принципа на головной мозг
привело к включению и психической деятельности в рефлекторную деятельность
мозга. Это принципиально важнейшая черта сеченовской концепции рефлексов
головного мозга.


Если придерживаться собственных формулировок И.М. Сеченова, то рефлекторное
понимание психической деятельности можно выразить в двух положениях.

1. Общая схема психического процесса - та же, что и любого рефлекторного акта:
как всякий рефлекторный акт, психический процесс берет начало во внешнем
воздействии, продолжается центральной нервной деятельностью и заканчивается
ответной деятельностью индивида (движением, поступком, речью).

^ См. Павлов И.П. Поли. собр. соч. 2-е изд. Т. III. Кн. 1. М.; Л. 1951. С. 116.
" См. Там же. Кн. 2. С. 108.

* Характеризуя в предисловии к книге <Физиология нервных центров> суть своей концепции,
И.М. Сеченов писал, что он хочет <прежде всего представить на суд специалистов попытку внести в
описание центральных нервных явлений физиологическую систему на место господствующей по сие время
анатомической, т.е. поставить на первый план не форму, а деятельность, не топографическую обособ-
ленность органов, а сочетание центральных процессов в естественные группы" (Сеченов И.М. Физиология
нервных центров. М.: Изд-во АН СССР, 1952. С. 21).

Подобное противопоставление функциональной динамической концепции анатомо-морфологическому
представлению о преформированных нервных путях ярко выступает у Сеченова и в "Элементах мысли"
(Сеченов И.М. Элементы мысли // Избр. филос. и психол. произв. С. 443-444).

" Именно эту черту павловской рефлекторной теории отметил как решающую К.М. Быков в своем до-
кладе на 18-м Международном конгрессе физиологов в Копенгагене 15-18 августа 1950 г. (См.: Быков КМ.
Учение об условных рефлексах и рефлекторная теория // Вести. Ленингр. ун-та. 1950. № 9. С. 8-16.

119

Психические явления возникают в результате <встречи> индивида с внешним
миром.

2. Психическая деятельность не может быть отделена от единой рефлекторной
деятельности мозга. Она - <интегральная часть> последней.

Таким образом психические явления не могут быть обособлены ни от объективной
действительности, ни от рефлекторной деятельности мозга.

Если проанализировать общий смысл этих положений, то окажется, что сече-
новское рефлекторное понимание психической деятельности означает, что 1) психи-
ческие явления возникают в процессе взаимодействия индивида с окружающим миром,
2) они неотделимы от материальной нервной деятельности мозга, благодаря которой
осуществляется это взаимодействие.

В этих двух положениях рефлекторная теория психического непосредственно
смыкается с положениями диалектического материализма.

Понимая психическую деятельность как <встречу> субъекта с объективной реаль-
ностью, И.М. Сеченов преодолевает <обособление> психического не только от мате-
риального, физиологического субстрата, но и от объекта: рефлекторное понимание
психической деятельности этой своей стороной противостоит интроспекционизму,
замыканию психических явлений во внутреннем мире сознания, обособленном от
внешнего материального мира.

И.М. Сеченов подчеркивает реальное жизненное значение психического. Первую
часть рефлекторного акта, начинающуюся с восприятия, с чувственного возбуждения,
Сеченов характеризует как сигнальную'^. При этом чувственные сигналы высших
органов чувств <предуведомляют> о происходящем в окружающей среде. В соот-
ветствии с поступающими в центральную нервную систему сигналами, вторая часть
нервного регулятора осуществляет движение. Сеченов подчеркивает роль <чувство-
вания> в регуляции движения. Чувственные образы - вид волка для овцы или овцы
для волка, пользуясь сеченовскими примерами, влекут за собой перестройку всех
жизненных функций волка и овцы и вызывают у каждого животного двигательные
реакции противоположного смысла. В этой активной роли чувствования Сеченов
видит его <жизненное значение>", его <смысл>. В способности служить для <разли-
чения условий действия> и открывать таким образом возможность для действий,
<соответственных этим условиям>, Сеченов находит <два общих значения>, которые
характеризуют чувствование'^.

В сеченовском понятии сигнального значения чувствования и его <предуведо-
мительной> роли лежат истоки павловского понимания ощущений как сигналов
действительности.

Раскрывая смысл рефлекторного понимания психического, Сеченов отказывался от
всяких попыток вывести содержание психического из природы мозга. Защищая в
полемике с Кавелиным рефлекторную теорию, Сеченов отвергал, как основанное на
непонимании, утверждение Кавелина будто бы он, Сеченов, пытается вывести
существо психического, его содержание из <устройства нервных центров>^. Это озна-
чает не некое ограничение рефлекторной теории, а как раз непреклонное последова-
тельное ее проведение. Пытаться вывести содержание психического из устройства
мозга значило бы, говоря современным языком, стать на позиции психо-морфологизма
и неизбежно скатиться к физиологическому идеализму.

Признание того, что содержание психической деятельности как деятельности
рефлекторной не выводимо из <природы нервных центров>, что оно детерминируется

"' "Чувствование повсюду играет в сущности одну и ту же сигнальную роль" {Сеченов И.М. Физиология

нервных центров. М.: Изд-во АН СССР, 1952. С. 27).
" Сеченой И.М. Первая лекция в Московском университете // Избр. произв. Т. 1. С. 582.
^ Сеченов И.М. Элементы мысли. С. 416.
^См.: Сеченов И.М. Замечания на книгу г. Кавелина "Задачи психологии" // Избр. филос. и психол.

произв. С. 192.

120

объективным бытием и является его образом, - таково кардинальное положение
сеченовского рефлекторного понимания психического. Утверждение рефлекторного
характера психического закономерно связано с признанием психического отражением
бытия"*.

Таким образом, в каком бы направлении мы ни прослеживали выводы рефлек-
торной теории психического, мы неизменно приходим к выводам, ведущим к теории
отражения диалектического материализма. Так обстоит дело с философским смыслом
рефлекторного понимания психического'^.

Сеченов раскрывает психологическое содержание рефлекторной
теории прежде всего применительно к процессу познания. Это психологическое
содержание заключается, коротко говоря, в том, что психическая деятельность - это
в основном деятельность анализа, синтеза и обобщения. Выдвигая и
отстаивая рефлекторное понимание психической деятельности, Сеченов далек от
того, чтобы сводить психическую деятельность к физиологической. Речь идет для
него о другом - о том, чтобы распространить принципы рефлекторной теории на
изучение и психической деятельности.

Собственно физиологические закономерности центральной корковой
деятельности в целом И.М. Сеченову еще были не известны. Он считал, что их
открытие - дело отдаленного будущего. Эти законы открыл И.П. Павлов, подняв тем
самым рефлекторную теорию на качественно новый высший  уровень.
Развитая и обогащенная Павловым рефлекторная концепция деятельности головного
мозга впервые превратилась в строго научное физиологическое учение. В связи с этим
на передний план в работах Павлова необходимо и закономерно выступает физиоло-
гический аспект рефлекторной теории. Павлов при этом с полной определенностью и
предельной четкостью заявляет, что центральное понятие всего его учения о высшей
нервной деятельности - <условный рефлекс> - есть явление одновременно и физио-
логическое и психическое. Сам он концентрировал свое внимание на физиологическом
анализе рефлекторной деятельности и - хотя очень веско, но все же лишь попутно -
касался в опубликованных им трудах психологического аспекта рефлекторной кон-
цепции.

Вероятно, в связи с этим некоторые представители учения о высшей нервной
деятельности, особенно в последние годы, стремились вовсе выключать всякое
психологическое содержание из павловской рефлекторной концепции, не взирая на то,
что Павлов прямо характеризовал основной объект своего изучения - условный
рефлекс - как явление не только физиологическое, но и психическое'^.

^ В своей критической части полемика Сеченова с Кавелиным, защищавшим мысль об изучении
сознания по продуктам духовной деятельности, была борьбой против линии <объективного идеализма>,
против того пути, которым пошла немецкая психология от Вундта до Дильтея и Шпрангера. Изучение
продуктов духовной деятельности в отрыве от процесса вело к смешению индивидуального и общест-
венного сознания и означало отрыв психологического от его материального субстрата, от физиологической,
нервной деятельности.

^Для характеристики философского смысла рефлекторной концепции Сеченова очень поучителен, в
частности, тот факт, что логика его рефлекторной концепции привела его к критике механистического
понимания причины как внешнего толчка и к утверждению, что всякое действие есть взаимодействие.
В статье <Предметная мысль и действительность> Сеченов отмечает, что <в природе нет действия без
противодействия>, показывает на ряде примеров, что эффект внешнего воздействия зависит не только от
того тела, которое оказывает воздействие на другое, но и от этого последнего, и приходит к выводу о
взаимодействии явлений, выводу, приближающему его к диалектико-материалистическому пониманию
взаимозависимости явлений. (См.: Сеченов И.М. Предметная мысль и действительность // Избр. произв.
Т. 1. С. 482^84).

^Так, в последние годы можно было услышать заявления, вовсе отгораживающие "строго объективный
павловский метод" от всякого соприкосновения с субъективными психическими явлениями, как-то ощу-
щениями. (См.: Иванов-Смоленский А.Г. Некоторые вопросы в изучении совместной деятельности первой
и второй сигнальных систем // Журн. высш. нервн. деятельности. 1952. Т. II. Вып. 6. С. 862-867). В ра-
боте "Интерорецепторы и учение о высшей нервной деятельности". М.: Изд-во АН СССР, 1952)
Э.Ш. Айрапетьянц, по существу, предлагает исключить понятие чувствительности из учения о высшей

Такая трактовка совершенно отрывает павловское учение о высшей нервной
деятельности от линии, намеченной Сеченовым; она по существу противопоставляет
павловскую концепцию рефлекторной деятельности головного мозга сеченовской. На
самом деле никаких оснований для такого противопоставления нет. Павлов заявлял
о невозможности отделить уже <в безусловных сложнейших рефлексах (инстинктах)
физиологическое, соматическое от психического, т.е. от переживаний могучих эмоций
голода, полового влечения, гнева и т.д.>'^. Он прямо называл ощущения, восприятия
и представления <первыми сигналами действительности>, делил человеческие типы на
художественные и мыслительные и т.д.

В своих исследованиях И.П. Павлов фактически учитывал и психический аспект
высшей нервной деятельности.

Для того чтобы убедиться в этом, надо сопоставить, например, павловскую трак-
товку метода проб и ошибок с бихевиористической, торндайковской. По Торндайку,
когда животное, посаженное в клетку, решает задачу достать пищу, находящуюся за
решеткой, все сводится к тому, что животное производит различные хаотические
движения до тех пор, пока, случайно открыв клетку, не завладеет пищей. Весь
процесс решения животным задачи состоит, таким образом, из движений и не заклю-
чает в себе ничего, кроме двигательных реакций.

Совсем иначе анализирует этот процесс Павлов. Когда обезьяна, в процессе пред-
шествующих проб, отдифференцировав палку как предмет определенной формы, так
что эта форма стала сигнальным признаком для доставания пищи, плода, пытается не-
достаточно длинной палкой достать далеко расположенный плод, происходящее при
этом не сводится, по Павлову, только к движению, не достигающему определенной
точки, а заключает также дифференцировку расстояния плода от животного и величи-
ны палки: новые признаки при этом дифференцируются, т.е. выступают в ощущении
(или восприятии) и приобретают сигнальное значение. В этом суть. Поэтому Павлов и
говорит об элементарном или конкретном мышлении животных. В процессе
действия у них совершается <познание> действительности, отражение ее в ощуще-
ниях и восприятиях. Процесс чувственного отражения действительности включен во
все поведение животных. Без этого невозможно поведение животных, их приспособле-
ние к условиям жизни, и тем более невозможно поведение человека, его деятельность.
Выключить роль чувственного отражения действительности, как это пытаются сде-
лать некоторые толкователи Павлова, слишком ревностные блюстители девственной
чистоты его учения, стремящиеся оградить его от греховного соприкосновения с чем-
либо психическим, - значит, грубо искажая Павлова, свести его позицию к позиции
Торндайка.

Упомянутые выше толкователи Павлова, конечно, не отрицают наличия ощущения
не только у людей, но и у животных. Но ощущения, восприятия и т.д. представ-
ляются им субъективно переживаемыми явлениями, которые могут служить лишь
индикаторами неких объективных физиологических процессов. В научном познании
последние, якобы, подставляются на место первых, которые после этого теряют
всякое значение. Так, по-видимому, понимается ими павловское <наложение> психи-
ческого на физиологическое и слитие их. Отношение этих толкователей к подлинному
учению Павлова объективно такое же, как отношение некоторых неодарвинистов к
Дарвину, которые укладывают теорию своего учителя в прокрустово ложе догмати-

нервной деятельности, заменив его понятием сигнализации. Небезинтересно, что тот же автор в сооб-
щениях. посвященных тем же исследованиям, которые он подытоживает в указанной выше книге, прежде
говорил об интерорецептивных ощущениях, более или менее отчетливо регистрируемых сознанием. См.,
напр., его статью "Высшая нервная деятельность и интерорецепция" (Вести. Ленингр.ун-та. 1946. № 4-5).
Основной смысл и, так сказать, "пафос" своих исследований он видел в том, что они открывают пути "к
пониманию психологии подсознательного" (см.: Быков К..М., Айрамтьянц Э.Ш. Проба приложения учения
об интерорецепции к пониманию психологии подсознательного // Тез. докл. на совещании физиологов в
Ленинграде, посвященном пятилетию со дня смерти И.П. Павлова. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941. С. 3-4).
'" Павлов И.П. Цолн. собр. соч. Т. III. Кн. 2. С. 335.

чески принятой схемы, вытравляя из нее как раз то, что находится на стыке
различных областей и таит в себе наибольшие возможности дальнейшего роста науки.

Такое сопоставление с неодарвинизмом - не только внешняя аналогия. Оно
касается и самого существа дела. Если не признавать отражения объективных усло-
вий в образах, в ощущениях и восприятиях, то приспособленность ответных действий
к условиям придется свести к <естественному отбору> адекватных реакций из числа
случайно возникающих, отбору, осуществляемому посредством торможения реак-
ций, не подкрепляемых действительностью, подобно тому как неодарвинизм, и
отчасти дарвинизм вообще, сводит объяснение приспособленности организма к среде к
естественному отбору организмов. Неодарвинизм все сводит к отбору организмов,
будучи не в состоянии объяснить их формирование условиями жизни. В результате он
вынужден рассматривать этот процесс как находящийся целиком во власти случай-
ности - случайных изменений (мутаций). Подобно этому, в теории, которая отрывает
действие от отражения действительности, безраздельной власти случайности неиз-
бежно отдается процесс формирования действия, приспособленного к объективным
условиям. Доказательство - теория Торндайка, согласно которой действие, отвечаю-
щее условиям, отбирается из числа совершенно случайных реакций, так как нет
никакого <механизма>, способного в процессе самого формирования действия законо-
мерно приводить его в соответствие с объективными условиями. Эта теория - точный
аналог теории, объясняющей приспособленность организмов к условиям их жизни
исключительно естественным отбором без всякого учета процессов обмена веществ
между организмами и условиями их жизни, обусловливающими их формирование.

Павлов наметил другой путь, принципиально отличный от торндайковского. По
Павлову, самый процесс формирования действия, отвечающего объективным усло-
виям, по методу <проб и ошибок> выступает не как слепая игра случайностей,
а как закономерный процесс. Достигает этого Павлов как раз тем, что
показывает, как в ходе действий животного совершается анализ и синтез, диффе-
ренцировка и генерализация раздражителей, отражаемых в ощущении, в конкретном
<мышлении> животных.

Если, сосредоточившись на столь блистательно разрешенной задаче физиологи-
ческого анализа рефлекторной деятельности, Павлов не уделял такого внимания, как
Сеченов, ее психологическому анализу, то это не значит, что в противоположность
последнему он игнорировал или даже отвергал роль образного отражения действи-
тельности в рефлекторной деятельности коры головного мозга. Фундаментальное для
павловской концепции положение о том, что ощущение, восприятие, представление
суть <первые сигналы действительности>, является прямым и непреложным доказа-
тельством того, что в этом вопросе у них единая линия; нет ни малейших оснований
противопоставлять в этом вопросе Павлова Сеченову или Сеченова Павлову.

Принципиальные установки И.М. Сеченова и И.П. Павлова по вопросу о месте
психического отражения в деятельности мозга одни и те же, линия в этом
вопросе у них общая.

В это общее дело И.П. Павлов внес вклад, который трудно переоценить: он
открыл законы рефлекторной деятельности коры - создал учение о высшей нервной
деятельности.

Учение о высшей нервной деятельности - это дисциплина, пограничная между

физиологией и психологией; будучи физиологической дисциплиной по своему методу,
она вместе с тем по своим задачам относится к области психологии. Поскольку ее
конечная задача -объяснение психических явлений (возникновение
ощущений в результате дифференцировки раздражителей и определение посредством
сигнальных связей значения предметов и явлений действительности для жизни и
деятельности индивида), постольку учение о высшей нервной деятельности переходит
в область психологии, но никак не исчерпывает ее. Отношение учения о высшей
нервной деятельности к психологии может быть сравнено с отношением биохимии

(а не химии) к биологии. Павловское учение о высшей нервной деятельности принад-
лежит к числу тех пограничных научных дисциплин, лежащих на стыке двух наук и
образующих переход между ними, которые играют ведущую роль в современной
системе научного знания. Роль учения о высшей нервной деятельности особенно
велика, поскольку здесь идет речь о переходе от материальных физиологических
процессов к психическим, между которыми дуалистическое мировоззрение создает
разрыв, пропасть.

Свое учение о высшей нервной деятельности, разработанное на животных,
И.П. Павлов существенно расширил применительно к человеку своей мыслью о
второй сигнальной системе действительности, взаимодействующей с первой и дейст-
вующей по тем же физиологическим законам, что и она.

Введение в учение о высшей нервной деятельности второй сигнальной системы
имеет существенное, можно сказать, принципиальное значение, потому что оно
намечает программу физиологического объяснения сознания человека как
продукта общественной жизни в его специфических особенностях.

Для второй сигнальной системы решающим является то, что раздражителем в ней
является слово - средство общения, носитель абстракции и обобщения, реальность
мысли. Вместе с тем вторая сигнальная система, как и первая, - это не система
внешних явлений, служащих раздражителями, а система рефлекторных связей в их
физиологическом выражении; вторая сигнальная система - это не язык, не речь
и не мышление, а принцип корковой деятельности, образующий физиологическую
основу для их объяснения. Вторая сигнальная система - это не язык, не слово как
таковое, как единица языка, а та система связей и реакций, которые образуются на
слово как раздражитель. Конкретное фактическое содержание понятия о второй
сигнальной системе заключается прежде всего в экспериментальном доказательстве
того, что слово, как произносимое человеком, так и воздействующее на него и им
воспринимаемое, прочно <заземлено> во всей органической жизнедеятельности чело-
века. Слово, произносимое человеком, имеет своим <базальным компонентом> рече-
двигательные кинестезии, условно-рефлекторно связанные со всей деятельностью
коры. Слово, видимое и слышимое, воспринимаемое человеком, является для него
реальным раздражителем, способным при некоторых условиях стать более сильным,
чем раздражитель <первосигнальный>. Этот факт, установленный физиологическим
исследованием, имеет фундаментальное значение для понимания всей психологии
человека'^

Т р и взаимосвязанные черты характеризуют павловскую физиологию головного
мозга.

1. Павлов впервые создал физиологию головного мозга, его выс-
шего отдела. Для понимания психической деятельности это имеет решающее зна-
чение. До Павлова физиологическому анализу подвергалось лишь ощущение; допав-
ловская физиология была физиологией  органов   чувств   как
периферических приборов - рецепторов. Для Павлова сама кора
представляет собой грандиозный орган чувствительности, состоящий из центральных
корковых концов анализатора.

Как известно, Павлов рассматривает и так называемую двигательную зону коры
как двигательный анализатор, т.е. тоже как орган чувствительности, анализирующий
сигналы, поступающие от движущегося органа. С другой стороны, так называемые
чувствительные зоны коры неизбежно выполняют и двигательные функции; поскольку

^Так, опыты К.М. Быкова и А.Т. Пшоника показали, что, если, например, прикладывать к руке
тепловой раздражитель- нагретую пластинку и говорить испытуемому <холод>, то, при упрочившейся
системе соответствующих условных связей, сосудистые реакции испытуемого будут следовать за сло-
весным раздражителем вопреки непосредственному раздражителю (См,: Быков К.М., Пшоник А.Т.
О природе условного рефлекса // Физиол. журн. СССР. 1949. Т. XXXV, № 5. С. 509-523. См. также:
Пшоник А.Т. Кора головного мозга и рецепторная функция организма. М.. 1952.

124

деятельность коры рефлекторна, конечным звеном ее являются двигательные эффек-
торные реакции. Это положение с необходимостью вытекает из всех работ Павлова и
его школы, показывающих, что деятельность коры имеет рефлекторный характер.
Представление о коре как органе чувствительности, как совокупности центральных
корковых концов анализаторов преодолевает обособление периферического рецептора
как органа чувствительности. Этим оно ведет к преодолению идеалистической теории
ощущения Мюллера-Гельмгольца и создает предпосылки к ликвидации разрыва
между ощущением, с одной стороны, и восприятием и мышлением - с другой. Это же
положение преодолевает не только обособление периферического рецептора от цент-
ральных корковых приборов, но и обособление центральных корковых приборов коры
мозга от воздействий на периферические рецепторы. Тем самым вся деятельность
мозга ставится под контроль воздействий внешнего мира и исключает идеалисти-
ческое представление о, якобы, чисто <спонтанной> деятельности мозга.

Концепция коры, исходящая из учения об анализаторах, является необходимой
предпосылкой для реализации рефлекторного принципа во всей деятельности мозга.
Легко, таким образом, понять все принципиальное значение такой концепции коры.

Различие концепций физиологии мозга и периферической физио-
логии органов чувств принципиальное.

<Ф изиология органов чувст в>, ограничивающая свою компетенцию
элементарными формами чувствительности, оставляла полную возможность идеалис-
тического истолкования всех <высших> психических процессов. <Ф изиология
мозга> эту возможность исключает.

Недаром американские бихевиористы, выступающие против учения Павлова
открыто (как, например, Газри), или маскируясь, причисляя себя к <неопавловской>
школе (например, Халл и его последователи), направляют свои усилия именно на то,
чтобы самые павловские понятия возбуждения, торможения, иррадиации и т.д., озна-
чающие у И.П. Павлова центральные и корковые процессы, представить как явле-
ния периферические. Они используют ту же периферическую концепцию,
которую Мюллер и Гельмгольц проводили в учении о рецепторных функциях органов
чувств. Подставляемое на место павловского учения периферическое, механистичес-
кое понимание <обусловливания> реакций в своей явной неспособности объяснить
сложные формы поведения прямо ведет к тому, чтобы надстраивать над ними все
более откровенные идеалистические концепции поведения, основанного, якобы, на
<инсайте>, и т.п.

2. Физиология мозга отличается от периферической физиологии рецепторов и
эффекторов не только тем, г д е, согласно одной и другой теории, осуществ-
ляется основная деятельность нервного прибора, но и тем, в чем она
заключается. И это главное. Согласно периферической теории, роль мозга
сводится к элементарным функциям простой передачи возбуждения с рецептора на
эффектор; периферические же приборы - рецепторы и эффекторы - совершен-
но очевидно, не могут выполнять функции, которые, по Павлову, выполняет мозг,
кора.

Исследования Павлова и его школы показали, что мозг производит сложный анализ
и синтез, дифференцировку и генерализацию раздражителей. Именно в этом - ана-
лизе и синтезе, дифференциации и генерализации - и состоит высшая нерв-
ная, или психическая деятельность мозга. Посредством ана-
лиза, синтеза и т.д. и осуществляются взаимоотношения организма, индивида с
окружающим миром. При этом анализ (высший), осуществляемый корой, - это анализ
раздражителей не только по их составу, но и по их значению для организма. Именно
поэтому павловская физиология - это физиология поведения- деятель-
ности, посредством которой осуществляются взаимоотношения индивида, организма с
окружающей средой, а не только реакция отдельного органа - эффектора (как
у американских представителей учения об обусловливании).

3. Объектом изучения Павлова была единая целостная деятельность коры -
высшего отдела головного мозга, высшая нервная деятельность, одновременно и
физиологическая и психическая. Эту единую высшую нервную деятельность
И.П. Павлов подвергает последовательно физиологическому исследованию^. Задача
его исследований - дать этой высшей нервной, т.е. материалистически понятой
психической деятельности, физиологическое объяснение. Для этого он обращается к
изучению динамики тех нервных процессов, посредством которых осуществляется
рефлекторная деятельность коры - анализ, синтез, дифференцировка и генерализация
раздражителей - и строит свою <настоящую> (как сам он ее квалифицирует)
физиологию высшего отдела головного мозга.

Возбуждение и торможение - их иррадиация, концентрация и взаимная индукция -
это те физиологические процессы, посредством которых осуществ-
ляется анализ, синтез и т.д. Функция, которую эти процессы выполняют, отражается
в самой физиологической характеристике корковых процессов и их динамике. Смена
основных процессов, возбуждения и торможения, подчинена задаче, в разрешение
которой они включены, - осуществлять взаимоотношения индивида с условиями его
жизни. Это наиболее ярко сказывается в том, что физически один и тот же
раздражитель может из возбудителя определенной реакции превратиться в ее тормоз,
если эта реакция не получила <подкрепления>. Значит, самое свойство раздражителя
быть возбудителем или тормозом определенных реакций зависит от поведенческого
эффекта реакции на него. Этим совсем отчетливо и заостренно выражается то
важнейшее положение, что нельзя понять деятельность мозга вне взаимодействия
индивида с окружающим миром, не учитывая как воздействия мира на мозг, так и
ответного действия индивида.

Вместе с тем все павловские законы нервных процессов суть внутренние, т.е.
специфические физиологические законы. Законы иррадиации, концентрации и
взаимной продукции определяют внутренние взаимоотношения нервных процессов
друг к другу. Этими внутренними соотношениями нервных процессов друг к другу и
внутренними законами, их выражающими, опосредованы все ответы индивида на
внешние воздействия. Именно благодаря открытию этих внутренних законов деятель-
ности мозга, опосредствующих эффект всех внешних воздействий, детерминизм пав-
ловской рефлекторной теории приобретает не механистический, а диалектико-мате-
риалистический характер. Не будь таких внутренних законов, определяющих внут-
ренние взаимоотношения нервных корковых процессов друг к другу, не было бы и
физиологии головного мозга как науки.

Анализ учения И.П. Павлова о высшей нервной деятельности позволяет, как и
анализ работ И.М. Сеченова, вычленить из их специального естественнонаучного
содержания общепринципиальный философский остов рефлекторной теории. Наиболее
общее и принципиальное содержание рефлекторной теории, вычленяющееся из работ
И.М. Сеченова и И.П. Павлова, может быть кратко сформулировано в следующих
положениях.

1. Психические явления возникают в процессе взаимодействия индивида с внешним
миром.

2. Психическая деятельность, в процессе которой возникают психи-
ческие явления,- это рефлекторная деятельность нервной системы, мозга.
Рефлекторная теория И.М. Сеченова-И.П. Павлова касается нетолько физио-
логических основ психической деятельности, но и ее самой.

Психическая деятельность как рефлекторная, отражательная есть деятельность
аналитико-синтетическая.

3. В силу рефлекторного характера психической деятельности, психические явле-
ния - это отражение воздействующей на мозг реальной действительности.

^ "Мы ... выйдя из физиологии, все время строго придерживаемся физиологической точки зрения и весь
предмет исследуем и систематизируем только физиологически" (Павлов И.П. Полн. собр. соч. Т. IV. С. 22).

4. Отражательная деятельность мозга детерминируется внешними условиями,
действующими через внутренние.

Таким образом из конкретного естественнонаучного содержания рефлекторной
теории вычленяется общее теоретическое ядро, которое по своей внутренней логике,
по своему объективному методологическому смыслу (независимо от личных взглядов
И.М. Сеченова и И.П. Павлова в их исторической обусловленности) закономерно
ведет к теории отражения и детерминизму в их диалектико-материалистическом
понимании. Именно в силу этого рефлекторная теория, реализующая эти общие
принципы в конкретном естественнонаучном содержании учения о деятельности мозга,
приобрела такое фундаментальное значение для советской психологии. Надо, однако,
все же различать специальную форму проявления общих философских принципов, в
которой они выступают в рефлекторной теории деятельности мозга как физио-
логическом учении о высшей нервной деятельности, и сами эти философские прин-
ципы. Иначе создается возможность подстановки частной формы проявления фило-
софских положений на место этих последних. Таким образом на рефлекторную теорию
деятельности мозга как теорию естественнонаучную переносится то, что является
содержанием собственно философской теории, и роль этой последней маскируется. Так
и получается, что принцип детерминизма сейчас сплошь и рядом выступает для
психологов как одно из положений рефлекторной теории в учении о высшей нервной
деятельности, между тем как в действительности сама рефлекторная теория есть
частное выражение принципа детерминизма диалектического материализма.

Опасность и вред такой подстановки на место общего философского принципа
специальной формы его проявления в той или иной частной науке, в данном случае
в учении о высшей нервной ^деятельности, заключается в том ложном положении,
которое такая подстановка создает для других, смежных наук - в данном случае для
психологии. Эта последняя ставится перед ложной альтернативой: либо вовсе не
реализовать данного принципа, либо принять его в той специальной форме его прояв-
ления, которая специфична для другой науки; между тем как подлинная задача каждой
науки, и психологии в том числе, состоит в том, чтобы найти для исходных фило-
софских принципов, общих для ряда наук, специфическую для данной науки форму их
проявления. Общность принципов, которые, таким образом, по-своему выступили бы в
учении о высшей нервной деятельности и психологии, и есть единственно надежная
основа для того, чтобы психология <наложилась> на учение о высшей нервной
деятельности и сомкнулась с ним без ущерба для специфики каждой из этих наук.
Подводя итоги, надо отдать себе ясный отчет в следующем.
1. В реальном построении своего учения о высшей нервной деятельности И.П. Пав-
лов, открыв внутренние физиологические законы нейродинамики, сделал величайшего
значения шаг, фактически ведущий к реализации диалектико-материалисти-
ческого положения, согласно которому внешние причины действуют через внутренние
условия.

2. Эта общая методологическая сторона вопроса неразрывно связана с конкретной,
фактической. Нельзя думать, что <механизмы>, открытые И.П. Павловым и его
школой, полностью, безостаточно объясняют деятельность человеческого сознания не
только в общих, но и в специфических ее чертах. Думать так - значит методо-
логически стоять на механистических позициях, сводить специфическое к общему.
Нередко в последнее время встречавшиеся попытки объяснения всех явлений
посредством 'все одних и тех же схем без всякого их развития, конкретизации, изме-
нения грозят придать оперированию павловским учением или, точнее, павловскими
терминами и схемами налет вербальности и формализма. Когда вербализм или
формализм бездумно штампует одними и теми же формулами различные явления, не
считаясь с их спецификой, он перестает быть только недомыслием или личной беспо-
мощностью того или иного исследователя. Когда он связан с тенденцией абсолю-
тизировать уже достигнутое в науке и превращать ее понятия в универсальные

отмычки, он становится симптомом неблагополучия в науке и угрозой ее дальнейшему
развитию. Как бы ни было велико уже достигнутое, оно не должно закрывать пути
дальнейшему исследованию, открытию все новых <механизмов> для объяснения
новых явлений в их специфических особенностях, в частности, специфических особен-
ностей все более высоких форм психической деятельности. Менее всего при этом речь
идет о недооценке общих положений рефлекторной теории; как раз здесь нами
обобщение принципа рефлекторности было доведено до своего предела - до его
совпадения с общим принципом детерминизма; в этой общей форме он универсален и
распространяется на все явления. Речь идет не об отрицании или умалении значения
принципов павловской рефлекторной теории, а о том, чтобы формальным исполь-
зованием результатов, относящихся к исследованным и действительно объясненным
явлениям, не закрывать путей для дальнейшего исследования и подлинного, а не
вербального объяснения специфических особенностей еще не изученных высших
форм. Фетишизация уже достигнутого и застой в науке неразлучны,

Подлинная наука не стоит на месте; она, как мысль человека, находится в
постоянном движении. Она знает лишь временные стоянки. Она всегда в пути. Все
уже сделанное - этап на этом пути, только ступенька для дальнейшего углубления в
сущность явлений и восхождения на новые вершины знания.

2. ПСИХИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
КАК РЕФЛЕКТОРНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ МОЗГА

Рефлекторное понимание психической деятельности мозга необходимо влечет за
собой новый подход к вопросу о <локализации> психических функций и новое пони-
мание соотношения функции и структуры мозга. Рефлекторная теория выявляет
неотделимость психической деятельности от мозга. Вместе с тем рефлекторное
понимание психической деятельности мозга исключает необходимость или даже
возможность искать в мозгу <седалище> души, искать источник психической деятель-
ности внутри мозга, в его клеточном строении, отрывая, таким образом, психику от
внешнего мира.

До Павлова безраздельно господствовало учение о локализации функций в коре,
сложившееся в физиологической науке в 70-х годах прошлого столетия. Основной
недостаток допавловского учения о локализации психических функций в мозгу заклю-
чался в том, что оно соотносило психическую деятельность, лишенную какой бы то ни
было материальной физиологической характеристики, с анатомической структурой,
точно так же лишенной какой бы то ни было физиологической характеристики того,
что в ней происходит.

Эта общая установка объединяла все допавловские учения о соотношении психи-
ческих функций и мозга, независимо от того, более узко или более широко решали они
собственно локализованную проблему. Все расхождения между различными локализа-
ционными теориями допавловского периода - между Мари и его предшественниками,
между Хэдом и предыдущими теориями - были второ- или третьестепенными
расхождениями внутри одной общей концепции, которой противостоит сейчас
концепция павловская.

Хотя это учение и связывало психику с мозгом, оно было пронизано дуализмом,
поскольку для него существовала, с одной стороны, материальная анатомическая
структура мозга, с другой - лишенная всякого материального субстрата и физиоло-
гической характеристики, значит, чисто духовная, психическая деятельность мозга.
Дуализм - таковая основная черта и основной порок этой концепции.

Непосредственное соотнесение психических процессов с мозговыми структурами
безотносительно к динамике совершающихся в них нервных процессов, по существу,
исключало всякую возможность вкрыть материальный мозговой субстрат какого бы
то ни было конкретного -процесса, в характерных для каждого случая

особенностях его протекания. С анатомическими структурами как таковыми, безот-
носительно к совершающимися в них материальным физиологическим процессам,
может связываться не определенный, конкретный процесс восприятия, а лишь вос-
приятие вообще, общее понятие, категория или функция восприятия.

Каждый конкретный психический процесс связан с конкретным физиологическим
процессом, с конкретной деятельностью или с состоянием мозга. В силу этого объ-
яснение психических процессов их зависимостью от структуры или зоны мозга как
механизма не может быть продвинуто на реальные прихические процессы (восприятия,
мышления и т.д.). Эти последние, взятые в своей конкретности, выступали все же вне
конкретной связи с деятельностью мозга, значит, как чисто духовная деятельность,
для которой не может быть указано материальной основы.

Психика как функция мозга выступает в этой концепции, с одной стороны, как
абстрактное, формальное образование, не как реальный процесс, а с другой стороны,
трактуется очень примитивно - не как деятельность, всегда извне обусловленная,
а лишь как отправление определенной ткани.

В силу того, далее, что психоморфологическая концепция соотносила психику с
анатомическим строением мозга безотносительно к динамике его
нервной деятельности, психика неизбежно представлялась как детермини-
рованная изнутри свойствами самого мозга вне его отношения к внешнему миру.
Психика человека отрывалась, таким образом, от условий его существования. Усло-
вия жизни могли выступить по отношению к психике разве лишь в качестве внешнего
фактора. В таком случае психика представлялась, якобы, детерминированной, с одной
стороны, мозгом, с другой стороны - объективным миром; с одной - природными свой-
ствами мозга, с другой - условиями общественной жизни. Проблема детерминации
психического таким образом заводилась в тупик.

Это учение давало основание для того, чтобы, исходя из фактической неизменности
строения мозга человека в ходе исторического развития человечества, умозаключать
о неизменности сознания людей и, отрывая таким образом сознание от изменяющихся
материальных условий общественной жизни людей, рассматривать сознание как нечто
косное, неизменное, внеисторическое. Вместе с тем учение о локализации таило в себе
опасность грубого биологизаторства и открывало путь расизму. Оно неизбежно
толкало на то, чтобы объяснять различное сознание людей, стоящих на разных
ступенях исторического развития, различием в строении их мозга и сводить его к
органическому различию мозга людей разных народов, рас.

Если допустить, что результаты исторического развития речи и мышления, являю-
щиеся, конечно, деятельностями мозга, откладываются в самих анатомиче-
ских структурах, то это неизбежно приводит к выводу, что народы, не прошедшие
этого пути исторического развития и речи, органически не способны овладеть
соответствующими категориями, продуктами более позднего исторического развития.

Попытка фиксировать историю человечества в структуре мозга означает,
собственно, не столько <историзацию> учения о мозге, сколько биологизацию
трактовки исторического развития. Вступив на этот путь, не трудно докатиться и до
расистских выводов.

Таким образом недостаточно формально принять положение, что психика - функция
мозга. Важно знать, как раскрывается это положение, какое конкретное содержание
в него вкладывается.

Психоморфологизм локализует психическую деятельность, лишенную какой бы то
ни было физиологической характеристики в морфологической структуре (<зоне>) без
приурочения к ней какой-либо функциональной нервной деятельности. В действи-
тельности сама психическая деятельность как высшая нервная деятельность имеет и
свою физиологическую, нейродинамическую характеристику. Такую характеристику
имеет вместе с тем в каждый данный момент и всякая морфологическая структура
мозга, поскольку мозг- не мертвая вещь, кусок неживой природы, а функциони-

5. Рубинштейн С.Л.                                                                        129

рующий, работающий орган. Ватой нейродинамической характеристике морфоло-
гическая структура и физиологическая функция мозга и смыкаются, сливаются, сов-
падают, так что не приходится внешне их соотносить. Происходит в известном смысле
<слитие>, объединение физиологии и морфологии; функция и структура объединяются
в <конструкции>. Это объединение основывается не только на зависимости функции
от структуры, но и на том, что образующиеся в процессе функционирования связи от-
кладываются в структуре, что формирование структуры само обусловлено функцией.

Конструкция- это структура в действии, не просто форма вещи, а структура

органа, выполняющего определенные функции. Характеристика функциональной
динамики <конструкции> - это и есть локализация в ней определенной функции.

Нет нужды специально останавливаться на павловском учении о локализации
в более специальном смысле. Здесь можно совершенно отвлечься от специального
содержания' павловских локализационных представлений. Должна ли быть принята
более широкая или более узкая локализация функций в мозгу, надо ли относить
к <периферическим> частям анализатора в коре человека наиболее элементарные,
низшие или высшие функции и существуют ли вообще в коре человека эти пери-
ферические части^анализатора - это вопросы не принципа, а факта. Вопрос о более
широкой или более узкой локализации решается и притом по-разному для разных
ступеней эволюции в зависимости от фактических данных. Принципиальное значение
функциональной динамической локализации заключается в следующем: для объяс-
нения любого конкретного психического процесса в качестве его материального
(мозгового) <субстрата> должна быть заодно со структурой взята и приуроченная
к ней функциональная физиологическая динамика - <конструкция>, по выражению
И.П. Павлова, а не клеточная структура сама по себе, обособленная от физиоло-
гических процессов, в ней происходящих,

Если ряд установленных наукой фактов говорит против некоторых морфоло-
гических предположений И.П. Павлова, во всяком случае против их распространения
на мозг человека, то не только теоретические соображения, но и все известные нам
факты говорят в пользу вышеприведенного принципиального положения.

В связи с этим определенным образом конкретизируется и само понимание пси-
хического как 'функции мозга.

В психоморфологической концепции функция означает, собственно, о т -
правление клеточной ткани определенной структуры, целиком детерминирован-
ное ею изнутри. В динамической концепции функция, естественно, выступает как
деятельность мозга, обусловленная воздействием извне. Психоморфологи-
ческая концепция, рассматривающая психическую деятельность как отправле-
н и е мозга, в принципе совпадает с концепцией Мюллера-Гельмгольца, рассматри-
вающей ощущение как отправление рецептора. Так же как в этой последней, и в пси-
хоморфологической концепции вульгарно-механическое представление о психическом
как отправлении органа оборачивается другой своей стороной как физиологический
идеализм.

Таким образом мозг, служащий для осуществления взаимодействия человека
с миром, характеризуется как работающий орган, орган психической деятельности,
структура которого связана с его функциями. Психическое как функция мозга не
сводится к отправлению его клеточного аппарата, а выступает как внешне обуслов-
ленная деятельность мозга. То положение, что речь идет о деятельности мозга,
обусловленной внешними воздействиями, а не об отправлении клеточной структуры,
обусловленной лишь изнутри, никак, конечно, не исключает признания специфических
особенностей строения мозга, сложившихся под влиянием внешних воздействий в ходе
развития, и их роли как условия осуществляемой мозгом деятельности.

Из динамической концепции о локализации функций в мозгу вытекает необхо-
димость коренного изменения и общего понимания психических функций или про-
цессов. С морфологическими структурами или анатомическими зонами как таковыми,

безотносительно к физиологическим процессам, в них совершающимся, можно связать
не определенный конкретный процесс, скажем, восприятие таким-то человеком
в данных условиях такого-то предмета, а в лучшем случае лишь восприятие вообще -
категорию или <функцию> восприятия. Понятие функции как абстрактной фор-
мальной категории, сложившееся в конце прошлого столетия в <функциональной
психологии>, - это естественное дополнение к установившемуся в 70-х годах прош-
лого столетия в физиологической науке представлению об анатомической зоне или
морфологической структуре, взятой обособленно от ее функционально-динамического
состояния как непосредственном <механизме> психических процессов. Психоморфоло-
гическое учение о локализации функций в мозгу и идеалистическая функциональная
психология - это две взаимосвязанные части единой концепции. Динамическая лока-
лизация связана с представлением о психических процессах как рефлекторной
деятельности мозга.

Рефлекторная теория деятельности мозга - это учение о тех нервных процессах
или актах, посредством которых осуществляется взаимодействие организма, индивида
с окружающим миром. Рефлекс - это осуществляемый нервной системой законо-
мерный ответ организма на внешнее воздействие. Процесс, начинающийся с рецепции
внешнего раздражения, продолжающийся нервными процессами центрального аппа-
рата, т.е. коры больших полушарий головного мозга, и заканчивающийся ответной
деятельностью индивида, - это и есть рефлекторный процесс. Нервный путь, идущий
от рецептора к рабочему органу, составляет, как извстно, рефлекторную дугу. Она
включает рецептор, нервные пути, идущие от него к мозгу (так называемые аффе-
рентные нервные пути), самый мозг, нервные пути, ведущие от него к рабочим орга-
нам (эффекторные пути), и самые эти органы, посредством которых осуществляется
ответ (эффекторы - мышцы, железы). Если под ответной деятельностью разуметь
акт поведения, более или менее сложное действие человека, то связь его с исходным
воздействием представляет собой сложную ассоциацию рефлекторных дуг. Осущест-
вляется эта связь в результате не одного рефлекса, а системы рефлекторных актов.

Весь процесс взаимодействия начинается с воздействия внешнего раздражителя на
рецептор (орган чувств). Уже рецепция раздражителя - исходное условие адекватной
реакции организма - сама является рефлекторным процессом, в котором рецепторы
выполняют и функции эффекторов. (Современные исследования свидетельствуют
о наличии в рецепторных приборах целого ряда эфферентных нервных путей.) Воз-
дейстивие внешнего раздражителя на рецептор влечет за собой включение в действие
центрального коркового аппарата, а его импульсы изменяют возбудимость рецеп-
торов^. Периферический рецептор и центральный корковый аппарат функционируют
как единый прибор. Это фундаментальное положение и получило свое выражение
в павловском понятии анализатора, предвосхищенном сеченовским пониманием чув-
ствующего снаряда. Подлинный смысл его у Павлова заключается, несмотря на
буквальный смысл слова <анализатор>, конечно, не в обособлении аналитических
функций коры от синтетической ее деятельности, а именно в объединении перифе-
рического рецептора и коры в единый прибор. Суть дела не просто в том, что в ре-

Еще С,Р. Рамон-и-Кахаль установил в составе зрительного нерва эфферентные волокна, оканчи-
вающиеся в сетчатке (1909). Е.Г. Школькик-Яррос (1955) исследовала нисходящие волокна, следующие из
коры в подкорковый отдел зрительного анализатора. Согласно А.М. Гринштейну, нисходящие к сетчатке
волокна связаны с регуляцией процесса адаптации. Р, Гранит обнаружил изменение электрической актив-
ности ганглиозных клеток сетчатки под влиянием раздражителя талямической области (1954). Обратное
влияние центров на рецепторы было показано и для проприоцепторов (Хант, 1952), Роль обратных влияний
на слуховой рецептор в процессе слуховой адаптации отмечают Дэвис, Тасаки, Гольдштейн (1952).

Важное значение в перестройке функционального состояния рецептора играет собственный проприо-
мускулярный аппарат, имеющийся в каждом анализаторе. Корковое представительство этого аппарата
расположено в ядрах соответствующих анализаторов (Квасов, 1956).

5*                                                                                       131

цепции внешнего раздражителя участвуют и периферический рецептор и центральный
корковый аппарат, а в совместном действии периферического и центрального конца
одного и того же прибора как единого целого. Этот единый прибор осуществляет
анализ, и синтез, и дифференцировку, и генерализацию раздражителей. Продуктом
его аналитико-синтетической рефлекторной деятельности является ощущение
или восприятие как образ вещи, служащей раздражителем.

Рефлекторная деятельность, вызываемая воздействием нового раздражителя,
выражается прежде всего в ряде орие н т ировочн ы х реакций, обеспечи-
вающих лучшие условия для восприятия свойств внешнего раздражителя (например,
рефлекторные движения глаза в сторону раздражителя, изменения диаметра зрачка
и т.д.). Ориентировочный рефлекс - это прежде всего рефлекс на новый раздра-
житель, создающий благоприятные условия для выявления его свойств. Он сохраняет
свое значение и при восприятии уже ранее действовавших раздражителей (движения
глаз, прослеживающих контур предмета и т.п.).

В процессе восприятия ориентировочные реакции организуются и складываются
в определенные стереотипы, когда, например, вырабатываются и закрепляются опре-
деленные <х о д ы>, или <маршрут ы>, движения глаза, ощупывающего предмет.
Выработка в процессе индивидуального развития таких (генерализованных и стерео-
типизированных) <ходов> и <маршрутов> ориентировочных движений глаза и образует
способность смотреть.

Способность смотреть, как и способность к любой психической деятельности,
формируется в самом процессе этой деятельности.

Однако смотреть и видеть, - не одно и то же: смотреть еще не значит видеть, хотя
и нельзя видеть не смотря. Каждое ощущение и восприятие необходимо предполагает
специфические для него рефлекторные реакции, а не только ориен-
тировочные. Ориентировочными рефлексами, общими для разных раздражителей,
очевидно, никак не объяснить специфичность различных ощущений.

Основное значение для каждого вида ощущений имеют специфичные для него
рефлекторные реакции, как безусловные, так и условные.

В последнее время рядом исследований показана роль условных рефлексов в фор-
мировании ощущений (Гершуни, Быков, Пшоник и др.). Подтверждением этого же
положения, по существу, являются и не связывавшиеся с учением об условных
рефлексах многочисленные опыты со зрением. Например, давнишние опыты Страт-
тона и последующие работы некоторых ученых доказали, что, если человеку надеть
очки. переворачивающие изображение предметов вверх ногами, он по прошествии
некоторого времени будет правильно воспринимать предметы. Опыты, доложенные на
14-м Международном психологическом конгрессе в Монреале, показали, что такой
условно-рефлекторной перестройке поддается н цветоощущение^'.

Фактический материал исследований свидетельствует о существенной роли услов-
ных связей в формировании ощущений. Однако из этого никак не следует, что они
состоят только из условных рефлексов. Как и все условные рефлексы, они имеют
и безусловно-рефлекторную основу, состоящую из специфических для данного рецеп-
тора безусловных рефлексов. Раздражители, адекватные, как принято говорить, тому
или иному рецептору^, это и есть не что иное, как безусловные раздражители, а реак-
ции на них глаза или другого анализатора это и есть безусловные рефлексы, обра-
зующие основу рефлекторной деятельности каждого анализатора. Такой безусловной
рефлекторной реакцией зрительного прибора является, например, разложение зри-

^ CM.: Kohleri. Experiments with prolonged optical Distortions// Acta Psychologica (Amsterdam), 1955.
Vol. XI. N 1. P. 176. 0м. также описание двух фильмов: Erismann Т., Kohleri. Upright Vision through inverting
Spectacles (p. 187) and Pronko N.H. .SnyderF. Vision with spatial inversion //Contemporary Psychology. 1956.
Vol. 1. N 6. P. 187-188.

^ Следовало бы, собственно, говорить, наоборот, о рецепторах, адекватных определенным раздра-
жителям.

тельного пурпура в светочувствительных клетках глаза, рефлекторно вызываемое
воздействием света. Безусловные рефлексы, специфичные для данного рецептора,
совместно с надстраивающейся над ними системой условно-рефлекторных реакций
образуют единую рефлекторную деятельность анализатора. В силу этого единства и
взаимосвязи можно, изменяя условные компоненты рефлекторной деятельности,
изменять и ее конечный результат. Изменяемость конечного результата в зави-
симости от изменения условно-рефлекторного компонента деятельности анализатора
никак, однако, не свидетельствует об отсутствии безусловной рефлекторной основы.

В системе единой рефлекторной деятельности анализаторов, начинающейся с воз-
действия внешнего раздражителя на рецептор, сохраняют свое значение и ориенти-
ровочные реакции, но они занимают в ней подчиненное положение. Ориентировочный
рефлекс на индифферентные раздражители более или менее быстро угасает. В струк-
туре условно-рефлекторной деятельности ориентировочный рефлекс восстанавливает-
ся, но уже в качестве реакции явно подчиненной, следующей за сигнальной функцией
раздражителя. В структуре условного рефлекса ориентировочные реакции возникают
на все изменения сигнального раздражителя - как сильные, так и слабые.
Слабые сигнальные раздражители в большей мере вызывают ориентиро-
вочные реакции, чем сильные несигнальные. Усиленные ориентировоч-
ные реакции возникают, когда сигнальный раздражитель становится трудно диффе-
ренцируемым. Ведущая роль сигнального значения раздражителя и, значит, специфи-
ческой условно-рефлекторной деятельности анализаторов, проявляется и в том, что в
опыте, при инструкции считать световые сигналы, сильные ориентировочные рефлек-
сы возникают только на свет, а при инструкции считать звуки - только на звуковые
раздражители^.

Таким образом воздействие раздражителя на рецептор вызывает рефлекторную
деятельность соответствующего анализатора (т.е. рецептора и соединенного с ним
афферентными и эфферентными нервными путями центрального коркового аппарата).
Эта рефлекторная деятельность представляет собой сложнейшую систему специфи-
ческих для каждого рецептора безусловных и условных рефлексов, в которую вклю-
чаются также и ориентировочные рефлексы, как безусловные, так и условные^.
Внутри такой системы рефлексов между ориентировочными и специфическими
условными рефлексами возникают сложные динамические отношения: сильный ориен-
тировочный рефлекс на один раздражитель тормозит образование условных рефлексов
на другие раздражители; если по ходу опыта индифферентный раздражитель, вызы-
вающий на себя ориентировочный рефлекс, становится сигнальным, он переключает
ориентировочный рефлекс с других, даже физически сильных, но индифферентных
раздражителей на себя^; ослабление сигнального раздражителя, делающее его трудно
дифференцируемым, вызывает усиление ориентировочного рефлекса по отношению
к нему и т.д. Общая картина рефлекторной деятельности, таким образом, еще более
усложняется^.
Такова в первом грубом приближении та сложная рефлекторная деятельность,

^ См. Соколов Е.Н. Высшая нервная деятельность и проблема восприятия // Вопр. психологии. 1955.
№ 1. С. 62.

^ Ориентировочный рефлекс, обычно характеризуется как реакция на новое. Но этим не определяется.
чтб в отношении этого нового осуществляется в результате ориентировочной реакции. По существу
ориентировочный рефлекс осуществляет первичное различение раздражителя. Констатируя, что что-то
изменилось, что перед индивидом сейчас не то, что было раньше, ориентировочный рефлекс осуществляет,
как и рефлекторная деятельность вообще, некий, пусть первичный, анализ ситуации.

^ См.: Соколов Е.Н. Высшая нервная деятельность и проблема восприятия // Вопр. психологи. 1995.
№ 1. С. 58-65.

^ Стоит теперь вспомнить ту наивную в своей простоте картину, которую рисовала нам по-старинке
рецепторная теория: внешний раздражитель воздействует на рецептор и в зависимости от его качества
(длина волны и т.д.) вызывает те или иные изменения его состояния. Сведения об этих изменениях в
состоянии рецептора по проводящим путям доносятся до мозга, мозг принимает эти <донесения> - и налицо
ощущение! Как далека эта прямо-таки святая наивность от правды жизни со всей ее сложностью!

133

которая своим жизненно важнейшим для индивида результатом имеет ощущение или
восприятие.

Образ предмета является продуктом целой системы или ассоциации рефлекторных
актов. Каждый из них изменяет положение воспринимающего по отношению к раз-
дражителю и, лишь вся совокупность следующих друг за другом рефлекторных актов,
вызываемых действием предмета на рецепторы и, осуществляющих анализ и синтез,
дифференцировку и генерализацию раздражителей, и образует ощущение. Образ,
собственно, это и есть совокупность последовательно совершающихся и друг с другом
ассоциирующихся, смыкающихся в единое целое рефлекторных актов, в результате
которых перед нами симультанно выступает вещь в многообразии ее сторон и свойств.
(Построение образа в процессе зрения можно сравнить не с запечатлением изобра-
жения на фотопластинке, а с построеним изображения на телеэкране, когда электрон-
ный луч, обегая изображение, последовательно посылает электрические импульсы.)
Образ существует постольку, поскольку длится рефлекторная деятельность мозга. Он
неотделим от нее. Нигде поэтому не существует образа как такого идеального,
которое было бы вовсе обособлено от материального процесса, от материальной
деятельности мозга.

Никак не приходится внешне соотносить образ, психические явления с материаль-
ной деятельностью мозга и какими-то спекулятивными соображениями решать вопрос
о том, как они соотносятся. Изучение реального процесса рефлекторной деятельности,
возникающей в результате воздействия раздражителя на рецептор (орган чувств)
прямо показывает, как в процессе рефлекторной деятельности возникают
психические явления. Они ее закономерный продукт.

В результате этой рефлекторной деятельности раздражитель выступает отра-
женным в ощущении или восприятии. На отраженный в ощущении, в восприятии
разражитель в непрерывном потоке рефлекторной деятельности замыкаются новые
рефлекторные реакции, и в этом потоке образуется ответ человека на воздействие
внешнего мира - его действия, которыми он удовлетворяет свои потребности, из-
меняет мир.

Так же как чувственный образ предмета является продуктом сложнейшей ана-
литико-синтетической рефлекторной деятельности, так и действия людей - это более
или менее сложный продукт целой совокупности рефлекторных дуг, замыкание кото-
рых требует образования связей двигательного (и речедвигательного) анализатора со
зрительным, слуховым и т.д.

Осуществление любого действия посредством соответствующих движений (так
называемых произвольных движений) предполагает образование связей между
потоком чувственных сигналов, поступающих по ходу движения в мозг от пере-
мещающегося органа, и потоком чувственных сигналов, идущих от воздействия внеш-
них условий, в которых совершается действие от предметов, на которые оно
направлено. В силу этих связей и их обратимости, чувственные сигналы от предметов
и условий, в которых они находятся, начинают регулировать действия".

В результате образования сложнейшей системы рефлекторных дуг образ того или
иного предмета или явления (точнее - отображенный в нем предмет) выступает как
сигнал для того или иного действия^.

^ Павлов И.П. Физиологический механизм так называемых произвольных движений. Поли. собр. соч.
Т. 3. Ч. 2. С. 315-319.

В силу этого И.П. Павлов и характеризовал ощущения, восприятия как сигналы действительности,
а условный рефлекс, являющийся реакцией на сигнальный раздражитель, как явление не только физио-
логическое, но и психическое. <Существенный признак высшей нервной деятельности> И.П. Павлов
усматривал именно в том, что <они при определенных условиях меняют свое физиологическое действие>.
(Павлов И.П. Лекции о работе больших полушарий головного мозга. Полн. собр. соч. Т. 4. С. 30) (под-
черкнуто нами. - С.Р.). Это возможно только в силу того, что высшая нервная деятельность есть
деятельность не только физиологическая, но и психическая (Павлов И.П. Условный рефлекс // Там же.
С. 322).

Следовательно, никак не приходится внешне соотносить психическую деятель-
ность с рефлекторной нервной дятельностью мозга и провозглашать их единство на
основании каких-либо умозрительных соображений: прямое изучение фактического
хода рефлекторной деятельности мозга показывает, как в процессе этой деятель-
ности, по ходу ее возникают психические явления - ощущения, восприятия, и т.д. -
и как отраженные в них раздражители становятся сигналами деятельности живот-
ного или человека. Мы имеем, таким образом, перед собой фактически единую
деятельность. Это психическая деятельность, так как в ней осуществляется отра-
жение объектов в ощущениях и восприятиях; это вместе с тем нервная деятельность
материального органа - мозга, подчиненная всем законам динамики нервных
процессов. Положение о неотделимости психических явлений, психической деятель-
ности от материальной нервной деятельности мозга приобретает очевидность и ося-
заемость; оно отчетливо выступает из всей совокупности реальных фактов и вы-
деляется из них как общий смысл и итог.

В последние годы у нас неоднократно ставился вопрос о месте психических явлений
в рефлекторной деятельности и о реальной роли, выполняемой в ней образом.
Попытки решения этого вопроса не раз заводили в тупик. Это происходило прежде
всего потому, что его пытались решить в рамках фиктивной схемы - одной рефлек-
торной дуги, в которую хотели втиснуть и построение образа предмета и действие
с ним человека.

Это была рефлекторная дуга <вообще>, осуществляющаяся неизвестно в каком
анализаторе и никак не объединяющая рефлекторные дуги разных анализаторов.
В ней, естественно, никак не могли уместиться и построение образа предмета и дейст-
вие человека. Всякая попытка вклинить в рефлекторную дугу образ в качестве осо-
бого звена и сделать ее эффекторный конец зависимым от образа, неизбежно грозила
разрывом материальной непрерывности рефлекторного акта и идеалистической дема-
териализацией рефлекторной деятельности мозга.

Все становится на свои места и получает свое естественное разрешение, если
отбросить эту фиктивную схему и обратиться к действительному процессу рефлек-
торной деятельности в его реальной сложности как к потоку, состоящему из мно-
жества сложно взаимодействующих рефлекторных дуг.

Рефлекторная деятельность мозга вызывается раздражителем, выступающим сна-
чала как физический агент. В ходе вызванной им рефлекторной деятельности возни-
кает ощущение, и раздражитель, выступающий первоначально лишь как физический
агент, принимает характер чувственно воспринимаемого объекта. Дальнейший ход
рефлекторной деятельности совершается под воздействием этого чувственно отра-
женного посредством ощущения объекта (который не перестает при этом быть
и физическим агентом). Таким образом ощущение включается в поток рефлекторной
деятельности.

Необходимой философской предпосылкой правильного решения вопроса о реальной
роли психических явлений, образа в рефлекторной деятельности служит при этом
понимание того, что в этой деятельности сигналом является объект-раздражитель.
Когда его воздействие вызывает ощущение, это последнее опосредствует зависимость
дальнейшей рефлекторной деятельности от раздражителя. Сигнал в таком случае -
это раздражитель, отраженный в ощущениях, воспринимаемый в качестве объекта.
Благодаря отражению раздражителей и условий, в которых они выступают, раздра-
жители в зависимости от условий меняют, говоря словами И.П. Павлова, свое физио-
логическое действие.

Признание реальной роли ощущений, восприятий, вообще психических явлений
в детерминации рефлекторной деятельности не вносит никакого субъективизма в ее
понимание в силу того, что в соответствии с основной линией материалистического
монизма в теории познания ощущения, восприятия и т.д. - это отражения, образы

реально существующих вещей. Поэтому действие ощущений и восприятий- это
действие раскрывающихся перед познающим человеком вещей, отражением которых
ощущения и восприятия являются^.

Рефлекторная деятельность дает два особенно жизненно важных результата:
отражение мира - непосредственное чувственное и опосредствованное словом - и
действия человека, посредством которых он удовлетворяет свои потребности,
реализует свои цели и соответственно преобразует действительность.

Между чувственным отражением и действием - этими двумя важнейшими итого-
выми результатами рефлекторной деятельности - имеются существенные взаимоотно-
шения. С одной стороны, чувственное отражение действительности - условий, в кото-
рых совершается действие, и предмета, на который оно направлено, - служит для
регуляции действия. Вместе с тем именно через свое отношение к выполняемому
человеком действию те или иные прежде индифферентные раздражители
приобретают сигнальное значение. С приобретением прежде индифферентным
раздражителем сигнального значения чувствительность к нему повышается (пороги
снижаются); его анализ, более тонкая его дифференцировка осуществляется именно
через связь с ответной деятельностью, по отношению к которой он имеет сигнальное
значение. Для того, чтобы два близких впечатления стали дифференцироваться,
нужно, чтобы по ходу и задачам осуществляемой человеком деятельности возникла
потребность в их дифференцировке; при успешном выполнени этой деятельности
дифференцировка раздражителя получает <подкрепление> со стороны
действительности.

Однако <подкрепление>, необходимое для успешного осуществления рефлекторной
деятельности, для рефлекторного построения чувственного образа предметов действи-
тельности, надо, очевидно, искать не только в конечном подкреплении действитель-
ностью реакций двигательного анализатора. Рефлекторная деятельность, осущест-
вляющаяся, скажем, в зрительном анализаторе, получает <подкрепление> в рамках
этой деятельности. Подкреплением для нее служит самое получение отчетливого
образа предмета. Образ, в котором удовлетворяются <потребности> глаза, связанные
с его функциями, образ, удовлетворяющий потребность в отчетливом видении, устра-
няющий необходимость в дальнейшем разглядывании, - это и есть подкрепление.
Иначе говоря, успешное выполнение специфической для зрительного рецептора ана-
литико-синтетической деятельности видения служит подкреплением для ориентиро-
вочной деятельности смотрения. То же и со слухом: само слышание, удовлетворение
потребностей слуха, формирующихся вместе с его функциями - выявлять свойства
звука во всех ему свойственных отношениях: звуковысотных, ладовых, гармонических
и т.д., - служит подкреплением слушания, прислушивания, вслушивания, т.е. всей
активной работы действенного человеческого слуха.

Здесь, вероятно, первые истоки <теоретического> познания, эстетического созер-
цания и радости, с ними связанной, - радости познавать действительность, просле-
живая ее очертания, созерцать красоту ее форм, воспринимать ее жизнь полнее
и звучнее.

Рефлекторная теория как учение о замыкании связей теснейшим образом связана
с учением об ассоциациях, означая при этом глубокое и принципиальное преобразо-
вание традиционной ассоциативной теории старого эмпиризма.
Первая отличительная особенность рефлекторного понимания ассоциаций заклю-

^ Раздражители, отраженные в ощущениях, естественно, могут вызывать реакции, которые не вызы-
вают раздражители, в ощущениях не отраженные. Это сказывается даже на таких явлениях, как адап-
тация. Судя по опытам (в лаборатории Е.Н. Соколова), адаптация возникает по отношению к слышимым
звукам; по отношению к звукам подпороговым адаптация не создается.

136

чается в том, что ассоциация как целостный процесс, не только психический, но
вместе с тем и физиологический, мыслится в виде связи не одних только центральных
звеньев рефлексов и якобы только к ним приуроченных представлений, а цельных
рефлекторных дуг. Это значит, что ассоциация - это не просто связь между двумя
представлениями; реальными звеньями ассоциации являются взаимодействия индивида
с миром, с объективной реальностью. Из этого исходного положения вытекает корен-
ная перестройка всего традиционного учения об ассоциациях.

Ассоциация неотделима от условной (временнбй) связи как элементарной формы
синтеза. Элементарной формой синтеза является условная (временная) связь между
двумя раздражителями, образующаяся в процессе условно-рефлекторной деятельности
(например, связь между компонентами комплексного раздражителя).

Ассоциация есть связь, образующаяся между сигнальным раздражителем и тем, что
он сигнализирует^; она имеет, как правило, сигнальный характер и образуется, если
первый ее член сигнализирует событие, имеющее для нас жизненную значимость как
отвечающее нашим потребностям, интересам, задачам нашей деятельности^.

Образование ассоциации - это, по существу, процесс, в котором одно явление
приобретает значение сигнала другого явления^. Значимость событий, которая сигна-
лизируется обстоятельствами, вступающими с ним в ассоциативную связь, <подкреп-
ляет> ассоциацию. Чтобы ассоциативная связь образовалась, она должна иметь для
человека значение, смысл.

Мыслительные связи как смысловые нередко противопоставлялись ассоциативным
как якобы бессмысленным, механическим. Основанием для такой трактовки ассо-
циаций явилось то обстоятельство, что образующаяся у человека при определенных
условиях связь между двумя объектами или явлениями может быть не существенной
для них. Однако образование этой связи между ними все же должно иметь смысл для
индивида, у которого она устанавливается (так, номер телефона, который мне надо
набрать, чтобы связаться с нужным мне человеком, не существен для характеристики
этого человека, но общение с ним должно быть нужно мне, чтобы я запомнил номер
его телефона). Таким образом ассоциация - тоже осмысленная связь; утрачивая
жизненный смысл для индивида, она угасает.

В силу своего сигнального характера ассоциативная связь динамична: она обра-
зуется (замыкается), угасает и при определенных условиях вновь восстанавливается".

^ При изучении ряда цифр, слов и т.п. ассоциации между двумя членами ряда образуются, если
предшествующий член становится у нас сигналом того, чтобы ответить на него следующим членом ряда.

^ В качестве ассоциации из прочих условных связей иногда выделяют временную связь между двумя
нейтральными раздражителями, подобную той, которая была констатирована в опытах Подкопаева и Нар-
бутовича (См.: Нарбутович И.О., Подкопам Н.А. Условный рефлекс как ассоциация // Тр. физиологи-
ческих лабораторий акад. И.П. Павлова. М., 1936. Т. VI. Вып. 2). Однако образовать связь между двумя
<нейтральными> раздражителями (не пищевыми и т.п.) Подкопаеву и Нарбутовичу удалось, как известно,
лишь введя новые, необычайные раздражители, т.е. вызвав по отношению к ним ориентировочный
рефлекс, а это по существу значит, что второй раздражитель служил удовлетворением <познавательной>
потребности, возникающей с появлением первого, и эта связь была, таким образом, сигнальной. Не отличие
от рефлекторных связей, образующихся, скажем, на пищевой раздражитель, заключалось, собственно,
лишь в том, что рефлекторная деятельность, ее подкрепление и ее сигнальность осуществлялись в рамках
<познавательной> деятельности анализаторов.

Мальчик Алеша P., четырех лет, выходит с матерью в праздник на улицу, его внимание привлекают
флаги. Ему говорят, что сегодня праздник и ведут к дяде Коле, где его ожидают угощение и всякие
развлечения. По прошествии нескольких месяцев, выйдя на улицу и снова увидев флаги, он заявляет:
<Сегодня мы идем к дяде Коле>. Флаг приобрел для него определенное значение: он стал сигналом
посещения дяди Коли и связаннных с этим посещением развлечений и лакомств.

^ Намечая замысел функциональной психологии как психологии физиологического типа. Титченер
характеризовал господствующую в то время ассоциативную психологию как психологию структурную
и анатомическую (О титченеровской концепции структурной и функциональной психологии см.: Bentley М.
The psychologies called <structural>. Historical derivation // Phychologies of 1925 / Ed. by Murchison. N.Y. 1928.
Part. 6. P. 383-384). В силу того, что прежняя ассоциативная психология была связана с анатомо-морфо-
логической концепцией, в которой на передний план выступила структура, а не деятельность, ассоциа-
тивные связи в прежней ассоциативной психологии мыслились как статические структурные связи. На самом

137

Обычно не бывает так, что все прошлое либо постоянно нами помнится, либо никогда
не вспоминается. Воспоминания иногда угасают, а потом вновь восстанавливаются.
Причина их исчезновения может заключаться не только в том, что мы не стал-
киваемся с воздействиями, но и в том, что связь между этими воздействиями и за-
бытым угашена. Иногда все на каждом шагу напоминает нам о прошлом - любая
мелочь, даже, казалось, бы, лишь очень отдаленно с ним связанная, а в других
случаях ничто не оживляет в нас воспоминания - когда само прошлое для нас мертво,
когда оно утратило для нас былое значение.

И.П. Павлов утверждал, что ассоциация и условный рефлекс (условная или вре-
менная связь) <сливаются>. Это верно в том смысле, что нельзя, как мы с самого
начала сказали, обособлять ассоциацию представлений от замыкания цельных реф-
лекторных дуг. <Слитие> ассоциации с условной временней связью преодолевает это
обособление. Помимо того, оно позволяет видеть единство всего ряда разнообразных
связей, начиная с тех, в которых не осознаются ни элементы, в них входящие, ни
самая их связь, а только конечный психологический эффект связывания (как, на-
пример, связь - <ассоциация> - зрительных и мышечных воздействий предмета, в ре-
зультате которых воспринимается глубина) и кончая связями, в которых осознаются
самые элементы, в них вступающие. (Именно эти последние связи между психоло-
гически данными элементами и являются ассоциациями в более узком, специфически
психологическом значении этого термина.)

Только при таком объединении всех этих связей общие законы, их регулирующие,
выступают в своем истинном универсальном значении.

Связывая таким образом ассоциации с (условным) рефлекторным процессом, важно
осознать следующее: условный рефлекс или временная связь в павловском их
понимании отнюдь не соответствует ассоциации в традиционном понимании старой
эмпирической ассоциативной психологии.

Прежде всего образование условной (или временнбй) связи не зависит от одной
лишь смежности двух раздражителей во времени. Образование условного рефлекса не
сводится к механической подстановке одного стимула на место другого просто в силу
их временный смежности. Такое представление о <классическом павловском условном
рефлексе>, распространенное среди американских представителей теории <обусловли-
вания>, не соответствует павловской концепции. Согласно последней, существен-
нейшую роль в образовании условной связи играет <подкрепление>.

Таким образом и образование связей оказывается подчиненным взаимоотношениям
индивида с окружающим миром. Тем самым преодолевается механицизм старой
ассоциативной теории.

Новое павловское понимание условной связи никак не может служить основой для
старого понимания ассоциации. Для <слития> условной связи и ассоциации или нало-
жения ассоциации на условную связь требуется, наоборот, коренное преобразование
старого понятия ассоциации, построение новой ассоциативной теории.

Говоря о <слитии> ассоциации с условной связью, многие сейчас попросту сводят
ассоциацию к замыкающейся в коре физиологической связи. Это неверно. Такое
сведение означало бы упразднение ассоциации как психологического понятия, а она
должна быть сохранена как таковая. Замыкание связи в коре - это нервный,
физиологический процесс (и без него ассоциации не бывает). Эта связь получает свое
психологическое выражение, когда в результате замыкания нервной связи в коре
(условный рефлекс в его физиологическом выражении) для человека замыкается связь
отраженных в восприятии, представлении или мысли объектов. Эта связь и есть
ассоциация в ее психологическом выражении^.

деле это не так.

^ См. дальше о синтезе (формой которого является ассоциация) и анализе как физиологических и психо-
логических понятиях.
В психической деятельности человека существенную роль играют словесные (<второсигнальные>) ассо-

138

Ассоциацию нельзя ни оторвать от целостного рефлекторного процесса, психо-
логическим выражением которого она является, ни свести к одному лишь нервному,
физиологическому факту замыкания нервной связи в коре. Таким образом, понятие
ассоциации должно быть сохранено в психологии; вместе с тем оно должно быть
преобразовано. Разработка психологической теории ассоциаций на базе физиоло-
гического учения об условных связях - одна из важных очередных задач психоло-
гической науки. Ее разрешение должно привести к формулировке ряда общих законо-
мерностей психической деятельности, которые сейчас обычно искусственно втиски-
ваются в главу о памяти.

Рефлекторная, отражательная деятельность мозга - это деятельность а нал и-
т и ко-синтетическа я. Анализ и синтез образуют ее основной состав, ее
остов. Замыкание связей, ассоциаций - это наиболее общая форма синтеза анали-
тически выделяемых элементов. Ощущение и восприятие - чувственный образ вещей
и явлений окружающего мира - возникают в результате анализа (и синтеза), спе-
циальной дифференцировки (и генерализации) раздражителей. С возникновением ощу-
щения и восприятий воздействующие на мозг раздражители выступают в
качестве объектов; анализ и синтез объектов прибретают психологическое
содержание. Переходя в анализ и синтез объектов, их чувственных качеств,
физиологический анализ и синтез раздражителей, не переставая, конечно, оставаться
и физиологическими процессами, становятся процессами психологическими, характе-
ризующими процесс познания в целом, начиная с чувственных его форм.

Наличие и в чувственном отражении анализа и синтеза означает, что вопреки
кантианской философии и вюрцбургской психологии отношения отражаются не только
мышлением, но и чувственным восприятием. Восприятие как созерцание вещей
и явлений действительности в их связях и отношениях и чувственное мышление как
деятельность, выявляющая эти связи и отношения в чувственном содержании
действительности, непрерывно переходят друг в друга. В реальном процессе познания
мы имеем переход восприятия в мышление, мышления в восприятие.

Дальнейший переход анализа и синтеза как деятельностей, характерных для позна-
вательного процесса в целом, к анализу и синтезу как операциям собственно мыш-
ления обусловлен переходом от анализа и синтеза непосредственных чувственных
образов к анализу и синтезу словесных <образов>^.

Объективизация мысли в слове является необходимой предпосылкой для распро-
странения на мышление рефлекторного анализа. Мышление, оперирующее мысли-
тельным материалом, объективированным в слове, всегда есть взаимодействие мысля-
щего субъекта с объективированным в слове содержанием знания. Распространить
принципы, лежащие в основе рефлекторной концепции, на мышление - это не значит
свести мышление к элементарным рефлексам, утратив, таким образом, его специ-
фику; это значит понять его как взаимодействие познающего человека с объекти-

циации. Под словесными ассоциациями при этом разумеются ассоциации не между словами (по созвучию
и т.п.), а между обозначаемыми ими предметами или явлениями, так же как образные (<первосигнальные>)
ассоциации - это ассоциации не между образами, а между предметами, отражением которых они являются.

^ В попытке понять мышление как движение анализа и синтеза в их взаимосвязи некоторые психологи
усматривают не более, не менее как сведение мышления к физиологическим закономерностям, отказ от его
психологической трактовки. Анализ и синтез, таким образом, вовсе изгоняются из психологической кон-
цепции мышления; они признаются исключительно достоянием учения о высшей нервной деятельности как
учения физиологического. С другой стороны, некоторые физиологи объявляют, что понятия анализа и
синтеза, которыми оперирует павловское учение о высшей нервной деятельности, не имеют, якобы, ничего
общего с понятиями анализа и синтеза, с которыми имеет дело психология. И одно, и другое, как видим
неверно. Психологические понятия анализа и синтеза не сводятся к физиологическим, но и не могут быть
обособлены от них. Поэтому психологическая теория мышления как аналитико-синтетической деятельности
<накладывается> на физиологическую трактовку анализа и синтеза и вместе с тем не сводится к ней.

вированными в слове итогами общественного опыта, как общение человека с чело-
вечеством.

На каждой ступени познания характер анализа, синтеза, обобщения изменяется
в зависимости от того, чтб анализируется, синтезируется, обобщается. (Очень пока-
зательно это выступает, например, при сопоставлении первосигнальной генерализации
и понятийного обобщения.) В свою очередь, и самый переход к новой ступени позна-
ния совершается в результате анализа, синтеза, обобщения содержания предшествую-
щей ступени. Вместе с тем наличие одних и тех же общих процессов анализа, синтеза
и обобщения, хотя и выступающих в различных специальных формах, на всех сту-
пенях познания обусловливает единство познавательного проце с-
с а, своей реальной основой имеющее единство его объекта - бытия, - раскрываю-
щегося в процессе познания. В силу единства познавательного процесса, выражаю-
щегося в этой общности основных его операций на всем протяжении процесса, падает
дуалистическое противопоставление чувственного познания и рационального, падают
эмпиризм и рационализм. Вместе с тем различие ступеней познания сохраняется,
На каждой ступени оно выступает в качественном своеобразии анализа, синтеза
обобщения^.

Вводя понятия анализа, синтеза, обобщения в психологическое исследование мыш-
ления, нельзя не поставить вопроса о том, как эти понятия в психологическом
исследовании соотносятся к понятиями анализа, синтеза, обобщения, которыми опе-
рирует логика и теория познания.

Ответ на этот вопрос вытекает из того, что уже было сказано о взаимоотношении
психологии мышления и логики. Логика и психология мышления относятся к тому же
познавательному процессу: психология мышления исследует этот процесс в законо-
мерностях его протекания, в закономерных зависимостях результата этого процесса
от условий, в которых он совершается; логика фиксирует соотношения между мысля-
ми - результатами познавательного процесса, которые имеют место, когда мышление
оказывается адекватным бытию. В соответствии с этим логика изучает соотношения
различных продуктов познания в системе знания в смысле уровня заключенного в них
анализа; теория научного познания (эпистемология) изучает эти же соотношения на
различных этапах исторического развития знания; психология же изучает анализи-
рование и синтезирование как мыслительные процессы или деятельности индивида в
причинных закономерностях их протекания (см. выше, гл. П, общая часть, § 2).

Анализ и синтез (и производные от них абстракция и обобщение) - основные
процессы мышления. Закономерности их протекания и закономерные соотношения
между ними - основные внутренние законы мыслительной деятельности.

Смысл такой постановки вопроса заключается, конечно, совсем не в том, чтобы
свести все конкретные мыслительные операции (арифметические, геометрические и
т.д.) к этим общим категориям, утеряв, таким образом, их многообразную специфику.
Каждая из многообразных мыслительных операций должна быть понята и объяснена в
своей конкретной специфичности. Но нельзя построить общую теорию мышления, не
вскрыв и то общее, что объединяет все эти частные операции, не поняв каждую
частную операцию как специфическую форму проявления общего. Для того чтобы
построить общую теорию мышления, надо понять каждую частную мыслительную
операцию как результат движения и специфическую форму проявления одних и тех
же общих им процессов анализа и синтеза, абстракции и обобщения и показать, как
сам анализ и синтез (и производные от них абстракция и обобщение) приобретают
каждый раз новые специфические формы. В ходе такого исследования мышления

^ Специфические формы анализа и синтеза, характерные для абстрактного мышления, проанализи-
рованы нами выше (см. гл. II). Основная отличительная особенность анализа в области мышления за-
ключается в том, что он переходит в абстракцию, направленную на выделение явления в чистом виде, т.е.
в абстракцию от привходящих, двусторонних обстоятельств, которые осложняют явление и маскируют его
существенные закономерности.

140

специальные мыслительные операции должны выступить как частные формы анализа
и синтеза, как результат их движения; с другой стороны, самый анализ, синтез и т.д.
должны применительно к соответствующим объектам и условям выступить в виде
этих частных операций. Этим определяется программа, общее направление
психологической теории мышления.

Исходным и определяющим для этой теории является то, уже выше
сформулированное положение, что основной способ существования психического - это
его существование как деятельности, как процесса. Раскрытие закономерностей
мышления как процесса является поэтому основной задачей психологического
исследования. Все <образования> умственной деятельности, будь то образы, понятия
или уже сложившиеся способы действия, операции, так называемые умственные
действия, должны быть в психологическом исследовании раскрыты как результаты
психических процессов, как производные от этих последних.

В этом положении ничего, по существу, не меняет тот, сам по себе, конечно, фун-
даментальный, факт, что человек в ходе своей умственной деятельности, в процессе
общения, обучения усваивает знания, истины, принципы и способы действия, вы-
работанные человечеством в ходе его общественно-исторического развития. Усвоение
по внутренней психологической, а не только результативной своей характеристике
(сводящейся к голому факту наличия определенных знаний, их усвоенности) само есть
их анализирование, синтезирование и обобщение, и именно эта деятельность должна
быть предметом психологического исследования при изучении усвоения знаний.
Знания, за которыми не стоит собственная аналитико-синтетическая, обобщающая
работа мысли, - это формальные знания. Когда говорят, что человек как индивид не
открывает, а лишь усваивает уже добытые человечеством знания (хотя есть люди,
которые сами их добывают), то это собственно значит лишь то, что он не открывает
их для человечеств а; но лично для себя он все же должен их открыть.

Концепция, которая исходит из исследования мышления как процесса, как деятель-
ности (анализирования, синтезирования, обобщения) и изучает все мыслительные
образования как результаты мыслительной деятельности, раскрывая за всеми
ее продуктами процесс, закономерно к ним приводящий, коренным образом
противостоит концепциям, принимающим результат мыслительной деятельности как
исходное, данное.

Только первая из этих концепций в состоянии выйти за пределы феноменалис-
тических описаний, голых констатаций и дать подлинное объяснение мыслительной
деятельности и ее результатов.

Доказательством этому может служить гештальтистская теория (получившая
особенно законченное и утонченное выражение в книге Вертгеймера <О продуктивном
мышлении>)^. Первая особенно примечательная ее черта заключается именно в том,
что в ней все сводится к соотношению так или иначе структурированных <ситуаций>,
которые человек видит перед собой как данное; из поля зрения вовсе исчезает
процесс, та мыслительная деятельность (анализирования, синтезирования, обобще-
ния), в результате которой человек так или иначе видит ситуацию, геометрический
чертеж и т.д.

Такой подход неизбежно приводит к голому феноменологическому описанию
последовательно выступающих итогов мыслительной деятельности без раскрытия
условий и путей, которые к ним приводят, к констатации того факта, что человек
сначала <видит> ситуацию, чертеж и т.п. так-то, а потом объективно ту же ситуацию
иначе, в иной структуре, без надлежащего объяснения того, почему это произошло.
Между тем исследования^ показывают, что динамика различного <видения> одного и
того же чертежа производна отхода мыслительной деятельности, в которую этот

^ Werheimer М. Productive thinking. N.Y.; L., 1945.

^ Мы имеем ввиду работы, которые будут освещены в другой нашей книге, специально посвященной
проблеме мышления и путям ее психологического исследования.

141

чертеж вклюмается. То или иное <видение> чертежа, выделение то одной, то другой
линии и объединение выделенных линий в ту или иную фигуру закономерно опреде-
ляются анализом условий задачи. Этот анализ осуществляется через соотнесение
условий задачи с ее требованиями, т.е. через синтетический акт. Выделение одних или
других линий, объединение их в одни или другие фигуры при разном <видении> - это
результат чувственного анализа и синтеза.

Чувственный анализ и синтез чертежа и отвлеченный, понятийный анализ и синтез
условий и требований задачи представляют собой, по существу, единый процесс,
протекающий одновременно на разных уровнях. В нем ничего нельзя понять, если
обособить друг от друга чувственное и логическое, восприятие и мышление.

Только обратившись к изучению этой сложной аналитико-синтетической деятель-
ности, можно вскрыть объективные закономерности мышления. Необходимость за
каждым внешним результатом вскрывать в психологическом исследовании психичес-
кий процесс, за ним непосредственно скрывающийся, выступает еще острей при
анализе бихевиористских теорий.

В порядке иллюстрации возьмем центральное для бихевиоризма понятие <перенос>.
В бихевиористской концепции это понятие имеет ясный смысл. <Перенос> здесь оз-
начает, что определенный способ действия, имевший место в одной ситуации, при ре-
шении одной задачи, используется затем в другой ситуации, при решении другой
задачи. Это простая констатация непосредственно внешне наблюдаемого факта и
больше ничего. Бихевиористу ничего другого и не надо. Он ограничивается феномено-
логической констатацией факта и не ищет его объяснения, потому что исходит из по-
зитивистской, правматической методологии. Он не стремится проникнуть во внутрен-
нее содержание поведения и осуществить его психологический анализ, поскольку для
радикального бихевиориста принципиально существуют лишь внешние реакции.

Но что означает это понятие переноса в системе нашего философского и
психологического мышления, если выдавать его за нечто большее, чем констатацию
внешнего факта, еще ждущего психологического анализа? Оно означает подмену
характеристики мыслительной деятельности констатацией ее результата (неизвестно
как, т.е. в ходе какого процесса сложившегося). Перенос принципа или способа

действия с одной задачи на другую - это результат, за которым стоит
процесс, требующий своего изучения. За переносом стоит обобщение^, которое, в
свою очередь, является производным от анализа и синтеза. Перенос ничего не
объясняет, он обозначает факт, который сам требует психологического объяснения,
Как показывают проводящиеся в последнее время у нас исследования, перенос
решения с одной задачи (вспомогательной) на другую (основную) осуществляется
лишь в результате включения их обеих в одну общую аналитико-синтетическую
деятельность. Такой перенос предполагает соотнесение обеих задач (синтетический
акт) и анализ условий одной из них, исходя из требований другой. В двух (в каком-то
отношении все же разных) задачах можно увидеть одну и ту же задачу, допускающую
одно и то же решение, если проанализировать каждую так, чтобы выделить в них
общее. Принцип, способ действия, мысль не лежат, как вещь, готовые, данные
так, чтобы можно было, обнаружив их в одном месте, просто перенести затем в
другое место. Перенос, выдаваемый за объяснение мышления (решения задач),
превращается в метафору, в образное, метафорическое выражение. Его подлинный
прямой смысл должно раскрыть психологическое исследование, а это можно сделать,
лишь вскрыв процесс, который стоит за переносом.

Для того чтобы можно было объяснить результаты мышления переносом, надо
сперва объяснить самый перенос закономерным ходом мыслительной деятельности.
Главная работа мысли при переносе решения с одной задачи на другую - это работа

^ В этой связи нельзя не учесть павловский трактовки транспозиции (Т. II и III <Павловских сред>). За
транспозицией одной и той же формы И.П. Павлов вскрывает обобщение отношений - пространственных,
временных (например, обобщение "прерывистости"). См.: "Павловские среды". Т. III. С. 392 и др.

по анализу последней. От степени ее проанализированности зависит быстрота, лег-
кость переноса на нее принципа решения, заключенного во вспомогательной задаче.
Этот установленный проводящимся у нас исследованием (К.А. Славской) факт с
полной определенностью свидетельствует о невозможности объяснить мыслительную
деятельность (решение задачи) переносом принципа, как бы перемещением его
подобно вещи с места на место, не объяснив самого переноса, ходом мыслительной
деятельности, которая к этому результату (решению) приводит.

Нет смысла задерживаться на детальном раскрытии результатов исследований
переноса решения. Это лишь небольшая иллюстрация, которая дается здесь только
для того, чтобы подчеркнуть общую принципиальную линию - направленность психо-
логического исследования прежде всего на изучение мышления как процесса, как ана-
литико-синтетической деятельности. Речь идет при этом не просто о признании од-
ного, хотя бы и очень важного, положения о процессе как основном способе существо-
вания психического, речь идет об основной линии психологического исследования,
о его главном направлении, о системе психологического думания.

3. СООТНОШЕНИЕ ПСИХИЧЕСКОГО И НЕРВНОГО
В РЕФЛЕКТОРНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ МОЗГА

Анализ рефлекторной нервной деятельности мозга показывает, что в ходе этой
деятельности возникают новые - психические явления (ощущения, восприятия и т.д.).
Тем самым закономерно возникает новый объект исследования и встают новые задачи
его изучения - задачи психологии. Самый ход рефлекторной деятельности закономер-
но приводит к возникновению психических явлений; значит, самые результаты
физиологического изучения высшей нервной деятельности приводят к необходимости
его продолжения в новой форме - исследования психологического.

Рефлекторная деятельность коры - это одновременно деятельность и нервная, и
вместе с тем психическая; и та и другая - эта одна и та же отражательная деятель-
ность мозга, рассматриваемая в разных отношениях. Всякая психическая деятель-
ность есть вместе с тем нервная деятельность; высшая нервная деятельность есть
вместе с тем психическая деятельность. Поэтому возникает задача ее изучения не
только в качестве нервной, определяемой физиологическими законами нервной дина-
мики (процессов возбуждения и торможения, их иррадиации, концентрации и взаимной
индукции), но и в качестве психической (как восприятия, запоминания или мышления и
т.д.).

Каждая наука изучает явления действительности в специфической для данной
науки системе связей и отношений. Для физиологии действительность выступает как
совокупность раздражителей, воздействующих на мозг, на анализаторы; для
психологии - в качестве объектов. (То, что для физиологии мир выступает в
качестве раздражителей, а в качестве объектов мир выступает для психологии, не
исключает того, что предметом не только физиологического, но и психологического
исследования могут быть также сигнальные раздражители, т.е. раздражители, взятые
в качестве сигналов, а не собственно раздражителей).

Сначала - до возникновения организма, способного реагировать на раздражители, -
бытие, действительность существует в виде процессов и вещей. С возникновением
организмов явления материального мира (вещи, процессы) выступают соотносительно
с организмами, на которые они воздействуют, и в качестве раздражителей.
Это взаимодействие совершается в <онтологическом> плане. Пока вещи выступают
только в качестве раздражителей, еще отсутствует гносеологический план; здесь нет
еще ни объектов, ни субъектов в собственном смысле слова. В процессе воздействия
раздражителей на организмы, обладающие рецепторами (анализаторами, органами
чувств), и их ответной деятельности возникают ощущения. Появление ощущений
означает появление психики.

Раздражители, отраженные в ощущении, могут действовать в качестве сигналов,
не осознаваясь как объекты. Экспериментальным доказательством этого положения
являются опыты, свидетельствующие о том, что испытуемый может правильно
реагировать на чувственный сигнал, не осознавая сигнала, на который он отвечает
(Э. Торндайк, Л.И. Котляревский и др.). Явление (вещи, процессы), служащие раздра-
жителями и выступающие по отношению к организму, его органам (анализаторам) в
качестве таковых, осознаются, когда они выступают в качестве объектов.
Осознание вещи или явления как объекта связано с переходом от ощущения,
служащего только сигналом для действия, для реакции, к ощущению и восприятию
как образу предмета (или явления)^.

Собственно сознание (в отличие от психического вообще) начинается с
появлением образа предмета (объекта) в специальном гносеологическом значении
этого термина.

Поскольку психическая деятельность есть рефлекторная деятельность мозга, на
нее распространяются все законы высшей нервной деятельности; без их привлечения

объяснение психических явлений не может быть полностью осуществлено. Психоло-
. гическое исследование должно, следовательно, выступить не как нечто, что может
быть противопоставлено физиологическому изучению высшей нервной деятельности
и, таким образом, обособлено от него, а как его закономерное продолжение, сохра-
няющее и использующее при объяснении психических явлений все результаты
физиологического исследования нейродинамики. Вместе с тем в психологическом
исследовании те же процессы, которые изучает физиологическое учение о высшей
нервной деятельности, выявляются в новом специфическом качест-
в е. Взятые в этом новом качестве, они детерминируются отношениями, от которых
абстрагируется физиология.

Так, например, заучивание, т.е. определенным образом организованное запомина-
ние, рассматриваемое в физиологическом плане, есть организация подачи воздей-
ствующих на мозг раздражителей (концентрированных или распределенных и т.д.).
Поэтому на процесс заучивания (точнее, на процесс, который в другом плане
выступает в качестве заучивания) распространяются все законы нейродинамики
корковых процессов. Однако, объясняя результат заучивания действием этих
закономерностей, мы берем его не в качестве заучивания. Например, вопросы
о том, работает ли ученик равномерно в течение всего года или сосредоточивает
работу над учебным материалом на предэкзаменационном периоде, и о том, как
распределяются раздражители, воздействующие на мозг, и как то или иное их
распределение влияет на его работу, - это явно разные вопросы. Вторая его
постановка абстрагируется от целого ряда взаимоотношений, которые включает
первая. Физиология как таковая при рассмотрении явлений в свойственном ей аспекте
не знает и не должна знать заучивания как такового, как учебной деятельности
человека. Когда тот же процесс, который в физиологическом плане представляет
собой ответ мозга на определенным образом организованную подачу раздражителей,
выступает в качестве заучивания, неизбежно выступают новые зависимости

^ Понятия <Сигнал> и <образ> характеризуют ощущение в двух разных планах. (Точнее, сигналом
вообще является не ощущение как таковое, а ощущаемый раздражитель.) Понятие <образ> выражает
отношение ощущения (восприятия и т.д.) к объективной реальности; понятие <сигнал> - отношение двух
ощущаемых (воспринимаемых и т.д.) реальностей в их связи с действием, которое они обусловливают.
Поскольку благодаря ощущению раздражитель как физический (химический) агент превращается в
ощущаемый раздражитель, можно охарактеризовать ощущение и в его отношении к раздражителю - а не
только к объекту - термином <о бра з>, выделив затем образ в его гносеологическом отношении к
объекту как сознательный образ или образ осознаваемого предмета. Таким образом ощущение и т.д. в его
отношении к объективной реальности, к вещи всегда есть образ этой последней независимо от того,
выступает ли она как объект или как неосознаваемый в качестве такового раздражитель. Более
специальное содержание понятия образа связано со специфической сферой познавательного отношения к
осознаваемому объекту.

144

запоминания от деятельности человека и тех отношении, в которые в ходе этой
деятельности он вступает, к тому, что им запоминается.

Для организации деятельности человека знание именно этих зависимостей и
закономерностей, которым они подчиняются, практически особенно важно. Задача их
раскрытия падает на психологию.

При распространении на психическую деятельность действия физиологических
законов высшей нервной деятельности (законов нейродинамики нервных процессов)
психические явления выступают как эффект действия физиологических законов.
Говоря, что психические явления выступают как эффект действия физиологических
законов, мы лишь в другой форме выражаем то положение, что физиологические
законы высшей нервной деятельности распространяются на психические явления. Это
последнее утверждение, в свою очередь, предполагает, что высшая нервная
деятельность и психическая деятельность - это одна и та же деятельность. Так же,
например, при распространении законов химии на физиологические, вообще биологи-
ческие, явления (биохимия), эти последние выступают как эффект действия химичес-
ких закономерностей. При этом, однако, физиологические процессы представляют
собой новую, своеобразную форму проявления химических закономерностей, и именно
эта новая, специфическая форма их проявления выступает в законах физиологии.

Подобно этому, физиологические законы нейродинамики, распространяя свое
действие на психические явления, получают в них новую, своеобразную форму
проявления, а эта новая специфическая форма их проявления получает свое
выражение в законах психологии.

Иными словами, психические явления остаются своеобразными, психическими
явлениями и вместе с тем выступают как форма проявления физиологических
закономерностей, подобно тому как физиологические явления остаются таковыми,
выступая в результате биохимических исследований и как форма проявления
закономерностей химии.

В результате раскрытия биохимической природы физиологических явлений происхо-
дит не их исчезновение как явлений специфических, а углубление наших знаний о них.
Как бы глубоко ни были вскрыты биохимические закономерности замыкания корковых
связей и пищеварения, рефлексы не перестанут быть рефлексами, а пищеварение -
пищеварением.

С прогрессом биохимии пищеварения знание этого процесса, конечно, углубится, он
выступит как специфический эффект химических реакций, но останется при этом
специфической формой их проявления, остается процессом пищеварения,
в этой специфической своей форме характеризующим жизнь живых существ, а не
реакции химических элементов.

Подобно этому, закономерные зависимости, устанавливаемые психологическим
исследованием, могут в результате нейродинамического анализа выступить, как
эффект действия нейродинамических законов высшей нервной деятельности. Этим не
упраздняется специфичность психических явлений и в частности, их зависимость у
человека от общественных условий его жизни. От того, что психические явления
выступают как эффект, производный от действия нейродинамических закономернос-
тей высшей нервной деятельности, знание законов, устанавливаемых психологическим
исследованием, не теряет своего значения. Мало того, само физиологическое
исследование, направленное на нейродинамическое объяснение психических явлений,
исходит из данных психологии.

Таково вообще соотношение между законами низших и высших форм движения
материи, между ниже- и вышележащими областями научного исследования.
Распространение более общих закономерностей нижележащих областей на области
более специальные не исключает необходимости раскрытия специфических законов
этих последних. Вышележащие области в системе наук ставят задачи перед
нижележащими, а последние доставляют средства для их разрешения: первые

очерчивают подлежащие объяснению явления, вторые служат для их объясне-
ния.

Взаимоотношения психологии и физиологического учения о высшей нервной
деятельности укладываются также в общие рамки взаимоотношений между ниже- и
вышележащими областями научного знания, хотя и носят специфический характер.

Сопоставляя отношение физиологических и психологических законов отражатель-
ной деятельности с отношением химических и физиологических (вообще биологичес-
ких) законов, мы этим, само собой разумеется, не отрицаем своеобразия психических
явлений как идеальных, которые в качестве таковых могут быть противопоставлены
всем вообще материальным явлениям; мы лишь отмечаем аналогию, которая
существует между соотношением более общих и более специфических закономернос-
тей в отношении любых явлений, как бы ни были разнородны сами эти явления.
Отрицание этой аналогии, отрицание правомерности распространения более общих
законов материальных (физиологических) явлений на явления психические означало
бы не что иное, как обособление психических явлений от материального мира, отказ
от материалистического монизма. Вместе с тем при признании общности всех явлений,
включая психические, и распространении более общих законов на все явления,
специфичность которых выражается в более специальных закономерностях, признание
этих последних не вырывает соответствующих явлений (в частности, психических) из
закономерной взаимосвязи всех явлений материального мира. При распространении
химических закономерностей на биологические явления, специфичность которых
выражается в биологических законах, химические и биологические законы относятся к
предметно одним и тем же явлениям, но эти явления выступают в них в разном
качестве. Подобно этому физиологические, нейродинамические закономерности
высшей нервной деятельности и законы психологические относятся к одной и той же
отражательной (рефлекторной) деятельности мозга, но она выступает в них в разном
качестве. Эта единая отражательная деятельность - материальная в своей основе -
закономерно включается во всеобщую взаимосвязь явлений материального мира. На
нее - взятую как единое целое, а не только на одну ее <половину> - полностью
распространяется общее для всех наук, для всех явлений положение о соотношении
общих и специфических закономерностей.

Изъятие психических явлений из сферы действия этого положения скрывает за
собой неправомерное дуалистическое противопоставление обособленного психического
материальному и падает заодно с преодолением этого противопоставления.

Из такого понимания соотношения физиологических и психологических закономер-
ностей, физиологической и психологической характеристики деятельности мозга
явствует несостоятельность ряда формулировок, ставших в последнее время
ходовыми.

Очевидна прежде всего несостоятельность формулы, в которой психическое и
физиологическое представляются как две координированные стороны одного процесса.
Ошибочность этой формулы заключается в том, что она маскирует ту иерархию
первичного и производного, основы и формы ее проявления, которая выражает
существо отношения физиологической и психологической характеристик рефлекторной
отражательной деятельности мозга и ошибочно представляет их как равноправно
соотнесенные, как координированные, параллельные. Ошибка заключается здесь в
том, что выделяются разные <стороны> и не указывается соотношение этих <сторон>.

Несостоятельно также иногда противопоставлявшееся этой первой формуле
положение, согласно которому физиологическая и психологическая характеристики
являются рядоположными <компонентами> характеристики, которую дает психичес-
ким явлением психология, в то время как физиология ограничивается частичной
физиологической их характеристикой. Эта формула своим теоретическим содержанием
выражает концепцию старой <физиологической психологии>, одновременно и
механистической и идеалистической.

Очень распространенной и все же порочной является формула, согласно которой
физиологические законы высшей нервной деятельности относятся только к материаль-
ной основе психических явлений, не распространяясь на эти последние, а психологи-
ческие законы - к психическим явлениям, якобы, обособленным от чужеродной им
физиологической основы, над которой они <надстраиваются>.

Эта формула особенно вредна и опасна, потому что, характеризуя физиологические
закономерности высшей нервной деятельности как <основу> психологии, она по
своему внешнему выражению кажется близкой к истинному пониманию соотношения
физиологических закономерностей учения высшей нервной деятельности и психологии.
Вместе с тем по своему внутреннему смыслу и подлинной направленности она
выражает заостренный дуализм. Она также устанавливает внешнюю рядоположность
между физиологической <основой> и психическими явлениями. Согласно смыслу этой

формулы, физиологические законы высшей нервной деятельности относятся не к
психическим явлениям, а лишь к их физиологической <основе>, а психические явления
выступают, таким образом, вовсе не как форма проявления законов высшей нервной
деятельности: связь между ними разорвана. Это - реставрация старой схемы,
одновременно механистической и идеалистической.

Все содержание учения о высшей нервной деятельности, весь ход развития науки
опровергают скрытую в этой формуле концепцию.

Говоря о соотношении нервного и психического в единой рефлекторной деятельнос-
ти мозга, по существу, рассматривали одно звено так называемой <психофизической
проблемы>, вопроса о соотношении психических и нервных материальных явлений; мы
решали вопрос, который можно назвать психофизиологической проблемой, - вопрос о
соотношении процессов психических и физиологических. Но по самому смыслу
рефлекторной теории, раскрытому нами перед тем, вопрос о зависимости психических
явлений от мозга неотделим от вопроса о зависимости психических явлений,
психической деятельности мозга от условий жизни. К рассмотрению этого последнего
звена - вопроса о связи психических явлений с другими явлениями материального мира
- мы теперь и переходим.

К рассмотрению единого вопроса о включении психических явлений во всеобщую
взаимосвязь явлений материального мира мы подойдем в два хода, последовательно
рассмотрев два его неразрывно взаимосвязанных аспекта: 1) детерминированность
психических явлений действительностью и 2) обусловленность деятельности,
поведения людей психическими явлениями, опосредствующими зависимость поведения
от условий жизни.

4. ДЕТЕРМИНАЦИЯ ПСИХИЧЕСКИХ ЯВЛЕНИЙ

Психические явления, как и любые явления в мире, детерминированы, включены
во всеобщую взаимосвязь явлений материального мира^'.

В своем практическом выражении вопрос о детерминированности пси-
хических явлений - это вопрос об их управляемости, о возможности их

В зарубежной психологии в последние годы острый спор о детерминизме или индетерминизме по
отношению к психическим явлениям велся внутри психоаналитической школы - между фрейдистами и
адлерианцами. При этом обе стороны вели его с неверных позиций. См.: дискуссии в <Individ, Psychol. Bull>,
1951, №9 и др. журналах.

В целом фрейдисты защищают детерминизм, но детерминизм психологический. Каждое психическое
явление детерминировано, но детерминировано оно, по Фрейду, всегда психическими же явлениями. Таким
образом детерминизм, о котором здесь идет речь, - это вкутрипсихический детерминизм, игнорирующий
зависимость психических явлений от явлений материального мира, предполагающий, что причины любых
психических явлений заключаются в других психических же явлениях. Согласно адлеровской концепции, все
поведение подчинено телеологической схеме: оно всегда преследует определенные цели. Ошибочно считая,
будто причинная обусловленность исключает возможность целеполагания, адлерианцы выступают против
детерминизма за индетерминизм.

147

направленного изменения в желательную для человека сторону. В этом основное
значение, основной жизненный смысл вопроса о детерминации психических явлений.
Конкретно постичь детерминированность, закономерную обусловленность психических
явлений - психической деятельности и психических свойств человека - это значит
найти пути для их формирования, воспитания.

На психические явления распространяется, приобретая здесь специфическое содер-
жание, основная общая черта диалектико-материалистической концепции детерми-
низма, согласно которой внешние причины действуют через внутренние условия
(которые сами формируются в результате внешних воздействий).

Внутренние условия психической деятельности как таковой не сводятся лишь к тем
внутренним условиям рефлекторной деятельности мозга, которые вскрыты в
физиологическом плане павловскими исследованиями. Они имеют и свое собственно
психологическое выражение. Внешнее воздействие дает тот или иной психический
эффект, лишь преломляясь через психическое состояние субъекта, через сложившийся
у него строй мыслей и чувств. Всякий психический процесс протекает как бы на фоне
определенного психического состояния человека, обусловливающего его течение, и
своим последействием имеет его изменение.

Изучение внутренних психологических закономерностей, обусловливающих психи-
ческий эффект внешних воздействий, составляет фундаментальную задачу психоло-
гического исследования*^.

Говоря о детерминированной жизни организмов, и тем более жизни и деятельности
людей, надо различать внешние обстоятельства, среду, в которой протекает их жизнь
и деятельность, и собственно условия жизни. В качестве условий жизни из
среды, из внешних обстоятельств выделяются те, и только те, которые находятся в
определенных объективных отношениях к жизни людей, которыми их жизнь реально
обусловлена. В выделении из среды - общественной и природной, из всей совокуп-
ности внешних обстоятельств, среди которых протекает жизнь людей, условий их
жизни, - объективно проявляется активность, избирательность человека как субъекта
жизни. В качестве условий жизни из среды выделяется то, что отвечает <требо-
ваниям>, которые объективно предъявляет к условиям своей жизни человек в силу
своей природы, своих свойств, уже сложившихся в ходе жизни. Условия жизни входят
в определение самой природы человека; от этой же последней, складывающейся под
воздействием условий жизни, в свою очередь, зависит, чтб выступит для человека в
качестве условий его жизни. Условия жизни, говоря иначе, это не среда сама по себе,
а та же система реальных отношений, в которые включается человек; общественная
среда выступает в виде совокупности объективных общественных отношений, в
которых человек должен занять определенное место. Требования, которые условия
жизни предъявляют человеку, задачи, которые она перед ним ставит, заставляют его
самоопределиться. Объективные отношения, в которые включается человек, опреде-
ляют его субъективное отношение к окружающему, выражающееся в его стремле-
ниях, склонностях и т.д. Эти последние, сложившиеся под воздействием внешних
условий, в свою очередь, опосредствуют зависимость поведения, деятельности людей
от внешних условий, от объективных отношений, в которых живет человек.
Условия жизни и деятельности должны учитываться в детерминации процессов как

^ С попыткой разрешения этой проблемы - раскрытия внутренних психологических условий,
опосредствующих психический эффект внешних воздействий, - связаны понятия апперцепции,
установки и др.

Проблема установки разрабатывалась в советской психологии школой Узнадзе. Вокруг понятия
установки Узнадзе и его продолжателей развернулась в последнее время острая дискуссия. Разработка
проблемы установки нужна и принципиально важна как попытка вскрыть внутренние условия психической
деятельности субъекта. Но все дело в том, чтобы понять установку как звено, образующееся в системе
взаимодействия индивида с внешним миром, взаимодействия, начинающегося с воздействия внешнего мира
на индивида, на субъекта.

148

психических, так и физиологических. Но в зависимости от того, выступает ли высшая
нервная или психическая деятельность в качестве нервной в физиологическом плане
или в качестве психической, по-разному выступают и условия жизни. В физиологичес-
ком плане они выступают как раздражители. Зависимость от условий жизни
проявляется здесь в их изменяющемся сигнальном значении. Условно-рефлекторная
деятельность высшего отдела мозга направлена, по Павлову, на то, чтобы
отыскивать в беспрерывно изменяющейся среде <основные, необходимые для живот-
ного условия существования, служащие  безусловными
раздражителям и...>^. Таким образом условия жизни в физиологическом
исследовании выступают как раздражители, в психологическом же исследова-
нии - как объективные обстоятельства жизни, которые осоз-
наются или во всяком случае могут быть осознаны людьми. Обстоятельства жизни,
определяя поступки людей, сами изменяются ими.

Говоря специально о детерминированности психической деятельности объективны-
ми условиями, не приходится просто подставлять на место условий психи-
ческой деятельности условия жизни людей вообще (и тем более самое
природную или общественную среду). Под условиями психической деятельности надо
разуметь не все вообще обстоятельства, среди которых живет человек, и даже не
вообще то, что в окружающем мире составляет условия его жизни, отвечая
потребностям его как организма или как социального существа.

Говоря об условиях психической отражательной деятельности, надо выделить из
общих условий всевозможных проявлений человека специфические условия именно
данной - отражательной - деятельности. Условия, от которых закономерно зависит
психическая деятельность, не могут поэтому быть определены попросту указатель-
ным жестом, направленным на все то, что окружает человека. Они должны быть
выделены специальным исследованием психической деятельности.

Условиями отражательной деятельности как таковой являются все те и только те
свойства или стороны объективной действительности, которыми определяются те или
иные требования к отражательной деятельности. Так, запоминание зависит от объема
подлежащего запоминанию материала, от качественных его особенностей, но не от
всех, а только от некоторых. Так, принадлежность подлежащего запоминанию
материала к той или иной науке может быть совершенно не существенна для
деятельности запоминания. Запоминание материала разных наук может совершаться
одинаково, несмотря на принадлежность его к разным областям знания и, значит, к
разным сторонам объективной действительности; в то же время запоминание разного
материала, относящегося к одной и той же науке, может совершаться по-разному. Для
запоминания существенны все те и только те качественные особенности материала,
которые обусловливают изменение внутреннего, психологического содержания
деятельности запоминания- анализа и синтеза (группировки), диффе-
ренциации и генерализации (обобщения) материала, как-то: наличие или отсутствие в
материале подлежащих раскрытию внутренних связей и т.п.

Все прочие свойства материала и объективные условия жизни и деятельности
обусловливают содержание запоминаемого, но не касаются законов запоминания.

Законы запоминания, как и законы любой психической деятельности, сохраняют
свое значение при изменении всех неспецифических для отражательной деятельности
условий жизни.

Свойства материала влияют на результат запоминания опосредствованно, через
изменения во внутреннем характере деятельности запоминания. Объем данного для
запоминания материала сам по себе, взятый безотносительно к деятельности запоми-
нания, не определяет однозначно запоминания, его результата; объем материала как
объекта запоминания, в свою очередь, зависит от того, что с ним

^ Павлов И.П. Поли. собр. соч. Т. III. Кн. 2. С. 108. (подчеркнуто нами. - С. P.).

делается в процессе запоминания - как связываются и объединяются между собой его
части, как эти связи в процессе запоминания обобщаются и т.д. Основная задача
психологии памяти именно в том и заключается, чтобы раскрыть внутреннее
содержание деятельности запоминания, т.е. выявить, чтб делает человек, когда
запоминает, - как анализирует и синтезирует, дифференцирует и генерализирует
подлежащий запоминанию материал и т.п. (Ср. Смирнов А.А. Психология запоминания
М.; Л., 1948). Раскрытие внутренних психологических условий, опосредствующих
психологический эффект внешних воздействий на субъекта и внутренних законо-
мерностей внешне обусловенной психической деятельности, составляет основную
задачу психологической науки. Разрешение именно этой задачи определяет основную
линию психологического исследования. При этом под внутренними закономерностями
разумеются не имманентные субъекту - в духе интроспекционизма, - а специфические
закономерности, выражающие зависимость психической деятельности от специфичес-
ких условий именно данной деятельности.

Всякое психическое явление как отражение объективной действительности
определяется своим предметом. Но эта зависимость психического явления от объекта
опосредствована психической деятельностью, в результате которой это явление
возникает.

Так, в процессе восприятия образ зависит прежде всего от предмета, образом
которого он является. Но образ - не мертвенный отпечаток предмета. То, какой
стороной своей предмет повернется к субъекту, какие его свойства и как выступят в
образе, зависит от того, какие жизненные отношения сложатся у субъекта с
отображаемым предметом или лицом. В психологическом исследовании особенно
существенно выявить именно эту зависимость отображения от взаимодействия
субъекта с объектом, от его деятельности. Целый ряд советских психологических
исследований справедливо уделял этому вопросу особое внимание и с успехом вскрыл
на конкретном материале эту зависимость применительно к восприятию, памяти и т.д.
Однако эта зависимость может быть правильно понята, только если исходить из того,
что и жизненные отношения и деятельность субъекта, в которой они складываются и
изменяются, сами тоже зависят от объективной действительности, от предмета, с
которым субъект в эти взаимоотношения вступает. Сама деятельность человека не
исходит из субъекта, взятого безотносительно к объективному миру, и не является
сама по себе конечной инстанцией, определяющей сознание^*. Сама действительность
определяет субъективный образ объективного мира, но определяя его, действитель-
ность выступает не как некая <вещь в себе>, безотносительная к субъекту, а как
предмет, включенный в реальные, действенные, жизненные отношения с субъектом.
Образ - отражение предмета и отражается в образе предмет так, как он выступает в
реальных жизненных отношениях, в которые вступает с ним субъект. Отражение
предмета совершается не в порядке пассивной рецепции механического воздействия
вещи, запечатлевающейся, якобы, в субъекте вне его ответной деятельности. Вместе
с тем образ предмета, как отражение его, никак не является лишь проекцией на
предмет потребностей субъекта, образа и способа его действий. Отвергнута и
преодолена должна быть как позиция Домарксового материализма, для которого мир
выступает лишь в форме объекта созерцания и выпадает субъект, его деятельность,
так и позиция современного прагматизма.

Образ предмета отражает сам предмет, выявляющийся в действии, и отражает его
так, как он выявляется в действии с ним человека.

Результаты заучивания, как уже отмечалось, зависят не только от того, ч т 6
именно, т.е. какой материал (большой или малый, состоящий из разрозненных данных

^ Когда марксист говорит о роли практики в познании, в отражении действительности, в деятельности,
изменяющей природу, то он исходит при этом из того, что отражается, познается сама дейст-
вительность, раскрывающаяся   в практике. Это отличает марксиста от праг-
матиста в философии. Это коренное отличие распространяется и на психологическое исследование.

150

- отдельных слов или чисел - или представляющий собой связный текст и т.п.)
заучивается, но и от того, к а к человек работает над материалом, какой его
анализирует, группирует, обобщает и т.д.

Аналогично обстоит дело и с развитием речи. Развитие речи - это процесс, в ходе
которого ребенок овладевает родным языком. Речь ребенка, ее фонематический и
грамматический строй определяются фонематическим и грамматическим строем
языка. Однако для того, чтобы язык определил речь ребенка, ребенок должен прийти
с ним в соприкосновение в процессе общения, совершающегося посредством языка.
Развитие речи ребенка зависит от того, как идет этот процесс общения, в котором
ребенок осваивает язык. На этом, естественно, и сосредоточивается психологическое
исследование, принимая структуру языка как нечто данное. Было бы грубой ошибкой
пытаться объяснить развитие речи, исходя из речевой деятельности ребенка как
таковой, самой по себе: это значило бы неминуемо выводить ее из природы ребенка.
Между тем, если фонематический слух и артикуляция русского ребенка различает,
скажем, твердое и мягкое л, а немецкий ребенок их не различает, то это опреде-
ляется, конечно, не природой русского или немецкого ребенка, а фонематическим
строем русского и немецкого языков. Подобно этому, если русский ребенок, общение
которого с окружающими осуществляется посредством русского языка, выражает
грамматическое отношение посредством морфем, а английский ребенок - посредством
предложных конструкций, то это объясняется сложившимися в процессе исторического
развития особенностями грамматического строя одного и другого языка. Словом, язык
как объект овладения определяет, детерминирует речь, ее развитие; но эта
детерминирующая развитие речи роль языка опосредствована процессом о б -
щ е ни я ребенка с окружающими, которое осуществляется посредством языка.

Таким образом в различных примерах закономерно выступают те же основные
черты детерминации психических явлений.

Диалектико-материалистическое понимание исходит, как мы видели, из того, что
воздействие внешнего объекта опосредствуется обусловленной им деятель-
ностью субъекта. Продукт этого внешнего воздействия выступает, таким образом,
вместе с тем как результат объективно обусловленной деятельности самого субъекта.
Выражением так понимаемой закономерной обусловленности образа является характе-
ристика его как субъективного (субъективного образа объективного мира); термин
<субъективный> при этом коренным образом отличается от субъективистического
значения, которое он приобретает при идеалистическом подходе к сознанию.

Такое - диалектико-материалистическое - понимание закономерных взаимоотно-
шений субъекта с отражаемой им объективной действительностью снимает в самой ее
основе теорию двух факторов, согласно которой отражение определяется, с одной
стороны, субъектом, а с другой - объектом. Отражение - психическая деятельность и
ее продукт - не определяется ни объектом самим по себе, ни субъектом самим по се-
бе, независимо от объекта, ни одним плюс другим. Психические явления
определяются отражаемым объектом; при этом зависимость их от объекта
опосредствована взаимоотношениями с ним субъекта.

Легко на любом примере уяснить себе, что конкретно означает каждая из
вышеуказанных точек зрения. Так, теория памяти, исходившая из учения об
ассоциациях в их старом, допавловском понимании, пыталась объяснить запоминание
связями запоминаемого материала безотносительно к их значению для субъекта.
Противникам этой теории не трудно было доказать, что одних таких связей в
заучиваемом материале, даже при многократном повторении входящих в них членов,
оказывается недостаточно для запоминания^. Этот факт обнаружился первоначально

^ CM.: Lewin К. Das Problem der Willensmessung und das Grundgesetz der Association // Psychologische
Forschung. 1922. H. 1 и II. CM. также: Kohler W. Gestalt Psychology. L., 1930. (Ch. IX. Reproduction. Особенно
P. 255-256).

совершенно непреднамеренно и очень показательно в опытах Радосавлевича,
свидетельствующих о том, что и при многократном повторении связи между
последовательными членами ряда никак не образуются, если перед испытуемым не
стоит задача запомнить.

Ассоциативной теории памяти Фрейд, Левин и другие противопоставили положение,
согласно которому запоминание зависит от влечений, потребностей, вообще изнутри
идущих тенденций субъекта. Левин пытался доказать это положение по преиму-
ществу экспериментальной критикой ассоциативной теории, Фрейд - анализом фактов
обыденной жизни. В позднейшей психологической литературе запоминание обычно
объясняется, с одной стороны, ассоциациями - связями материала, с другой стороны -
потребностями, установками, тенденциями субъекта, т.е. двумя внешними по отноше-
нию друг к другу факторами. Между тем на самом деле образование самих ассоциаций
уже предполагает и включает отношение к потребностям, к задачам запоминающего
субъекта. Для того чтобы у человека образовались ассоциации между членами ряда,
являющегося объектом запоминания, необходимо, чтобы каждый предыдущий член
ряда стал для субъекта сигналом последующего, а каждый последующий выступал
при заучивании как ответ запоминающего на предыдущий член ряда. Сигнальное
значение, которое приобретают для субъекта, для его деятельности те или иные
явления объективной действительности, является необходимым условием включения
их в ассоциативные связи и их запоминания субъектом.

С изменением задач, а значит, и потребностей деятельности другие стороны
действительности приобретают сигнальное значение и включаются в образующиеся у
субъекта связи и запоминаются.

Таким образом при объяснении запоминания (и точно так же любого психического
процесса) не приходится иметь дело, с одной стороны, со связями, лежащими в мате-
риале как объекте запоминания, безотносительно к субъекту, и, с другой стороны, с
тенденциями субъекта.

При объяснении любой психической деятельности субъекта можно и должно ис-
ходить из закономерно складывающихся и закономерно изменяющихся взаимоотно-
шений его с объективным миром.

К решению вопроса о детерминированности психической деятельности надо при
этом подходить конкретно, дифференцированно, учитывая, что разные ее стороны
определяются разными условиями и изменяются в ходе исторического развития
разными темпами.

Так, работа человеческого глаза, функций зрения, как показал С.И. Вавилов,
детерминируется в основном распространением на земле солнечных лучей. Основные
особенности глаза - приспособленность его к определенной энергии, наличие дневного
и ночного зрения, выбор видимого участка в безграничном спектре - <все это, - писал
С.И. Вавилов в заключении своей работы "Глаз и солнце", - результат приспособлен-
ности глаза к солнечному свету на Земле. Глаз нельзя понять, не зная Солнца.
Наоборот, по свойствам Солнца можно в общих чертах теоретически наметить
особенности глаза, какими они должны быть, не зная их наперед>^

Ясно, что свойства зрения, поскольку они детерминированы свойствами солнечного
света и условиями его распространения на земле, не изменяются сколько-нибудь
существенно в ходе исторического развития. Вместе с тем также ясно, что зрение
человека, как и деятельность других его органов чувств (анализаторов), все же
отличается от зрения животных. Зрение человека приобретает свои особенности
прежде всего потому, что его воспитывает рука, ставшая как орган труда специфи-
чески человеческим органом познания; зрительный образ у человека включает в себя
осязательные свойства вещи - ее сопротивляемость, непроницаемость, выступающие
в фактуре. <А чувство осязания, которым обезьяна едва-едва обладает в самой

^ Вавилов С.И. Глаз и солнце. Изд. 5. М.: Изд-во АН СССР, 1950, С. 122.
152

грубой зачаточной форме, выработалось только вместе с развитием самой челове-
ческой руки, благодаря труду>^.

Дальнейшее коренное отличие человеческого зрения, как и других анализаторов
человека (органов чувств), связано с тем, что возникшая на основе труда и связанной
с ним потребности общения речь внесла новый принцип в деятельность коры,
образовала свойственную только человеку вторую сигнальную систему действи-
тельности, работающую в неразрывном взаимодействии с первой. У человека слово со
своим смысловым содержанием включается как раздражитель в действие любого
анализатора, и каждый вид ощущений и восприятий, зрительных в том числе, как бы
обрабатывается словом. Благодаря тому, что слово связывается условнорефлек-
торными связями со зрительной, осязательной и прочими сигнализациями от предмета,
образуя с ними единый комплексный раздражитель, его содержание включается в
воспринимаемый предмет. Предмет, воспринимаемый зрительно, выступает как
наделенный рядом признаков, познание которых является зафиксированным в слове
результатом общественного познания.

Особенности человеческой психики, связанные с познавательной деятельностью
руки как органа труда и с речью, развивавшейся на его основе, коренным образом
отличают психику человека от психики животных. Вместе с тем, будучи связаны с
самим процессом становления человека, с антропогенезом, эти свойства являются
общими для всех людей,

Не подлежит, однако, ни малейшему сомнению, что в психике людей есть свойства,
существенно изменяющиеся в ходе исторического развития человечества и отлича-
ющие людей различных эпох. <Образование пяти внешних чувств, - писал Маркс, -
это работа, продукт всей до сих пор протекшей всемирной истории>^. Чувстви-
тельность, ощущение и восприятие человека определяются природой их предмета.
Речевой (фонематический) слух сформировался у людей в связи с развитием у них
речи, а музыкальный - в связи с развитием музыки. В самом деле, исследование
показывает, что музыкально не воспитанное ухо не может выделить высоту из перво-
начально совершенно диффузного высотно-тембрового впечатления. Вычленение
высоты звука в собственном смысле слова из ее тембровых компонентов является
характерным признаком музыкального слуха^.

Формирование звуковысотного слуха совершается в ходе музыкальной деятель-
ности и является продуктом ее исторического развития.

Не менее отчетливо выступает изменение в ходе исторического развития речевого,
фонематического слуха. Фонематический слух формируется у человека под воздейст-
вием фонематического строя языка, т.е. той системы звуков, которые в данном языке
выполняют смыслоразличительные функции.

Звуки речи генерализуются и дифференцируются у людей по зонам, определяемым
фонематическим строем их родного языка. <Подкреплением> для такой генерализации
и дифференциации слухом звуков речи служит успех общения.

В ходе историчекого развития, с образованием наций и национальных языков у
людей разных наций формируется, как выше отмечалось, различный фонематический
слух. Фонематический строй национальных языков в ходе исторического развития
меняется. Вместе с этим меняется и фонематический слух людей, говорящих на этом
языке. Фонематический строй русского языка на протяжении истории русского народа
тоже не оставался неизменным. Особенно значительные изменения в фонетике
русского языка, так же как и в его морфологии и синтаксисе, произошли в Х11-Х1П вв.
В этот период появилась соотносительность глухих и звонких согласных и стали само-

*" Энгельс Ф. Диалектика природы. М.: Госполитиздат, 1955. С. 136.
^ Мирке К... Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956. С. 593-594.

^См.: Теплое БМ. Психология музыкальных способностей. М.: Изд. Акад. пед. наук РСФСР, 1946.
С. 84-91.

стоятельными фонемами появившиеся соотносительные твердые и мягкие согласные,
произошли и другие изменения; появились закрытые слоги, сократилось число гласных,
появились ранее неизвестные сочетания согласных. С этого времени стали формиро-
ваться у русских людей те особенности фонематического слуха, которые в настоящее
время для них характерны.

Таким образом развитие форм чувствительности не ограничивается теми измене-
ниями, которые связаны с переходом от животных к человеку. В ходе исторического
развития человечества происходят дальнейшие изменения чувствительности. Измене-
ния чувствительности, как и вообще изменения в психической деятельности и психи-
ческом складе людей, связаны, в первую очередь, с изменением условий и образа их
жизни, форм человеческой деятельности и ее продуктов. В частности, и развитие
мышления, как и развитие языка, связано со всей практической деятельностью людей
и обусловлено ею.

Вышеуказанные изменения чувствительности не связаны непосредственно с измене-
нием общественного строя - его базиса и надстройки. С Х11-ХШ вв., когда сложился
фонематический строй современного русского языка, в дальнейшем ходе историче-
ского развития в России феодальный строй сменился капиталистическим, а капита-
листический - социалистическим, советским. Но у нас нет оснований предполагать, что
эти грандиозные изменения в общественно-историчекой жизни людей вызвали какие-
либо заметные изменения в чувствительности, в особенностях восприятия. С пере-
ходом после Великой Октябрьской социалистической революции от капиталисти-
ческого к социалистическому строю не произошло изменений в фонематическом
составе русского языка, не произошло поэтому и изменений в детерминированном им
фонематическом слухе русских людей. Не подлежит, однако, ни малейшему сомне-
нию, что изменение общественного строя и связанные с этим изменения условий жизни
людей влекут за собой ряд изменений в психологии людей, в их характере, в
мотивации и чувствах людей.

В различных психических явлениях удельный вес компонентов разной меры
устойчивости различен. Наибольшей устойчивостью обладают психические процессы
(ощущения, восприятия, мышление и т.д.) как деятельности мозга, как формы отра-
жения, взятые в общих закономерностях их протекания. В более подвижном содер-
жании психических процессов можно отличить относительно более устойчивый состав,
отражающий предметный мир природы в его основных чувственно воспринимаемых
свойствах (цвет, форма, величина, расположение в пространстве, движение). Наи-
более подвижным и изменчивым в содержании психических процессов является все то,
что в чувствах, в мыслях и т.д. выражает отношение человека как общественного
существа к явлениям общественной жизни. С изменением общественного строя, его
базиса - производственных отношений - изменяется и это содержание психических
процессов, изменяются чувства и взгляды людей, связанные с общественными отно-
шениями.

Таким образом, ясно: совершенно невозможно разрешить вопрос о детермини-
рованности психической деятельности условиями жизни, если ставить его метафизи-
чески, не конкретно, предполагая, что психика вся, в целом детерминируется либо
природными, либо общественными условиями, либо условиями общественной
жизни, общими для всех людей, либо специфическими условиями того или иного
общественного строя. Всякая попытка абсолютизировать любое из этих положений
заранее обречена на провал.

Для того чтобы на самом деле реализовать важнейшее требование научного
познания - принцип детерминизма - в отношении психических явлений, необходимо
подойти конкретно, дифференцированно к выяснению детерминированности психиче-
ского, выявить и учесть зависимость различных сторон психического от различных
условий жизни, преодолеть огульную, метафизическую, альтернативную постановку
вопроса о детерминированности психических явлений. Так, например недостаточно

констатировать, что изменение общественного строя - ломка капиталистического
строя и создание социалистического - повлекло за собой какое-то изменение психо-
логии людей, чтобы из этого сделать общий вывод, распространяемый на психическую
деятельность в целом (и на трактовку предмета психологии), - вывод о том, что
психическая деятельность в целом вся изменяется с каждым изменением общест-
венного строя и что задача психологии как науки сводится к изучению этих изменений.

Необходимо уяснить себе специфику психического, того, что обще для всех
психических явлений и вместе с тем специфично для них, отличает их от всех других
явлений, определить, таким образом, наиболее устойчивое ядро психики и создать
твердую основу для изучения всех остальных более изменчивых ее свойств.

Общее для всех психических явлений - то, что они представляют осу-
ществляемое мозгом отражение действительности; специфическим для психики
человека является то, что это отражение мира опосредствовано у него общественно
(вторая сигнальная система действительности). Закономерности психического -
ощущения, мышления и т.д. как функции мозга, как отражения - есть законо-
мерности, общие для всех людей; они определяют наиболее устойчивое ядро психи-
ческой деятельности и составляют наиболее общие законы психологии как науки^.

Наличие в психической деятельности относительно устойчивого ядра не исключает
существования в нем и более подвижных компонентов, зависящих от частных условий,
в которых осуществляется психическая деятельность. Но все они могут стать
предметом плодотворного психологического исследования только при учете в качестве
основы общих закономерностей психической деятельности как функции мозга, как
отражения действительности.

С изменением общественного строя в психологии людей - при сохранении общих
всем людям психических свойств (в частности, зависимых от общих условий общест-
венной жизни) - появляются новые, порожденные данным общественным строем и
специфичные для него черты, приходящие на смену тем, которые были специфичны
для предшествующего общественного строя.

В психологии каждого человека есть черты, общие всем людям, независимо от
того, к какому общественному строю, классу и т.д. они ни принадлежали бы и
сохраняющиеся на протяжении многих эпох: чувствительность к сенсорным раздражи-
телям, для которых у человека выработались соответствующие рецепторы, способ-
ность сохранить в памяти заученное, автоматизировать сначала сознательно выполня-
емые действия и т.п.

В психологии каждого человека существуют такие общечеловеческие черты, но
нет такого абстрактного <общечеловека>, психология которого состояла бы только из
таких общечеловеческих черт или свойств; в психологии каждого человека есть
черты, специфичные для того общественного строя, для той эпохи, в которой он
живет, - типичные черты, порожденные данным общественным строем, данной
эпохой. При этом более частные, специальные свойства являются конкретизацией
применительно к специальным условиям более общих человеческих свойств, а общие
свойства и закономерности, их выражающие, выделяются как обобщение конкретных
явлений, включающих и более частные, более специальные свойства. Самая зависи-
мость специальных психических свойств от условий, их порождающих, реализуется
согласно общим психологическим закономерностям.

Советский общественный строй породил в процессе построения социалистического
общества новый психический склад, новый духовный облик советских людей. Перед
советской психологией тем самым встала задача огромного общественно-полити-
ческого значения - изучить психологию советского человека в тех специфических

^ В частности, о мышлении Маркс писал: <Так как процесс мышления сам вырастает из известных
условий, сам является естественным процессом, то действительно постигающее мышление может быть
лишь одним и тем же, отличаясь только по степени, в зависимости от зрелости развития и, в частности,
развития органа мышления>. (Маркс К... Энгельс Ф. Избр. письма. М., 1947. С. 209).

155

психологических качествах, которые порождены советским общественным строем, в
целях помощи делу воспитания нового человека коммунистического общества. Ввиду
особого значения этой задачи очень важно обеспечить надлежащую основу для ее
правильного решения.

Первое и основное: нельзя обособлять психические свойства, специфичные для
советских людей, от психических свойств, общих у них со всеми людьми, противо-
поставляя психологию советского человека психологии других людей. Не существует
двух разных <пород> людей. Психология советского человека - это психология
человека в условиях советского социалистического общества, в которых единая
природа человека как раз и раскрывается.

Изучая психологию советского человека, живущего в условиях нашего общества,
советский психолог не может не проявлять особенно пристального, серьезного
внимания к выявлению всего того нового в психологии людей, что нарождается в
условиях советского общественного строя, в условиях перехода от социализма к
коммунизму. Как мог бы советский психолог пройти, например, мимо того, что
благодаря общественным условиям, которые, не уничтожив еще различий между
умственным и физическим трудом, ликвидируют противоположность между ними; в
физический труд советского рабочего все больше, все многостороннее и полнее
включается и умственный труд. Изучая психологию человека, советский психолог
никак не может пройти мимо того, как сейчас раскрываются и развиваются все
способности, все творческие силы человека, освобожденного от пут эксплуататорского
строя классового общества, веками, тысячелетиями калечившего людей. В условиях
общества, уничтожившего эксплуатацию человека человеком, как раз и раскрывается
природа человека, подлинно человеческое, общечеловеческое в нем. Менее всего
приходится поэтому противопоставлять психологию советского человека общей
психологии человека. Это значило бы не только уничтожать предпосылки научного
изучения психологии советских людей, но и допускать чудовищную политическую
ошибку, создавая пропасть между советскими людьми и всем человечеством, всеми
людьми во всем мире. Люди различных формаций, обладая и специфическими
свойствами психического склада, вместе с тем неразрывно связаны друг с другом
психическими свойствами, общими для всех людей. Поэтому и существует единая
психологическая наука, охватывающая общие закономерности психической деятель-
ности людей, хотя бы и живущих в различных общественных формациях,

Принципиально неправильно противопоставлять <историческую психологию>, изу-
чающую психический склад людей определенной формации, - общей, естественно-
научной <физиологической психологии>^'.

Хотя система психологической науки включает в себя различные дисциплины,
предмет изучения которых в разной мере зависит от общественно-исторических усло-
вий, все они взаимосвязаны; принципиально нельзя разрывать психологию на две
вовсе чужеродные, друг другу внешне противостоящие дисциплины - одну <физиоло-
гическую>, другую - <историческую>. Проповедовать особую историческую психо-
логию - это по большей части не что иное, как защищать любезную сердцу реак-
ционеров <социальную психологию>, являющуюся, по существу, не чем иным, как
попыткой психологизировать социологию, т.е. протащить идеализм в область
изучения общественных явлений. Всякая попытка подменить социологию, истори-
ческий материализм <исторической психологией> должна быть отброшена как принци-
пиально несостоятельная. Первично не психология определяет историю, а история -
психологию людей.
С другой стороны, нельзя строить естественнонаучную психологию, которая

^ В предшествующие годы у нас наблюдались тенденции, ведущие к превращению психологии в сумму
из двух слагаемых - физиологии высшей нервной деятельности и исторического материализма. Это
порочная линия, приводящая к утрате специфики психологического исследования, должна быть преодолена.

изучала бы психику человека только в связи с физиологическими закономерностями
деятельности мозга без учета условий общественной жизни. Это значило бы воз-
рождать порочное противопоставление обусловленности психических явлений физиоло-
гическими закономерностями деятельности мозга и детерминированности психики
условиями жизни, между тем как рефлекторным пониманием деятельности мозга это
противопоставление снимается. Обособлять изучение отражательной деятельности
человеческого мозга от воздействия, которое оказывают на человека условия
общественной жизни, относя изучение роли этой последней в детерминации психики
человека к особой <исторической психологии>, - значит воскрешать теорию двух
факторов.

Для того чтобы очертить предмет психологической науки и определить область
психологического исследования, необходимо уяснить себе следующее: изучение
психического склада нации, класса и т.д., поскольку их психический склад выявляется
из исторического развития их культуры и характеризует ее как историческое целое,
безотносительно к психическим свойствам того или иного индивида, относится к
историческому материализму, к общественно-исторической дисциплине, а не к
психологии. То же можно сказать и о психологии того или иного класса, поскольку она
выявляется путем изучения его роли в классовой борьбе, в ходе революционного
движения и относится к классу как к предмету общественно-исторического исследо-
вания, безотносительно к психическим свойствам тех или иных индивидов.

Говоря об историческом развитии психики применительно к задачам психологи-
ческого исследования, нужно иметь ввиду, что исторически изменяющиеся психи-
ческие свойства людей реально формируются в процессе индивидуального
онтогенетического развития и лишь в качестве таковых они могут стать
предметом психологического исследования. Собственно психологическое исследование,
как правило, имеет, таким образом, дело с формированием психики в одних опре-
деленных исторических условиях, которые в психологическом исследовании принима-
ются как данное. Только изучая психику людей того поколения, на время жизни
которого падают большие исторические сдвиги, ломка одного и зарождение другого
общественного строя, психология реально имеет дело с перестройкой психологии
людей. Эта перестройка выступает здесь в ходе самого индивидуального онтогене-
тического развития. В исторические эпохи, предшествующие этим революционным
периодам и следующие за ними, психология имеет дело с закономерностями онто-
генетического процесса развития индивидов, совершающегося в каких-либо одних
общественно-историческиих условиях.

Сопоставление результатов этого развития в разных общественно-исторических
условиях есть уже дело исторического исследования.

Психологическая наука изучает, конечно, отнюдь не только сугубо индивидуальные
черты человека. Этими сугубо индивидуальными чертами как таковыми психология
как наука интересуется меньше всего. Она изучает общечеловеческие психические
свойства индивида и может также изучать и особенные, типологические черты
психики, свойственные ему как представителю определенного общественного строя,
класса, нации. Но какие бы психические свойства не изучала психология, она всегда
изучает их на конкретном, индивиде в неразрывной связи со всей рефлекторной
деятельностью его мозга, с ходом его индивидуального развития. Результаты,
полученные на конкретном индивиде, психология, как и всякая наука, вправе обоб-
щать и переносить на представителей той или иной общности людей постольку,
поскольку их на это уполномочивают вскрытые в ходе исследования зависимости.
Обнаружив на данном индивиде (или данных индивидах) закономерную зависимость
определенных психических свойств от определенных условий жизни, которые явля-
ются общими для соответствующей общности людей, нации, классов, представителей
того или иного, прежде всего нашего советского, общественного строя, психолог
вправе сделать соответствующее обобщение.

При этом собственно психологическим исследование является в меру того, как оно
вскрывает самый процесс отражения тех или иных условий жизни, опре-
деляет то, как происходит процесс перестройки психологии людей в новых условиях
жизни, в каком преломлении эти общие условия должны выступить применительно к
индивидуальному развитию, к индивиду такого-то возраста или уровня развития,
таких-то индивидуально-типологических особенностей. Именно знание закономер-
ностей этого процесса - процесса отражения - определяет ограниченный, но специфи-
ческий вклад, который может внести в дело коммунистического воспитания психо-
логическая наука.

5. РОЛЬ ПСИХИЧЕСКИХ ЯВЛЕНИЙ
В ДЕТЕРМИНАЦИИ ПОВЕДЕНИЯ

До сих пор речь шла, в основном, о том, к^к детерминируются психические
явления. Но сказать о том, как они детерминируются материальными условиями
жизни, еще не значит сказать, как они включаются в закономерную связь жизненных
явлений. Для того чтобы полностью ответить на этот вопрос, надо еще выяснить,
какова их собственная роль в ходе жизни.


Основное положение, которое при этом нужно себе уяснить, заключается в том,
что не признание, а отрицание действенной роли психического ведет к
индетерминизму, к прорыву детерминизма в понимании человеческой жизни,
человеческого поведения. Нельзя реализовать детерминизм в понимании человеческого
(и не только человеческого) поведения, если не включить психику во взаимосвязь
причин и следствий, которые в ходе жизни непрерывно меняются местами. Поведение
человека детерминируется внешним миром опосредствованно через его психическую
деятельность. Поведение разных людей и даже одного и того же человека во внешне
одной и той же ситуации бесконечно многообразно. Механистическая попытка
непосредственно связать поведение человека с внешней ситуацией по схеме стимул-
реакция безнадежна. Такое понимание детерминизма своим явным несоответствием
фактам и создает почву для защиты индетерминизма. Внешние воздействия на
человека преломляются через внутренние психологические условия. Не учитывая
этих последних, нельзя прийти к детерминистическому пониманию действий человека.
Эпифеноменалистическая концепция, согласно которой психические явления - это
лишенные всякой действенности спутники физических (физиологических) явлений, есть
побочный продукт механистического материализма. Она является,
по существу, выражением неспособности механистического детерминизма понять, что
в с е явления в мире включены в единую всеобщую взаимосвязь.

На отрицание роли психического в детерминации поведения толкает скрытая
идеалистическая или дуалистическая предпосылка, согласно которой психическое
обособлено от материального мира. При таком понимании психического его участие в
детерминации каких-либо явлений неизбежно означало бы прорыв в детермини-
рованности материальных явлений друг другом. Но отвергнуть нужно не включение
психического в детерминацию человеческого поведения, а понимание психического,
превращающее его в нечто обособленное от материального мира. На самом деле
обусловленность поведения психической деятельностью (в силу отражательного
характера психического) опосредствует его зависимость от объективного мира. При
этом психическое опосредствование никак не является простым дублированием
внешнего мира; в таком случае оно не давало бы никакого нового, специфического
эффекта и, значит, оставалось бы <эпифеноменом>. Опосредствуя детерминацию
жизни и деятельности людей внешним миром, объективными условиями, психическое
отражение бесконечно увеличивает их детерминирующие возможности. Посредством
психического в форме знания о бытии, о мире поведение людей детерминируется не
только наличным, но и сейчас отсутствующим - не только ближайшим окружением, но

и событиями, совершающимися в самых удаленных от нас уголках мира, не только
настоящим и прошлым, но и будущим. Когда, познавая закономерности развития
природы и общественной жизни, мы получаем возможность предвидеть дальнейший
ход событий, мы вводим будущее в детерминацию нашего поведения. Всякий вообще
акт познания мира есть вместе с тем и введение в действие новых детерминант
нашего поведения. В процессе отражения явлений внешнего мира происходит и опре-
деление их значения для индивида и тем самым его отношения к ним (психологически
выражающегося в форме стремлений и чувств). В силу этого предметы и явления
внешнего мира выступают не только как объекты познания, ной как
двигатели поведения, как его побудители, порождающие в
человеке определенные побуждения к действию, -мотивы. Таким образом психи-
ческое играет реальную, действенную роль в детерминации деятельности людей, их
поведения и вместе с тем оно не является фактором, действующим обособленно от
бытия.

Сказанным намечаются некоторые общие философские предпосылки, обусловли-
вающие возможность признания реальной действенной роли психического. Но для
того, чтобы эта возможность была реализована, нужно еще понять, как фактически,
конкретно осуществляется эта реальная действенная роль психического в детермина-
ции поведения. Тогда лишь с эпифеноменализмом будет действительно покончено.

Ключ к решению самых сложных и больших проблем лежит обычно в очень
простых и массовидных фактах. Все дело в том, чтобы увидеть эти проблемы и эти
факты, на первый взгляд как будто далекие друг от друга, в их связи, в надлежащих
соотношениях друг с другом.

Ключ к раскрытию наиболее сложных и важных сторон того, что прежде называли
психофизической проблемой, лежит в таком простом и обыденном жизненном явлении,
как любое практическое действие человека. Отправной пункт для устранения всех
эпифеноменалистических тенденций лежит в элементарном и капитальном факте
афферентации движения ощущением. Еще И.М. Сеченов сформулировал как сущест-
венную составную часть своей рефлекторной теории <начало согласования движений с
чувствованием>^. Идя по этому же пути дальше, И.П. Павлов выдвинул и обосновал
то положение, что построение движения, ответной реакции организма осуществляется
в коре как <афферентном отделе нервной системы как органе чувствительности>^.

Анализируя далее физиологический механизм так называемых произвольных
движений, И.П. Павлов специально отметил, что осуществляемые движения посы-
лают, в свою очередь, импульсы в те кинестетические клетки коры, раздражение
которых активно производит это движение^. Дальнейшая разработка этих идей
закономерно привела к представлению об обратной афферентации, непрерывно по
ходу движения поступающей с периферии в центральный нервный прибор, который
производит анализ поступающих таким образом <информации>^. Она же привела в

" В <Физиологии нервных центров> И.М. Сеченов писал: <Самой существенной стороной в
деятельности нервных регуляторов является согласование движения с чувствованием> (Физиология нервных
центров. М., 1952. С. 27). И далее: <Чувствование повсюду играет в сущности одну и ту же сигнальную
роль...> (Там же). Фундаментальное для рефлекторной теории Сеченова-Павлова представление об
ощущении и восприятии как сигнале действительности связано, по существу, с ролью ощущений в
регуляции движения.

" "В этом отделе исключительно, - писал И.П. Павлов, - происходит высший анализ и синтез
приносимых раздражений, и отсюда же готовые комбинации раздражений и торможений направляются в
эфферентный отдел". Павлов И.П. Поли. собр. соч. Т. III. Кн. 2. С .105.
^ Павлов И.П. Там же. С. 104-105.

" Помимо ряда предшествующих работ П.К. Анохина (в частности, см.: Узловые вопросы в изучении
высшей нервной деятельности // Проблемы высшей нервной деятельности. М., 1949. С. 75-78). см. его
статью: "Особенности эфферентного аппарата условного рефлекса и его значение для психологии" (Вопр.
психологии. 1955. № 6. С. 16-38). См. также: Бернштейн Н.А. К вопросу о природе и динамике
координационной функции // Учен. зап. МГУ. Вып. 90. Движение и деятельность. М., 1945. С. 22-90.

159

дальнейшем к идее о непрерывных сенсорных коррекциях, благодаря которым движе-
ние становится управляемым. Представление о поступающей с периферии в центр
афферентации как существенном и даже необходимом компоненте рефлекторной
регуляции деятельности имеет принципиальное значение^. Механистическая
концепция рефлекторной дуги, теория стимула как внешнего толчка, естественно,
сводила афферентные импульсы к роли пускового сигнала. Представление, согласно
которому в ходе выполнения любых действий с периферии в центр непрерывно
поступают афферентные сигналы, анализ и синтез которых и позволяет управлять
этими действиями или движениями, и является, по существу, физиологическим
выражением отказа от схемы стимул-реакция, от механистической теории внешнего
толчка и признанием определяющей роли взаимодействия индивида с миром.

Правильное понимание роли афферентации в построении движения открывает путь
для правильного понимания соотношения психических и физических компонентов
действия. Действие не сводимо к своей исполнительской части, в него обязательно
входит также чувствительная, познавательная часть, афферентация с периферии,
извне, анализ и синтез поступающих оттуда чувственных сигналов, посредством
которых действия регулируются.

Характеристика практической деятельности как материальной в отличие от
теоретической как идеальной исходит из природы продукта, или основного результата
каждого из этих видов деятельности: практическая деятельность производит изме-
нения в материальном мире, теоретическая порождает идеи, образы, произведения
науки и искусства. Эта характеристика деятельности по ее продукту не определяет,
однако, однозначно ее состав а: нет такой теоретической деятельности, которая по
своему составу была бы чисто духовной, только идеальной, не включала бы никаких
материальных компонентов и материальных действий (хотя бы движений моей руки,
которая пишет эти строки); точно так же нет такой материальной практической дея-
тельности, которая не включала бы чувственных, вообще психических компонентов,
которая могла бы осуществиться без ее постоянной регуляции психической деятель-
ностью. Нельзя сводить действие только к внешнему его выражению; это лишь
исполнительская его часть; в действие всегда входит и чувственное познание. Речь
идет не о двух обособленных раздельных частях; они не могут быть обособлены,
потому что чувственные, познавательные компоненты не воздействуют как-то извне
на движения, имеющие свой, от них независимый механизм, а на известном уровне
(см. дальше) входят в самый <механизм> движений, образуя с ними единое целое.

Афферентация, о которой идет речь в физиологическом исследовании движений, -
это сперва физиологическое понятие, предмет физиологического исследования, и она
должна остаться таковой на любом уровне осуществления движений. Но имеются
уровни, на которых проблема афферентации движения, роль анализа и синтеза
чувственных сигналов не может быть сведена только к ее физиологическому
аспекту, где игнорирование психологического аспекта приводит к исчезновению в
целом того явления, физиологический механизм которого должна изучать физиология.

Еще И.М. Сеченов, различая уровни регуляции движения, особо выделял те, в
которых связь двигательной части с сигнальной осуществляется <через психику>".
Современный исследователь <построения движений> Н.А. Бернштейн выделяет
разные их уровни, начиная с таких, которые у высших позвоночных отошли в удел
вегетативных отправлений (как, например, перистальтические движения кишечника и
т.п.); за ними следует уровень спинных рефлексов. <Еще выше, - пишет он, - мы

^ Теория информации в кибернетике воспроизводит именно модель мозга, работающего на
основе обратной афферентации, информирующей центр управления о всех изменениях на периферии, так
что последующие "приказы", идущие из центра, непрерывно учитывают все изменения, происходящие на
периферии в результате выполнения предшествующих "директив" из центра.
^См.: Сеченов И.М. Физиология нервных центров. М., 1952. С. 33.

160

вступаем в область движений с более сложной биологической мотивировкой и с
афферентацией, синтетически включающей как телерецепцию, так и индивидуальные
мнестические компоненты - в область подлинной психофизиологии>^. Далее следуют
<специфически человеческие координации, мотивы, возникновение которых уже никак
нельзя свести к чисто биологической причинности, в первую очередь, координации
речи и письма и предметных трудовых действий с их социально психологической
обусловленностью>^. Особо в этой иерархии уровней построения движений справед-
ливо выделяется уровень действий.

С точки зрения психологической обусловленности мы бы разделили все акты
сначала на три большие группы: 1) двигательных актов, регуляция которых совер-
шается только в физиологическом плане^, 2) движений, регулируемых ощущениями,
точнее, ощущаемыми раздражителями как сигналами без того, чтобы эти раздра-
жители выступали как объекты, а ощущения - как образы их, и 3) группу движений,
действий, когда реакция на раздражитель переходит в действие
с предметом как объектом. Этот переход совершается, когда мир как
совокупность раздражителей, воздействующих на органы чувств, выступает
как совокупность отраженных в ощущениях, восприятиях и т.д. объектов и
объективных обстоятельств или условий^'. Связанный с этим переход от реакции на
раздражитель к действию с объектом знаменует собой тот <скачок> в развитии
движений, которым открывается вся бесконечная перспектива развития человека как
субъекта, как существа, способного, и тем самым призванного, изменять мир -
природу и общество.

Действия, выступая в виде движений, вместе с тем отличаются от этих последних,
поскольку одно и то же действие может быть выполнено посредством разных дви-
жений. Предметное действие   есть, по существу, движение гене-

^Бернштейн Н.А. О построении движений. М" 1947. С, 16.
'"Там же.

^И.М. Сеченов говорил, что здесь действует <нечто>, выполняющее по отношению к движению ту же
сигнальную функцию, которую обычно выполняет ощущение. (См.: Физиология нервных центров. М., 1952.
С. 22.)

^Характеризуя уровень действий, Н.А. Бернштейн (О построении движений. М., 1947) отмечает
<характерное для психологической иерархии уровней постепенное возрастание их объективации, направ-
ленности на активное, изменяющее мир взаимодействие с последним> (с. 121). Характеризуя движения
уровня пространственного поля, оринетирующиеся не на предмет в его качественной характеристике, а на
перемещение в пространстве, которое Н.А. Бернштейн считает движением более низкого уровня,
предшествующего предметным действиям, он отмечает более синтетически обобщенный и, главное,
объективированный характер их афферентации по сравнению с движениями более низких уровней.
Движения этого уровня имеют целевой характер: они ведут откуда-то, куда-то и зачем-то (с. 83); они
"экстравертированы, обращены на внешний мир". (С. 84). "Самый замечательный по резкому отличию от
афферентации предыдущего уровня признак пространственного поля - это его объективированность..."
(С. 82). "Этими свойствами пространственного поля как ведущей афферентации определяются и основные
характеристики управляемых им движений..." (С. 83), Нам представляется сомнительным отнесение
Н.А. Бернштейном движений "пространственного поля", осуществляемых по отношению к абстрактному
пространству, к уровню более низкому, предшествующему предметным действиям. Для конкретной
иллюстрации своих уровней Н.А. Бернштейн приводит данные, полученные А.Н. Леонтьевым и его
сотрудниками. (См- Леонтьев А.Н. Психологическое исследование движений после ранения руки // Учен.
зап. МГУ. Вып. 90. 1945). При задании "сними с крючка кепку" (или другой повешенный на нем предмет) у
больного с нарушенными движениями амплитуда подъема руки оказывается в среднем на десяток
сантиметров больше, чем при задании коснуться пальцем высоко расположенной точки на листе бумаги. По
этим данным, движение в пространственном поле оказывается труднее выполнимым, чем предметное
действие. Это плохо вяжется с представлением о движениях пространственного поля как более
элементарных, чем предметные действия. Эти данные говорят скорее в пользу предположения о том, что
движения, осуществляемые по отношению к "абстрактному" пространству, представляют собой более
высокий уровень, чем действия с предметом. Поэтому их выполнение оказывается более трудным для
больных и удается им в меньшей мере. Их афферентация предполагает дальнейшую по сравнению с
предметными действиями генерализацию и абстракцию. Поэтому они включают ту "объективированность".
которая закономерно связана с отмеченным выше переходом от простой реакции на раздражитель к
действию с предметом, с вещью как объектом.

6. Рубинштейн С.Л.                                                                       161

рализованное -по его отношению к предмету и тем изменениям, которые
вносятся в него движением (скажем, руки). Это положение означает не то, что
сторонний наблюдатель может, таким образом, соотнести действие и движение,
осуществляемые другим лицом; это положение означает, что генерализация
отношения к предмету и изменений, производимых в нем этим движением, является
необходимой предпосылкой возникновения самого действия, что оно входит необ-
ходимым компонентом в его афферентацию. Это положение, выступающее сперва в
отношении чувственно данного предмета, естественно и закономерно влечет за собой

его дальнейшее распространение на весь ряд обобщений, к которым приходит
человеческое познание, вплоть до общественно значимых идей, мобилизующих людей в
их общественной деятельности. Все они являются не просто схемами, посредством
которых сторонний наблюдатель может извне классифицировать чужие действия, а
включаются в афферентацию самих этих действий; анализ, синтез, обобщение,
которые к ним приводят, являются прямым продолжением чувственного анализа,
синтеза, дифференциации и генерализации, посредством которых осуществляется
построение всякого движения в коре как органе чувствительности, как органе
аналитико-синтетической деятельности; все они тоже участвуют - на высшем уровне
- в выработке тех комбинаций раздражений и торможений, которые затем, говоря
словами И.П. Павлова, уже готовые, направляются в исполнительский отдел; в
качестве аналитико-синтетической познавательной части человеческой деятельности
они определяют ее исполнительскую часть.

Исследования Хэда, Гольдштейна, Гельба и других^ на большом патологическом
материале убедительно показали, как нарушение отвлеченного словесного мышления
приводит к нарушению произвольного действия, совершаемого по определенному
плану в соответствии с абстрактно формулированной целью. При нарушении абст-
рактного словесного мышления все поведение спускается на низший уровень непроиз-
вольных действий, непосредственно определяемых ситуацией, и уже сложившихся
автоматизмов. Эти патологические случаи представляют собой как бы естественный
эксперимент - жестокий, но поучительный, доказывающий роль мышления и его
образований в регуляции действий человека.

Роль познавательных (гностических) процессов регуляции действий выступает
очень показательно на патологическом материале. Не случайно все попытки начисто
отделить апраксию (нарушение практического действия) от агнозии (нарушения
познания) потерпели неудачу. Все данные свидетельствуют о теснейшей взаимосвязи
апраксических расстройств с агностическими. Все случаи апраксии, описанные
Клейстом и Штраусом, содержат агностические элементы. В основе настоящей
конструктивной апраксии, описанной Шлезингером, лежит, по его же мнению,
нарушение <оптического управленя движением> (optische Bewegungssteurung). В основе
описанных им случаев апраксии Ланге вскрывал нарушение восприятия (агнозию)
пространственных отношений. В частности, в основе целой группы апраксических
расстройств, образующих так называемый синдром Герстмана (апраксии пальцев,
аграфии и т.п.), Ланге вскрывал нарушение восприятия направления в пространстве.
Грюнбаум пытался даже свести всякую <конструктивную апраксию> к расстройству
восприятия пространственных отношений. Пик отметил роль зрительного расст-
ройства памяти при нарушении возможности правильного ведения строки при письме и
т.д. В основе <идеаторной апраксии", с которой непрерывным рядом переходов
связана конструктивная апраксия, лежит непонимание задачи, цели, смысла действия.
Словом, обширнейший материал клиники апраксических расстройств, т.е. нарушений

^См.: Goldstein К.. Gelb A. Psychologische analyse himpathologischer falle. L. 1920: HeadH. Aphasia und
Kindred Disorders of Speech. Vol. I, II. Cambridge, 1926. CM. также: Новое в учении об апраксии, агнозии и
афазии. М., 1934 (особенно ст. М.Б. Кроля "Старое и новое в учении об апраксии"): Лурия А.Р.
Травматическая афазия. М., 1947. Раздел Б. Исследование праксиса. С. 188-196; Critchley X. Parential lob.
L" 1953.

действий, вскрывает в основе нарушения действия нарушение психических процессов,
посредством которых они регулируются, и, таким образом, подтверждается положение
о психических процессах как регуляторах действия.

При этом уже элементарное действие с предметом регулируется не просто
непосредственно чувственно данными свойствами этого предмета как материальной
вещи - его величиной, сопротивляемостью давлению и т.п., - а теми его свойствами,
выявляемыми практикой действия и познания, которые существенны для него как
объекта (и орудия) человеческой деятельности. Таким образом уже в афферентации
простых предметных действий выступает их <смысловой характер>.

Далее формируются такие смысловые действия, как акты речи и письма, т.е.
двигательные акты, регулируемые объективируемым в слове мыслительным содержа-
нием, возникающим в результате анализа, синтеза, обобщения эмпирических чувст-
венных данных.

Характеризуя теорию <автоматизма> (т.е. механистически понимаемого детер-
минизма). Джемс писал, что, согласно этой теории, зная в совершенстве нервную
систему Шекспира и все воздействия на нее со стороны окружающей среды, можно
было бы полностью объяснить, <почему в известный период его жизни его рука
начертила какими-то неразборчивыми мелкими черными значками известное число
листов, которые мы для краткости называем рукописью <Гамлета>. Мы могли бы
объяснить причину каждой помарки и переделки, мы все бы это поняли, не
предполагая при этом в голове Шекспира решительно никакого сознания>. На самом
деле объяснить создание <Гамлета>, исходя из движений, посредством которых был
начертан Шекспиром текст его трагедии, это безнадежная и бессмысленная затея,
если исходить при этом из предположения, что движения, посредством которых
выводятся буквы, составляющие текст <Гамлета>, регулируются, <афференти-
руются> мышечной кинестезией пишущей руки, безотносительно к самому смысло-
вому содержанию <Гамлета>. Такое представление об афферентации движений,
посредством которых осуществляется письмо, не соответствует действительности.
Осуществление одного и того же движения, например, кругового, посредством
которого осуществляется начертание буквы о, регулируется другой афферентацией,
чем круговое движение, посредством которого, с одной стороны, художник, с другой,
геометр чертят круг^. В каждом из этих случаев построение движения требует и
предполагает абстракцию и генерализацию других свойств и отношений как аффе-
рентирующих эти движения моментов: в случае письма ведущими в афферентации
движений, которыми они осуществляются, являются фонематические обобщения,
подчиненные смысловым соотношениям. Таким образом, смысловое содержание <Гам-
лета> само участвовало в афферентации тех движений, посредством которых Шекс-
пир начертал текст своего бессмертного произведения. Нельзя вывести объяснение
смыслового содержания <Гамлета> из движений, посредством которых был начертан
буквенный состав его текста, самих по себе,

Взятые только в своей внешней, исполнительской части, обособленно от аффе-
рентирующей их чувственной, вообще познавательной, регуляторной их части,
движения, образующие человеческую деятельность, вообще не допускают детер-
министического, причинного объяснения. Помимо смыслового содержания <Гамлета>
неосуществима сама совокупность движений, посредством которых его текст был
начертан Шекспиром. Замысливание <Гамлета> включалось в <афферентацию>

^В случае круга, изображаемого преподавателем математики на доске, - замечает Н.А. Бериштейн, -
ведущим моментом является не столько воспроизведение геометрической формы круга (как было бы, если
бы на кафедре вместо учителя математики находился учитель рисования), сколько полуусловное
изображение соотношения рисуемой окружности с другими элементами математического чертежа.
Искажение правильной формы круга не нарушит замысла лектора и не возбудит в его моторике никаких
коррекционных импульсов, которые, наоборот, немедленно возникли бы в этой же ситуации у учителя
рисования. (Бернштейн Н.А. О построении движений. М., 1947. С. 35-36).

6*                                                                                     163

движений, посредством которых был начертан его текст. Развертывание смыслового
содержания <Гамлета> и начертание его текста составляют <афферентационную> и
исполнительскую часть единого процесса^.

Как ни велика роль таких актов, как речь и письмо, в деятельности человека, их
одних еще недостаточно для понимания собственно человеческого поведения. Для
понимания поведения в том специфическом смысле, которое это слово имеет на
русском языке, надо еще из действий выделить поступки. Поступком
является действие, поскольку оно выражает осуществляемое посредством вещей
отношение человека к человеку, к другим людям. Для поступка существенным и
определяющим служит это последнее. Поступок возникает из действия в результате
специфической генерализации; он предполагает генерализацию действия по его
отношению к человеку и эффекту, который это действие производит не на вещь как
таковую, а на человека; одно и то же действие может поэтому в разных условиях, в
различных системах человеческих отношений означать совсем разные поступки, так
же как разные по своему вещному эффекту действия - один и тот же поступок.

Дело вообще обстоит совсем не так, что действия могут совершаться как внешние
исполнительские акты, следуя своей собственной закономерности, никак не включая
никакой психической, в частности, познавательной деятельности, а эта последняя либо
вклинивается в ход материальной деятельности людей извне, неизбежно нарушая ее
собственную, присущую ей закономерность, либо сама вовсе выпадает из ее зако-
номерного хода. На самом деле оба эти альтернативные предположения неверны;
деятельность людей, их поведение выступают в своей закономерности, лишь когда их
исполнительская и афферентирующая, познавательная, составная часть берутся в
единстве.

С того момента, когда в ходе рефлекторной деятельности мозга в ответ на
воздействие раздражителя возникает ощущение, детерминация поведения объектив-
ным миром, объективными условиями осуществляется через психическую деятель-
ность. Психическая деятельность необходимо включается в обусловливание поведе-
ния, вообще деятельности человека. Благодаря психической деятельности как позна-
нию действительности, практическая деятельность людей приводится в соответствие
со сложными требованиями, предъявляемыми к ней объективными условиями. Вместе
с тем психической деятельностью как деятельностью эмоциональной, волевой,
выступающей в форме стремлений, желаний, чувств, определяется значение явлений
для данного человека, его отношение к ним, то, как данный человек в данных
условиях на них ответит. Психическая деятельность в целом необходимо включается
в обусловливание поведения людей. Нельзя детерминистически понять поведение, не
отбросив эпифеноменалистические тенденции по отношению к психическому. Не
признание, а отрицание реальной, действенной, жизненной роли психического влечет
за собой отказ от детерминизма в понимании поведения. Распространение детер-
минизма - истинного, научного, понимающего, что внешние причины действуют через
внутренние условия, - на поведение человека требует и необходимо предполагает
учет его психической деятельности во всем многообразии ее форм и проявлений как
внутренних условий его поведения. Обусловленная объективными обстоятельствами
жизни человека и, в свою очередь, обусловливающая его поведение, психическая

^*Куда ведет и что в общем плане означает точка зрения изложенной Джемсом теории автоматизма.
достаточно отчетливо выступает из дальнейших рассуждений автора. Вслед за цитированными выше
словами об объяснении <Гамлета>, <каждой помарки и переделки> в нем, Джемс пишет: <Подобным же
образом теория автоматизма утверждает, что мы могли бы написать подробнейшую биографию тех
200 фунтов, или около того, тепловатой массы организованного вещества, которая называлась Мартин
Лютер, не предполагая, что она когда-нибудь что-либо ощущала. Но, с другой стороны, ничто не мешало
бы нам дать столь же подробный отчет о душевной жизни Лютера или Шекспира, такой отчет, в котором
нашел бы место каждый проблеск их мысли и чувства. Тогда душевная жизнь человека представилась бы
нам протекающей рядом с телесной, причем каждому моменту одной соответствовал бы известный момент
в другой, но между тем и другим не было бы никакого взаимодействия>.

деятельность двусторонне - в качестве и обусловленного и обусловливающего -
включается во всеобщую взаимосвязь явлений.

Выяснение вопроса о включении психических явлений во всеобщую взаимосвязь
всех явлений материального мира образует последнее звено нашего решения того
вопроса, который выступил в истории философской мысли в виде так называемой
психофизической проблемы. И сейчас не бесполезно будет восстановить остальные
звенья единой цепи наших рассуждений.

Мы рассмотрели сначала вопрос об отношении психических явлений (ощущения,
восприятия, мышления) к материальному миру как объективной реальности - в
познавательном гносеологическом плане. Сама познавательная деятельность человека
выступила для нас затем как рефлекторная деятельность человеческого мозга. Вопрос
о соотношении психических и физиологических процессов стал в этой связи как вопрос
о соотношении нервного и психического в единой отражательной деятельности мозга.
В силу рефлекторного характера этой деятельности вопрос о связи психических
явлений с мозгом и его материальной нервной деятельностью и об их зависимости от
действительности, от условий жизни людей сомкнулся в единое целое: последняя -
зависимость от внешних условий осуществляется через первую, первая - отража-
тельная деятельность мозга и законы нейродинамики корковых процессов - внутрен-
нее условие реализации второй. При дальнейшем рассмотрени самая зависимость
психических явлений от материальных условий жизни и деятельности людей оказалась
не односторонней: обусловленные объективными условиями жизни психические явле-
ния, в свою очередь, обусловливают, <афферентируют>, регулируют поведение,
деятельность людей и, значит, все изменения, которые она вносит в мир, преобразуя
природу и перестраивая общество. Таким образом психические явления включаются
во всеобщую взаимосвязь всех явлений материального мира. Сама активная
действенная роль психических явлений обусловлена тем их познавательным харак-
тером, анализом которого начался весь ход нашего рассмотрения этой проблемы.
Таким образом все рассмотренные нами проблемы являются звеньями единой цепи
рассуждений, направленных на всестороннее рассмотрение и решение единой
проблемы - вопроса о природе психического, его месте во всеобщей взаимосвязи всех
явлений материального мира.

Вопрос о месте психического рассмотрен нами во всех основных для него
взаимосвязях. Остается еще подвергнуть рассмотрению основные формы, в которых
выступают психические явления в их внутренних взаимоотношениях.

Глава IV

ПСИХИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
И ПСИХИЧЕСКИЕ СВОЙСТВА ЧЕЛОВЕКА

1. О ПСИХИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ И СОЗНАНИИ ЧЕЛОВЕКА

1.1. Процесс, деятельность как основной способ
существования психического

Психические явления выступают в разных формах - психических процессов,
свойств и т.д. Необходимо выявить основные из этих форм в их внутренних взаимо-
отношениях. Это ни в какой мере не означает, что здесь делается попытка
подвергнуть специальному рассмотрению все многообразные вопросы, входящие в
ведение психологии. При всем многообразии частных вопросов, попутно затронутых в

настоящей работе, она по своему основному замыслу направлена на решение одной
философской проблемы - о месте психического во всеобщей взаимосвязи явлений
материального мира. Речь идет здесь лишь о том, чтобы обозначить состав психи-
ческого.

Основным способом существования психического является его существование в
качестве процесса, в качестве деятельности. Это положение непосредственно свя-
зано с рефлекторным пониманием психической деятельности, с утверждением, что
психические явления возникают и существуют лишь в процессе непрерывного взаимо-
действия индивида с окружающим его миром, непрекращающегося потока воздейст-
вий внешнего мира на индивида и его ответных действий, причем каждое действие
обусловлено внутренними условиями, сложившимися у данного индивида в зависимости
от внешних воздействий, определивших его историю.

В соответствии с этим исходная задача психологического исследования - изучение
психических процессов, психической деятельности. Так, исследование мышления долж-
но прежде всего вскрыть его как процесс анализа, синтеза, обобщения. Психоло-
гическое исследование запоминания должно выявить, что делает человек, когда он
запоминает; как он анализирует подлежащий запоминанию материал, группирует,
синтезирует его, как его обобщает, каков состав и ход процесса, в результате
которого совершается запоминание. При восприятии результат его - образ предмета -
выступает в сознании человека при определенных условиях видимым образом как бы
вне процесса, поскольку последний не осознается. В этом случае психологическое
исследование должно, меняя условия протекания процесса (создавая затрудненные
условия познания предмета, обращаясь к начальным этапам формирования восприя-
тия), все же выявить процесс восприятия - чувственный (например, зрительный)
анализ, синтез выделенных анализом сторон, обобщение, интерпретацию, - словом,
весь психический состав процесса восприятия.

Мы говорили до сих пор о процессе или деятельности, пока не различая их. Но их
следует дифференцировать.

Во избежание всякой двусмысленности самое понятие деятельности также должно
быть дифференцировано. В одном смысле это понятие употребляется, когда говорят о
деятельности человека. Деятельность в этом смысле - всегда взаимодействие
субъекта с окружающим миром.

Понятие деятельности употребляется в науке (в физиологии) и соотносительно не с
субъектом, а с органом (сердечная, дыхательная деятельность)^ В этом последнем
смысле всякий психический процесс есть деятельность, а именно, деятельность мозга.

О деятельности в другом смысле говорят применительно уже не к органу (в данном
случае мозгу), а к человеку как субъекту деятельности. Здесь надо различать процесс
и деятельность. Всякая деятельность есть вместе с тем процесс или включает в себя
процессы, но не всякий процесс выступает как деятельность человека. Под деятель-
ностью мы будем здесь разуметь такой процесс, посредством которого реализуется то
или иное отношение человека к окружающему его миру, другим людям, к задачам,
которые ставит перед ним жизнь. Так, например, мышление рассматривается как
деятельность, когда учитываются мотивы человека, его отношение к задачам, кото-
рые он, мысля, разрешает, когда, словом, выступает личностный (а это прежде всего
значит мотивационный) план мыслительной деятельности. Мышление выступает в
процессуальном плане, когда изучают процессуальный состав мыслительной дея-
тельности - те процессы анализа, синтеза, обобщения, посредством которых
разрешаются мыслительные задачи. Реальный процесс мышления, как он бывает дан
в действительности, представляет собой и деятельность (человек мыслит, а не просто

'Деятельность в этом смысле означает функционирование органа. Характеристика функции
органа как деятельности подчеркивает роль в его функционировании взаимодействия организма со средой в
отличие от трактовки функции как отправления  органа, детерминированного, якобы, только
изнутри,

166

ему мыслится), и процесс или деятельность, включающую в себя совокупность
процессов (абстракцию, обобщение и т.д.).

В ходе исследования на первое место может выступать то процессуальный план,
образующий необходимую основу мыслительной деятельности, то надстраивающийся
над ним верхушечный личностный план, в котором мышление только и выступает как
деятельность субъекта, выражающая его отношение к задачам, которые перед ним
встают. Как деятельность, выражающая или осуществляющая отношение человека к
окружающему, мышление, точно так же как восприятие и т.д., выступает уже в
качестве деятельности познавательной, эстетической - вообще теоретической, а не
просто психической. Психической она является только по своему процессуальному и
мотивационному составу, а не по задачам, которые она как деятельность разрешает.

Деятельность человека как субъекта - это его практическая и теоретическая
деятельность. Точка зрения, согласно которой психическая деятельность как таковая,
как <производство> представлений, воспоминаний - вообще психических образова-
ний, - якобы, является деятельностью человека как субъекта (а не только его мозга),
связана с прочно укоренившимися в психологии интроспекционистскими воззрениями.
Лишь на основе интроспекционистской концепции представляется, что при так назы-
ваемом произвольном запоминании или припоминании человек решает <мнемическую>
задачу, заключающуюся в производстве определенного представления, и что произ-
водство представлений как таковых является в данном случае деятельностью
человека. На самом деле, когда человек что-то припоминает, он не производит внут-
ренние психические образы, а решает познавательную задачу
по восстановлению хода предшествующих событий; по-
добно этому ученик, выучивающий заданный ему урок, осуществляет учебную, а не
просто психическую деятельность.

Таким образом, в конечном счете, понятие деятельности человека приобретает
свой естественный, здравый смысл, очищенный от тех двусмысленностей, которые
вносит в него психология, еще не освободившаяся от наследия интроспекционизма.
Психология от этого будет в прямом выигрыше: она освободится от неблагодарной
обязанности изучать совершенно фиктивный объект - интроспективно понимаемую
психическую деятельность и вместе с тем получит непосредственный доступ к психо-
логическому изучению подлинной деятельности человека - той деятельности,
посредством которой он познает и изменяет мир.

Виды человеческой деятельности определяются по характеру основного <про-
дукта>, который создается в результате деятельности и является ее целью. С этой
точки зрения можно различать практическую (специально трудовую) и теоретическую
(специально познавательную) деятельность. Они образуют, собственно, единую
деятельность человека, поскольку теоретическая деятельность выделяется в особую
деятельность из первоначально единой практической деятельности лишь на опреде-
ленном уровне, и продукты ее, в конечном счете, опять-таки включаются в практи-
ческую деятельность, поднимая эту последнюю на все более высокий уровень. Это и
есть деятельность человека в собственном смысле слова

Практическая деятельность выступает как материальная, а теоретическая
(деятельность ученого, художника и т.д.) - как идеальная именно по характеру своего
основного продукта, создание которого составляет ее цель. Практическая деятель-
ность материальна, поскольку основной эффект, на который она направлена, заклю-
чается в изменении материального мира, в создании материальных продуктов. Теоре-
тическая деятельность <идеальна>, опять-таки поскольку <идеален> продукт, который
она порождает, - наука, искусство. Эта характеристика практической деятельности
как материальной, а теоретической как идеальной по характеру продукта,
составляющего ее цель, не определяет, как уже отмечалось, состава практи-
ческой и теоретической деятельности. Нет такой теоретической деятельности,
которая не включала бы каких-либо материальных актов, как-то: движения пишущей

руки при написании текста книги - научной или художественной - или партитуры
музыкального произведения - симфонии или оперы; а в деятельности скульптора,
высекающего статую из мрамора, физического труда не меньше, чем в деятельности
любого рабочего на производстве, хотя, создавая произведение искусства, он занят
идеальной деятельностью. Подобно этому нет такой практической деятельности,
которая, создавая материальный продукт, состояла бы только из материальных актов
и осуществлялась бы без участия психических процессов. Поэтому и практическая
деятельность человека должна войти в сферу психологического исследования.

В задачи психологического исследования входит изучение и теоретической,
<идеальной> (в частности, познавательной деятельности ученого) и практической
(прежде всего трудовой) деятельности - той реальной, материальной деятельности,
посредством которой люди изменяют природу и перестраивают общество. Психо-
логия, которая отказалась бы от изучения деятельности людей, утеряла бы свое
основное жизненное значение. Таким образом предмет психологического исследования
никак не сконцентрирован на изучении психической деятельности. Положение это
имеет двойное острие: оно означает как то, что психология изучает не только
психическую деятельность, но и психические процессы, так и то, что она
изучает не только психическую деятельность, но и деятельность человека
в собственном смысле слова в ее психологическом составе. И именно в этом -
в изучении психических процессов и в психологическом изучении деятельности
человека, посредством которой он познает и изменяет мир, - и заключается основное.

Всякое явление, включаясь в новые связи, выступает в новом качестве, которое
фиксируется в новой понятийной характеристике. Это положение относится, как мы
видим, и к психической деятельности. Понятие психической деятельности нуждается в
этом плане в дальнейшем уточнении. Психическая деятельность как
таковая непосредственно относится кприродному миру; она - функция высоко-
организованной материи- мозга. Отрыв психической деятельности от природы, от
материи, от мозга идет вразрез с самым ее существом.

В своем функциональном аспекте, в качестве деятельности мозга психическая
деятельность есть чисто природное явление.

Психическая деятельность мозга выступает в новом качестве, поскольку она
участвует в регуляции деятельности индивида, выражая его потребности и интересы,
его тенденции и отношение к миру. Поскольку она при этом осуществляется
непосредственно, независимо от рефлексии, обращенной на ее состав и результаты,
она выступает той своей стороной, которую имеют по большей части ввиду, когда
говорят о <душевной деятельности>. Поскольку она насыщается исполненными
непосредственности отношениями человека к другим людям, она выступает как
<душевная> уже в другом, специфическом смысле слова

По мере того как из жизни и деятельности человека, из его непосредственных
безотчетных переживаний выделяется рефлексия на мир и на самого себя, психи-
ческая деятельность начинает выступать в качестве сознания. Возникновение
сознания связано с выделением из жизни и непосредственного переживания
рефлекси и на окружающий мир и на самого себя. Сознание - это всегда знание
о чем-то, что вне его. Оно предполагает отношение субъекта к объективной реаль-
ности.

Когда человек в ходе общественной жизни осваивает идейное содержание знаний,
идеологии, его психическая деятельность выступает опять в новом качестве -
духовной деятельности, деятельности, имеющей то или иное идейное
содержание. Каждое из этих понятий относится к психической деятельности, но
вместе с тем каждое из них выражает другую, новую характеристику, которую
психическая деятельность приобретает, включаясь в новую сферу отношений. Все
эти понятия должны быть соотнесены друг с другом, но они не могут быть ни просто,
непосредственно отождествлены, ни оторваны друг от друга. Подстановка одного из

этих понятий на место другого неизбежно ведет к путанице, к игнорированию
многообразных качеств, в которых, включаясь в разные связи, выступает психическая
деятельность, к смешению или искажению специфических закономерностей, которым
она при этом подчиняется.

Идеализм рассматривает всякую психическую деятельность, как если бы она по
самой первичной своей природе была духовной деятельностью; вульгарный меха-
нистический натурализм вообще игнорирует духовную деятельность, идейное содер-
жание психического. И одно и другое неверно. Рационалисты стремятся утвердить в
жизни человека один лишь дух, подчиняют все его контролю, изгнав все другие
факторы из мотивации человеческой деятельности. Романтики обвиняют поэтому
приверженцев <духа> в убиении <души>, в изгнании во имя неограниченного контроля
духа, идей, принципов всякой непосредственной <душевности> из жизни человека. При
этом они не прочь для утверждения душевного начала вовсе отбросить дух и его идеи.
Все это плоды одной и той же неверной тенденции, все того же непонимания того, как
одно и то же явление выступает в новых качествах, каждое из которых является его
необходимым и закономерным выражением для соответствующей сферы отношений.
Так, психическая деятельность в новых связях выступает во все новых качествах.
При всестороннем рассмотрении проблемы все они должны быть учтены в их
специфических особенностях и соотнесены друг с другом.

При изучении психической деятельности или психических процессов принципиально
важно учитывать, что они обычно протекают сразу на разных уровнях и что вместе

с тем всякое внешнее противопоставление <высших> психических процессов <низшим>
неправомерно, потому что всякий <высший> психический процесс предполагает
<низшие> и совершается на их основе. Так, не приходится думать, что происходит
либо непроизвольное запоминание, либо произвольное. Исследование показало, что,
когда совершается произвольное запоминание, вместе с тем закономерно происходит и
непроизвольное. Психические процессы протекают сразу на нескольких уровнях, и
высший уровень реально всегда существует лишь неотрывно от низших. Они всегда
взаимосвязаны и образуют единое целое. Всякая познавательная деятельность,
всякий мыслительный процесс, взятый в своей реальной конкретности, совершается
одновременно на разных уровнях многопланово. Подспудно во всякой, казалось бы,
совсем абстрактной, мыслительной деятельности участвуют чувственные компоненты,
продукты чувственных познавательных процессов: самые абстрактные понятия,
взятые как реальные познания, представляют из себя пирамидальные сооружения, в
которых абстракции все более высокого порядка образуют вершину, а в основе
лежат, прикрытые несколькими слоями абстракций разного уровня, чувственные обоб-
щения, продукты более или менее элементарной генерализации.

Аналогично обстоит дело и с мотивацией. При объяснении любого человеческого
поступка надо учитывать побуждения разного уровня и плана в их реальном сплетении
и сложной взаимосвязи. Мыслить здесь однопланово, искать мотивы поступка только
на одном уровне, в одной плоскости - значит, заведомо лишить себя возможное""'
понять психологию людей и объяснить их поведение.

1.2 Психические процессы и психические образования

В результате всякого психического процесса как деятельности мозга возникает то
или иное образование - чувственный образ предмета, мысль о нем и т.д.^ Это
образование (образ предмета), однако, не существует вне соответствующего про-
цесса, помимо отражательной деятельности; с прекращением отражательной деятель-
ности перестанет существовать и образ. Будучи продуктом, результатом психической
деятельности, образ, фиксируясь (в слове), в свою очередь, становится идеальным

^ Их мы обычно разумеем, говоря о психических явлениях.

объектом и отправной точкой дальнейшей психической деятельности. Образ, следо-
вательно, двояко, двусторонне включается в психическую деятельность.

Всякий эмоциональный процесс, т.е. процесс, в котором его эмоциональный
эффект - изменение эмоционального состояния человека - является главным
психологическим эффектом, тоже оформляется в виде некоего образования - эмоции,
чувства. И эти образования, как и образы предмета, не существуют вне, помимо тех
процессов, в которых они формируются. Каждое чувство, выступающее как
устойчивое образование, длящееся годы, иногда проходящее через всю жизнь
человека (любовь к другому человеку, к своему народу, к правде, к человечеству
и т.д.), есть сплетение чувств-процессов, закономерно возникающих при соответст-
вующих обстоятельствах. Так, чувство любви к другому человеку - это чувство
радости от общения с ним, восхищения от того образа человеческого, который при
таком общении с ним выявляется, связанной с этим нежности к нему, заботы о нем,
как только ему начинает что-то угрожать, огорчения, когда он трепит неудачи или
подвергается страданиям, возмущения, когда по отношению к нему совершается
несправедливость, гордости, ко^да в трудных условиях он оказывается на высоте, -
все эти чувства выражают применительно к разным обстоятельствам, их вызы-
вающим, одно и то же отношение к человеку^ Каждое из них, как и все они вместе, -
процессы, закономерно вызываемые их объектами (конечно, в данном случае, как и
вообще, воздействия объектов могут закономерно вызывать психические явления,
только поскольку они преломляются через сложившиеся в субъекте внутренние
отношения, обусловливаясь их закономерностями).

Изучать психические процессы, психическую деятельность - значит, тем самым
изучать формирование соответствующих образований. Безотносительно к образо-
ванию, которое формируется в процессе, нельзя, собственно, очертить и самый
процесс, определить его в специфическом отличии от других психических процессов.
С другой стороны, психические образования не существуют сами по себе вне
соответствующего психического процесса. Всякое психическое образо-
вание (чувственный образ вещи, чувство и т.д.) - это, по существу, психи-
ческий процесс в его результативном выражении.

Через свое результативное выражение, через свои продукты психическая деятель-
ность соотносится со своим объектом, с объективной реальностью, с теми областями
знания, которые ее отражают. Через свои продукты - понятия - мыслительная
деятельность переходит в сферу логики, математики и т.д. Поэтому превращение

^ На этом частном примере выступает теоретически важное соотношение категорий отношенной
чувство. Всякое отношение психологически выступает в форме чувства или стремления, или
идеологически оформленного оценочного суждения. Одно и то же отношение находит себе, таким образом,
выражение в сфере и чувств, и воли, и мышления: это не <функциональное>, а <личностное> образование.
В пределах одной и той же сферы - в данном примере эмоциональной - одно и то же отношение наше к
человеку выступает применительно к разным обстоятельствам в форме различных чувств, связанных между
собой тем, что они выражают одно и то же отношение. В эмоциональной сфере отношение - это
генерализованное чувство, которое в этой своей генерализованности приобретает определенную
устойчивость; чувство-отношение этим отличается от чувства-состояния. Отношение может выступить и
как стремление, которое также может быть представлено и в форме актуального состояния личности и в
форме генерализованной устойчивой ее устремленности или направленности.

В советской психологии к проблеме отношений привлек внимание разрабатывающий ее В.Н. Мясищев.
Для того чтобы понятие отношения заняло свое место в системе психологии, необходимо разработать
вопрос о его взаимоотношениях с различными психологическими формами его проявления. Отношение к
окружающему - это прежде всего отношение индивида к тому, что составляет условия  его
жизни. Но первейшее из первых условий жизни человека - это другой человек. Отношение к другому
человеку, к людям составляет основную ткань человеческой жизни, ее сердцевину. <Сердце> человека все
соткано из его человеческих отношений к другим людям; то, чего оно отбит, целиком определяется тем,
к каким человеческим отношениям человек стремится, какие отношения к людям, к другому человеку он
способен устанавливать. Психологический анализ человеческой жизни, направленный на раскрытие
отношений человека к другим людям, составляет ядро подлинно жизненной психологии. Здесь вместе с тем
область <стыка> психологии с этикой.

продуктов мыслительной деятельности, например, понятий, их усвоения - в основной
предмет психологического исследования грозит привести к утрате его специфики.

Концентрация психологического исследования на продуктах мыслительной деятель-
ности, взятых обособленно от нее, - это и есть тот <механизм>, посредством которого
сплошь и рядом осуществляется соскальзывание психологического исследования в
чуждый ему план методически-геометрических, арифметических и т.п. рассуждений.
В психологическом исследовании психические образования - продукты психических
процессов - должны быть взяты именно в качестве таковых. Изучение психической
деятельности, процесса, в закономерностях его протекания всегда должно
оставаться в психологическом исследовании основным и определяющим.

Всякий психический процесс есть отражение, образ вещей и явлений мира,
знаниео них, но взятые в своей конкретной целостности психические процессы
имеют не только этот познавательный аспект. Вещи и люди, нас окружающие,
явления действительности, события, происходящие в мире, так или иначе затрагивают
потребности и интересы отражающего их субъекта. Поэтому психические процессы,
взятые в их конкретной целостности, - это процессы не только познавательные, но и
аффективные^, эмоционально-волевые. Они выражают не только знание о явлениях,
но и отношение к ним; в них отражаются не только сами явления, но и их значение
для отражающего их субъекта, для его жизни и деятельности. Подлинной конкретной
<единицей> психического (сознания) является целостный акт отражения объекта
субъектом. Это образование сложное по своему составу; оно всегда в той или иной
мере включает единство двух противоположных компонентов - знания и отношения,
интеллектуального и аффективного (в вышеуказанном смысле), из которых то один,
то другой выступает в качестве преобладающего. Подлинно жизненной наукой
психология может быть только тогда, когда она сумеет, не исключая и анали-
тического изучения ощущений, чувств и т.п., психологически анализировать
жизненные явления, оперируя такими нефункциональными <единицами> психического.
Только таким образом можно, в частности, построить подлинно жизненное учение о
мотивации, составляющее основное ядро психологии личности.

13. Психические процессы и регуляция деятельности

Всякий психический процесс включен во взаимодействие человека с миром и служит
для регуляции его деятельности, его поведения^. Представление о регуляторной
функции психического необходимо связать с рефлекторным пониманием психического,
согласно которому оно не только внутреннее состояние, но и отраженное действие;
действие же входит в психический акт именно своей психической регуляцией. Всякое
психическое явление - это и отражение действительности и звено в регуляции
деятельности^. Поэтому в сферу психологического исследования входят и движения,
действия, поступки людей - не только их <умственная>, духовная, теоретическая, но
и та практическая деятельность, посредством которой люди изменяют мир -

* Понятие аффекта берется здесь в смысле не современной патопсихологии, а классической философии
XVII-XVIII столетий (см., например, у Спинозы).

' Вопрос о регуляторной функции психического, по крайней мере одной своей стороной, выступил уже
перед нами конкретно в связи с вопросом об афферентации движений ощущением. (О жизненной роли
ощущения см.: Pieron, Henri. Aux sources de la connaissance; la sensation guide de vie. P., 1955. Эта книга дает
систематическую сводку экспериментальных исследований, посвященных проблеме ощущения. Через всю
книгу красной нитью проведена мысль о жизненной роли ощущения, т.е. о его регуляторной функции).

* Характеризуя <чувствование>, И.М. Сеченов писал, что оно имеет <два общих значения: оно служит
орудием различения условий действия и руководителем соответственных этим условиям (т.е. целе-
сообразных или приспособительных) действий>. Сеченов отмечал, что <эта формула одинаково приложима
к самым элементарным актам чувствования и проявлениям как инстинкта, так и разума...>. См.:
Сеченов И.М. Избр. филос. и психол. произв., М.: Госполитиздат, 1947. С. 416. Тем самым И.М. Сеченов
вводил регуляцию действий в самое определение психического.

преобразуют природу и перестраивают общество. Однако предметом психологичес-
кого изучения в них является только их психологическая характеристика - их регу-
ляция, их мотивация. Изучение движения и действия в психологии - это как раз
иучение их регуляции различными формами психической деятельности: именно таким
образом движения и действия входят в сферу психологического исследования.
Отражение индивидом действительности и регуляция его деятельности
неотрывны друг от друга. В регуляции деятельности и заключается объективное
значение отражения в жизни, то, чему оно практически служит; регуляция
деятельности - это та работа, которую практически выполняет образ, психическое
отражение. В положении о регуляторной роли отражения и заключается
конкретный смысл утверждения о его действенном характере. Связь психи-
ческих процессов с движением, действием, с практической деятельностью сущест-
венна не только для практической деятельности, которая посредством этих психи-
ческих процессов регулируется, но и для самих психических процессов: действия
человека, изменяя обстоятельства, в которых протекают психические процессы,
объективно обусловливают их содержание и направление.

Регуляционная роль отражения индивидом действительности выступает в формах:
1) побудительной и 2) исполнительской регуляции.

1. Побудительная регуляция определяет, какое действие совер-
шается. Отражение объекта, являющегося предметом потребности, порождает в
индивиде <идеальные стремления> или <силы> (Энгельс)^, которые служат побужде-
ниями к действию и определяют его направление.

Вопрос о том, чтб именно, какое идейное содержание приобретает для человека
побудительную силу, имеет первостепенное значение. Он решается в ходе жизни
человека в процессе воспитания. Выработать надлежащую побудительную силу
надлежащих идей - важнейшая цель воспитания. По мере того, как определенные
идеи (принципы) приобретают для человека побудительную силу (становятся убеж-
дениями), от действий в силу непосредственно действующих побуждений человек
переходит к поступкам, совершенным по определенным мотивам, т.е. побуждениям,
осознанным, оцененным и принятым человеком в качестве идеального основания
(и оправдания) своего поведения.

2. Исполнительская регуляция приводит действие в соответствие
с условиями, в которых оно совершается.

Регулирующая роль отражения выступает не только как роль побудительная,
мотивационная. Регуляция деятельности посредством отражения действительности
распространяется далее на исполнение действия, выступая в виде исполнительской
регуляции. Эта регуляция действия осуществляется посредством анализа условий, в
которых совершается действие, и соотнесения их с целями действия. Физиологически
действие регулируется по его ходу сигналами от изменяющихся объективных условий
и от движущегося органа (руки); связываясь друг с другом, эти сигналы регулируют
движение, перемещение органа по отношению к окружающему.

В регуляции деятельности человека так или иначе участвуют все психические
процессы. Подобно тому, как не только ощущение и мышление, но также и желания и
чувства являются отражением бытия, то не только желания, волевые стремления и
чувства, но и познавательные процессы (ощущение - мышление) вносят каждый свой
вклад и в регуляцию деятельности человека, его поведения (афферентирующая роль
чувственных сигналов - ощущений - в регуляции движения, мобилизующая роль
передовых идей). При этом в исполнительской регуляции преимущественную роль
играют познавательные процессы - учет условий, в которых протекает деятельность,
в побудительной регуляции - процессы аффективные: эмоции, желания.
Изучение регулирующей роли различных психических процессов, с другой стороны,


"Маркс К... Энгельс Ф. Избр. произв. М.: Госполитиздат, 1955. Т. II. С. 357, 372.
172

необходимо связано с изучением движений и действий, различных по характеру своей
регуляции.

Познавательные процессы разного уровня открывают разные возможности для
регуляции поведения; сфера действия у каждого из них другая. С другой стороны,
движение (например, локомоции), действие (скажем, по изготовлению какого-нибудь
предмета по определенному образцу), поступок (акт, дающий не только тот или иной
предметный эффект, но и имеющий определенное общественное содержание, выра-
жающий отношение человека к другим людям) - вообще действия разного уровня
предполагают и разные психические процессы для своей регуляции.

Изучение различных форм отражения мира и изучение действий человека, раз-
личных по их регуляции, неразрывно связаны друг с другом. Изучение того, как
человек отражет мир, должно быть продолжено в изучении того, как он действует, и
лишь через изучение того, как он действует, может быть объективно раскрыто и то,
как он отражает мир. Это положение распространяется на всю психическую деятель-
ность. (Так, изучение слухового восприятия - речевого и музыкального - должно
выступать практически и как психологическое изучение речевой и музыкальной
деятельности, изучение восприятия и представления пространства - практически и как
изучение ориентировки человека в пространстве и т.д.).

По уровню регуляции движения и действия человека делятся на непроизольные и
осуществляемые на уровне второй сигнальной системы произвольные действия, регу-

лируемые объективированным в слове идейным содержанием, формирующимся в
процессе общественной жизни.

Регуляция произвольных движений и волевых или сознательных действий человека
относится обычно за счет воли. Воля в этой связи означает, собственно, специфичес-
кую для человека как общественного существа закономерность сознательной регуля-
ции его действий. Превращение этой закономерности в некую гипостазированную
метафизическую сущность, в некоего идеального деятеля, подменяющего реального
субъекта действий - самого человека, - является, пожалуй, наиболее грубым и
массивным выражением все еще сохраняющейся общей тенденции идеалистической
функциональной психологии. Собственно, .все <функции> так называемой функцио-
нальной психологии - не только воля, но и память, внимание и т.д. - это психические
процессы, превращенные в психических <деятелей>. Построение научной психологии
требует полного устранения этих <деятелей> и раскрытия тех закономерностей
психической деятельности, которые этими фиктивными <деятелями> прикрываются.

Понятие в олив современной психологии представляет собой, вообще говоря, конгломерат
разнородных составных частей, неизвестно как между собой связанных. Оно включает: а) стремления,
желания, б) волевые действия, в) волевые качества личности. На самом деле, между этими компонентами
существуют определенные взаимоотношения, которые и связывают их в единое целое. Исходным являются
здесь соответствующие процессы и их результативное выражение - в данном случае стремления различного
характера и уровня, возникающие, как уже отмечалось, в силу того, что предметы, с которыми вступает во
взаимодействие человек, затрагивают его потребности и интересы. Возникающие таким образом в
человеке многообразные тенденции получают свое действенное выражение в регуляции - сознательной или
бессознательной - поведения человека. <Волю>, собственно, образует непосредственно лишь высший,
верхний или верхушечный слой этих тенденций - желания, определяемые идейным содержанием,
выступающим в качестве осознанной цели. Сильной волей может обладать лишь человек, у которого в
жизни есть по-настоящему дорогие ему, для него значимые цели. Наличие таких целей обусловливает силу
воли. Содержание этих целей и соответствующих мотивов определяет ее моральный уровень. Действия,
регулируемые осознанной целью и отношением к ней как мотиву, - это и есть волевые действия. Высший,
верхушечный уровень волевых тенденций неотделим от всей многоплановой совокупности взаимосвязанных
и друг друга обусловливающих тенденций, возникающих у человека в ходе жизни и характерных для него.
Когда говорят о силе воли, о силе побуждений, то нельзя не учитывать того, что эта сила всегда
относительна: с одной стороны, у разных людей различной оказывается побудительная сила всех вообще
доступных им побуждений; с другой стороны, у одного и того же человека разной оказывается
побудительная сила различных побуждений; эта последняя не может не зависеть от способности более
сильного побуждения подчинять себе остальные. Сильная воля может быть лишь у человека с четкой и
прочной иерархической организацией побуждений или тенденций, участвующих в регуляции его поведения:
только при этом условии сила побуждений не расходуется на преодоление внутренних трений, а полностью

переходит в решительное действие. Иерархическая организация всей системы тенденций или побуждений с
типичным для данного человека господством одних и подчинением других определяет волевой облик
человека, волю как характеристику личности, ее характер.

В учении о воле конфликтность обычно выступала в виде борьбы мотивов. Наличие борьбы мотивов,
предшествующей решению, нередко вводилось как необходимый признак в самое понятие воли и волевого
действия. На самом деле борьба мотивов, колебание между различными решениями, необходимость
преодолеть внутренние трения не является обязательным, <конституирующим> признаком воли, волевого
действия. Они, скорей, - выражение тех препятствий, которые встают на его пути. Сила воли однозначнее
определяется преодолением внешних препятствий, выступающих и в виде внутренних трений. Преодоление
последних, даже когда оно обнаруживает силу воли, вместе с тем обнажает ее раздвоенность и, значит,
слабость. Наличие борьбы мотивов - не проявление или признак воли, а лишь случай, требующий ее
проявления. Иногда достаточно осознать одну единственную цель, но осознать ее во всей ее жизненной
значительности, чтобы отпала возможность какой бы то ни было борьбы мотивов, чтобы человек отдал ей
всего себя, всю свою жизнь. Воля необходимо предполагает сознательное принятие и осуществление цели;
но сознательность не следует смешивать с рассудочностью - с выбором верхушечным, <поверхностным>
(в прямом и переносном смысле), одним только рассудком, а не вместе с тем и всем своим существом, всеми
его сокровенными, в том числе и неосознанными устремлениями (Фауст у Гете недаром говорит
Мефистофелю: <Nur keine Furcht, dass ich dies Bundnis breche. Das ungeteilte Streben meiner ganzen Kraft ist
gerade das, was ich verspreche> - то, что он обещает, выражает нераздельное устремление всех его сил,
поэтому не приходится опасаться, что он не выполнит уговора).

В период господства теории бесконфликтности, связанной со стремлением к парадной лакировке
действительности, у нас появилась тенденция игнорировать борьбу мотивов и вовсе исключить ее из
волевого акта, признать не наличие, а отсутствие борьбы мотивов необходимым признаком волевого
действия, И это не точно. Ни наличие, ни отсутствие борьбы мотивов не являются необходимым признаком
воли. Мало того, изучая волю, надо учитывать не только возможность противоречивых тенденций,
обусловленных привходящими, случайными обстоятельствами, не характерными для данного человека, но и
наличие внутренних противоречий в многоплановой совокупности тенденций, составляющих психический
склад человека. Нельзя оторвать то, что составляет специфическую характеристику воли как таковой от
всего того, что стоит за ней. В каждом реальном волевом акте, никак не сводящимся только к тому, что
заключено в понятии <волевой акт> и включено в его определение, всегда так или иначе участвуют в
качестве то резонаторов, то обертонов, не только усиливая или ослабляя, но и качественно видоизменяя
его, все тенденции, входящие в психический склад личности; поэтому взятый в своей конкретности всякий
волевой акт выражает не только побуждение, связанное с целью именно данного волевого действия, но и -
более или менее адекватно - личность в целом.

Воля как определенным образом организованная совокупность желаний, выражающихся в поведении, в
регуляции действий, относится к побудительной, а не к исполнительской регуляции, о которой идет речь
при различении произвольных действий и движений'от непроизвольных. В плане побудительной регуляции
воля означает переход от потребностей как непосредственно действующих побуждений к мотивам или
побуждениям осознанным, оцененным с точки зрения общественных норм и интересов и принятым
человеком*.

Специальная форма регуляции движения осуществляется в результате его автоматизации. Обычно суть
автоматизации усматривается в переносе регуляции действия со зрительных, вообще экстеро-
цептивных, внешних сигналов на проприоцептивные, внутренние, идущие от органа (руки), выполняющего
движение. Такая интерпретация таит в себе серьзную опасность. Она грозит оторвать движение от
условий, при которых оно должно совершиться, между тем как автоматизация заключается как раз в
связывании автоматизируемых движений с определенными объективными условиями так, чтобы они стали
для данных движений пусковыми сигналами. При автоматизации, связывающей целый ряд движений в
единое целое, роль проприоцептивных сигналов, сигнализирующих о передвижении органа, осуществляю-
щего движение, увеличивается, но совершенно очевидно, что всякая сигнализация о перемещении органа
(например, руки) в пространстве должна сигнализировать об изменении ее положения по отношению к
предметам внешнего мира. Поэтому проприосигналы могут участвовать в регуляции движения, только
поскольку они условно-рефлекторно связаны с экстероцептивными сигналами от предметов внешнего мира.
Объединение посредством проприоцептивных сигналов ряда последовательных движений в одно целое -
лишь одно из условий автоматизированого выполнения действия, требующего ряда движений, но суть дела

* Говоря о воле, необходимо учитывать, что идущее от Тетенса и Канта трехчленное деление
психических явлений на интеллектуальные, эмоциональные и волевые не может быть удержано.
Первичным, основным является двухчленное деление психических процессов на интеллектуальные и
аффективные в том смысле, в котором этот термин употребляется в философии XVII-XVIII вв. Эти
последние возникают в силу того, что отражаемые индивидом явления и предметы затрагивают его
потребности и интересы и выражают отношение индивида к этим предметам и явлениям. Они, в свою
очередь, уже вторично подразделяются на 1) стремления, влечения, желания и 2) эмоции, чувства. В
побудительной регуляции аффективные процессы участвуют в целом как в первом, так и во втором своем
аспекте. К воле, к волевым процессам в собственном смысле должен быть отнесен лишь высший уровень
первой группы процессов (стремления и т.п.).

при автоматизации заключается в таком связывании движения с условиями, что эти условия могут как
пусковые сигналы включать действие,

В результате автоматизации движений действия, посредством которых они осуществляются, превра-
щаются в навыки (различные трудовые навыки, навыки письма, игры на рояле и т.д.). Характер
навыка зависит от того, каковы анализирование и синтезирование, дифференциация и генерализация
условий, которыми как пусковыми сигналами включаются соответствующие действия. Как все действия
человека, навыки регулируются посредством психической деятельности. Различие действий
автоматизированных и неавтоматизированных заключается только в уровне психической деятельности,
которой они регулируются. Навыки регулируются психической деятельностью как деятельностью
сигнальной. Для навыка особенно существенна генерализация сигнальных условий. Гибкость навыка, его
переносимость в видоизмененные условия зависит именно от генерализованности условий, являющихся
пусковыми сигналами для автоматизированого действия.

Регуляции подвергается и познавательная деятельность. Именно этот факт и выражается во внимании.
Внимание - это не какая-то особая деятельность или активность субъекта наряду с его
познавательной деятельностью или неизвестно в чем заключающаяся <сторона> этой последней. Проблема
внимания - это проблема регуляции познавательной деятельности.

Регуляция познавательной деятельности осуществляется двумя взаимосвязанными <механизмами> -
ориентировочным и сигнальным. Ведущая роль при этом принадлежит сигнальному механизму.

Безусловным ориентировочным рефлексом как таковым можно объяснить лишь внимание к новым,
неожиданным и сильно действующим раздражителям; большее значение для объяснения внимания человека
имеет условнорефлекторная ориентировочная деятельность. Эта последняя сама регулируется сигнальной
деятельностью: ориентировочную рефлекторную деятельность вызывает по отношению к себе то, что
приобретает сигнальное значение^.

Объяснение основных форм человеческого внимания, выражающегося, например, в пристальном наблю-
дении за определенным объектом, в сосредоточенном прослеживании того или иного хода мысли, не может
свестись к ссылке на ориентировочный рефлекс. Устойчивость внимания при сосредоточенности на
определенном объекте, при прослеживании всех происходящих с ним изменений обусловливается динамикой
сигнальных значений, которые по ходу деятельности приобретают для человека те или иные объекты или
стороны их.

Мы особенно эффективно поддерживаем внимание к объектам, на которые направлена наша
деятельность - практическая и умственная, - потому что в процессе действия поддерживается сигнальное
значение объекта и различных его свойств. Вместе с тем ориентировочная природа внимания сказывается и
при длительной сосредоточенности на одном и том же объекте в том, что условием устойчивости внимания
при этом является выявление в том же объекте при практическом или умственном оперировании с ним все
новых его сторон'". Восприятие, вообще осознание сторон или свойств предметов и явлений, которые

" Образование условного ориентировочного рефлекса А.Г. Иванов-Смоленский описывает следующим
образом: <Давался звонок, и на третьей-пятой секунде его звучания присоединялось ориентировочно-
зрительное подкрепление в виде вспыхивания лампочки и скольжения тахистоскопической щели мимо
отверстия аппарата. Спустя несколько повторений этого комбинированого раздражения, поворот головы в
сторону источника света... начинал появляться раньше его зажигания в ответ на звучание звонка, т.е.
вырабатывался условный ориентировочный рефлекс> (Иванов-Смоленский А.Г. Методика исследования
условных рефлексов у человека. Л.: Практическая медицина, 1928. С. 39).

Попытку объяснить внимание "организацией" ориентировочной деятельности сделал Е.А. Милерян.
(Милерян Е.А. Вопросы теории внимания в свете учения И.П. Павлова о высшей нервной деятельности //
Сов. педагогика. 1954. № 2. С. 55-67). Он различает безусловнорефлекторное непроизвольное внимание,
основывающееся на безусловном ориентировочном рефлексе, условнорефлекторное непроизвольное
внимание, основывающееся на условном ориентировочном рефлексе, и произвольное внимание человека,
относительно которого говорится, что оно "неразрывно связано с функциями второй сигнальной системы в
ее взаимодействии с первой сигнальной системой", но ничего не говорится о том, какие функции второй
сигнальной системы имеются ввиду и должно ли и произвольное внимание человека объясняться одним
лишь ориентировочным рефлексом, хотя бы и на слово. Собственно, уже самое понятие условно-
ориентировочного рефлекса предполагает включенность ориентировочного рефлекса в общую систему
рефлекторной деятельности и обусловленность ориентировочного рефлекса в качестве условного общими
закономерностями сигнальной деятельности.

^ Еще Гельмгольц при изучении борьбы двух полей зрения установил два капитальных для теории
внимания факта: зависимость внимания от действия с объектом (в ходе которого свойства объекта
приобретают сигнальное значение) и открытие в объекте все новых и новых сторон. Гельмгольц отмечал,
что он может направлять внимание произвольно то на одну, то на другую систему линий и что в таком
случае некоторое время только одна эта система осознается им, между тем как другая совершенно
ускользает от его внимания. Это бывает, например, в том случае, если он попытается сосчитать число
линий в той или другой системе. Крайне трудно бывает надолго приковать внимание к одной какой-нибудь
системе линий, если только мы не связываем предмета нашего внимания с какими-нибудь особенными
целями, которые постоянно обновляли бы активность нашего внимания. Так поступаем мы, задаваясь

оказываются для нас сильными раздражителями, в частности, по своему сигнальному значению,
индукционно тормозит осознание остальных, в силу этого и создается своеобразный рельеф того, чтб нами в
каждый данный момент осознается, с выступлением на передний план одного и стушевыванием, схождением
на нет другого, с фокусированием сознания на одном или ограниченном числе объектов.

В этой связи стоит отметить, что широко распространенная (в частности, в большинстве учебников)
тенденция связывать внимание специально с восприятием не может быть теоретически оправдана.
Внимательным можно и нужно быть также к мыслям; внимательным не лишне быть и к людям, к их
душевному состоянию, к их горестям и заботам, да и к их радостям (чтобы не нарушить или не спугнуть
их). Внимание относится не специально к восприятию в специфическом значении этого термина, а к
познанию в целом; вместе с тем связанное и с отношением к познаваемому, оно относится, собственно, к
сознанию. Внимание выражает специфическую закономерность процесса осознания.

Внимание, т.е. регуляция познавательных процессов, имеет два уровня: 1) внимание, осуществляющееся
без участия слова, и 2) опосредованное словом, объектированным в нем содержанием (непроизвольное и
произвольное внимание). Результат осуществляемой таким образом регуляции познавательной деятельности
состоит в том, что определенные явления, предметы или стороны их выступают в процессе отражения на
передний план, а остальные физиологически в результате индукционных отношений тормозятся и отсту-
пают на задний план.

1.4.0 сознании

Различные уровни регуляции, о которых выше шла речь (непроизвольные и произ-
вольные действия), связаны с различными уровнями психической деятельности -
неосознанной и осознанной, сознательной. Различные же уровни психической деятель-
ности связаны с разной ее качественной характеристикой, которую психическая
деятельность приобретает в разных формах жизни. Становление сознания связано со
становлением новой формы бытия - бытия человеческого - новой формы жизни,
субъект которой способен, выходя за пределы своего собственного одиночного
существования, отдавать себе отчет в своем отношении к миру, к другим людям,
подчинять свою жизнь обязанностям, нести ответственность за все содеянное и все
упущенное, ставить перед собою задачи и, не ограничиваясь приспособлением к
наличным условиям жизни, изменять мир - словом, жить так, как живет человек и
никто другой.

Как уже отмечалось выше, психическая деятельность выступает в новом ка-
честве - сознания, или, точнее, процесса осознания субъектом окружающего мира и
тех отношений, в которые он с ним вступает, по мере того как из жизни и
непосредственного переживания выделяется рефлексия на окружающий мир и на
собственную жизнь, т.е. появляется знание о чем-то, лежащем вне его. Наличие
сознания предполагает, таким образом, выделение человека из его окружения,
появление отношения субъекта действия и познания к объективному миру. Созна-
н и е всегда предполагает познавательное отношение к пред-
мету, находящемуся вне сознания.
Предметом осознания могут стать и психические явления, переживания. Но

целью сосчитать линии, сравнить их размеры и т.п. Внимание, предоставленное самому себе, обнаруживает
естественную наклонность переходить от одного нового впечатления к другому; как только его объект
теряет интерес, не доставляя никаких новых впечатлений, внимание, вопреки нашей воле, переходит на
что-нибудь другое. Если мы хотим сосредоточить наше внимание на определенном объекте, то нам
необходимо постоянно открывать в нем все новые и новые стороны, в особенности когда какой-нибудь
посторонний импульс отвлекает нас. Описание наблюдений Гельмгольца, сформулированное таким образом
в терминах традиционной теории внимания, превращающей его в особого деятеля или функцию, своим
фактическим содержанием как нельзя более убедительно свидетельствует о том, что явления, о которых
при этом фактически идет речь, полностью объясняются закономерностями сигнальной и ориентировочной
деятельности в их взаимосвязи.

Выступившую в наблюдениях Гельмгольца роль деятельности в сосредоточении внимания правильно
отметил на основании своего практического сценического опыта К.С. Станиславский. Он писал: <Внимание
к объекту вызывает естественную потребность что-то сделать с ним. Действие же еще больше сосре-
доточивает внимание на объекте. Таким образом внимание, сливаясь с действием и взаимопереплетаясь,
создает крепкую связь с объектом> (См.: Станиславский К.С. Работа актера над собой. М.; Л., 1948. Ч. 1.
С. 138).

вопреки интроспекционизму, осознание этих последних совершается не непосредст-
венно путем самоотражения психического в психическом, а опосредствованно, через
объективно данные сознанию действия людей, через их поведение. Самое осознание
переживаний, чувств обусловлено осознанием объекта, на который они направлены,
причин, их вызывающих. Самосознание всегда есть познание не чистого духа, а
реального индивида, существование которого выходит за пределы сознания и пред-
ставляет собой для него объективную реальность. Таким образом выше сформу-
лированное положение сохраняет свою силу и для осознания психического".

Развитие у человека сознания связано с общественно организованной деятель-
ностью людей, с трудом и совершается на его основе. Труд требует осознания
результата труда как его цели, и в процессе труда сознание информируется.

С возникновением общественно организованого труда, при котором удовлетворение
потребностей индивида совершается общественным образом, предметы начинают
выступать не только как объекты личных потребностей индивида, но и как вещи,
значение которых определяется их отношением к общественным потребностям.
В процессе трудовой деятельности, воздействуя на одни вещи посредством других,
посредством орудий - вещей, специально предназначенных для воздействия на другие
вещи, - вообще, приводя вещи во взаимодействие друг с другом, человек все глубже
вскрывает их объективные свойства.

В процессе общественно организованого труда возникает и я з ы к, слово.
В слове откладываются и объективируются накапливаемые человеком знания. Только
благодаря слову они обобщаются, абстрагируются от отдельных частных ситуаций и
становятся общественным достоянием, доступным каждому индивиду как члену
коллектива. Возникновение сознания как специфически человеческого способа отра-
жения действительности неразрывно связано с языком: язык - необходимое условие
возникновения сознания. Осознавать - значит отражать объективную реальность
посредством объективированных в слове общественно выработанных обобщенных
значений^.

Связь сознания и языка, таким образом, - теснейшая, необходимая. Без
языка нет сознания. Язык - общественная форма сознания человека как общест-
венного индивида.

Однако неверно попросту отождествлять сознание с языком, сводить его к функ-
ционированию языка (Эта отнюдь не новая тенденция усилилась в последнее время
у нас в связи со значением, которое приобрело понятие второй сигнальной системы).
Верное положение о необходимой связи сознания и языка становится неверным, когда

' ' Определяя сознание как <интенцию> (направленность) на трансцендентный ему предмет, Гуссерль
(Husseri) выдвинул положение, формально как будто совпадающее с этим. Однако, раскрывая этот свой
тезис, Гуссерль фактически снял его и превратил в свою противоположность. Первая предпосылка
философского (феноменологического) подхода к проблеме сознания и бытия в отличие от эмпирического
(психологического) заключается, по Гуссерлю, в том, что мир <выносится за скобки> (unter Klammern
gesetzt); при этом отпадает вопрос о реальности и остается лишь вопрос о <сущности>. Как только это
совершается, мир превращается для сознания в значение <мир>, т.е. в нечто полагаемое сознанием.

Идеалистический смысл концепции Гуссерля выступал у него чем дальше, тем острее (особенно в его
<Cartesianische Meditationen und Pariser Vortrage>. Haag, 1950). Это идеалистическое оборачивание Гуссерлем
его исходного положения настолько очевидно, что его не могли не констатировать и некоторые
продолжатели гуссерлевской феноменологической онтологии, в частности, из числа французских его
продолжателей (CM.: Sartre J.P. L'etre et ie neant. P., 1943. P. 27-28, 29&-291). Сартр обвиняет Гуссерля в
том, что, превратив бытие в ряд значений, он идеалистически сводит бытие к сознанию (что, однако, еще
не значит, что сам Сартр другим путем не приходит тоже к идеалистическим выводам). Эту критику
Гуссерля заостряет Жансон (Jeanson Fr. Probleme morale et la pensee de Sartre. P., 1937, P. 139-149).
В отличие от этого Мерло-Понти (Merleau-Ponty М. Phenomenologie de la Perception. P., 1945) стремится
всячески прикрыть и тем самым замаскированно сохранить идеалистическое острие гуссерлевской концепции
(см. его программное предисловие (Avant-propos) к вышеуказанной книге, с. 1-XVI).

^ Таким образом сознание человека качественно отлично от психической деятельности животных.
Поэтому установившееся в нашей психологической литературе употребление термина <сознание>
специально применительно к психической деятельности человека можно считать оправданным.

этой связи сознания с языком придается самодовлеющий характер, когда она обособ-
ляется от связи сознания с общественно осуществляемой деятельностью людей и
добываемыми в ней знаниями. Только включаясь в эти связи, а не сам по себе, язык и
обретает свое необходимое значение для сознания^.

Не слово само по себе, а общестенно накопленные знания, объективированные в
слове, являются стержнем сознания. Слово существенно для сознания именно в силу
того, что в нем откладываются, объективируются и через него актуализируются
знания, посредством которых человек осознает действительность.

Психологический подход к проблеме сознания исключает возможность рассматри-
вать сознание лишь как некое готовое образование. В психологическом
плане сознание выступает реально прежде всего как процесс осознания
человеком окружающего мира и самого себя. Осознание чего-либо необходимо
предполагает некоторую совокупность знаний, соотносясь с которой окружающее
осознается. Сознание как образование возникает в процессе осознания окружающего
мира и по мере своего возникновения включается в него как средство (<аппарат>)
осознания. Сознание как образование - это знание, функционирующее в процессе
опознания действительности. Наличие у человека сознания означает, собственно, что
у него в процессе жизни, общения, обучения сложилась или складывается такая
совокупность (или система) объективированных в слове, более или менее обобщенных
знаний, посредством которых он может осознавать окружающее и самого себя,
опознавая явления действительности через их соотношения с этими знаниями.
Центральной психологической проблемой при этом остается процесс
осознания человеком мира.

Сознание не покрывает психической деятельности человека в целом. Психическое и
осознанное не могут быть отождествлены^. Вопреки картезианству, психическое не

^ В силу связи сознания и языка общественно выработанные знания выступают в процессе осознания
действительности в форме языковых значений. Этот капитальный факт, не понятый надлежащим образом,
послужил основой для ряда идеалистических теорий сознания. Такова прежде всего гуссерлианская теория
сознания как актуализации значений. Значения, реально существующие как языковые, отрываются Гуссер-
лем от языка, лишаются, таким образом, своей материальной чувственной оболочки и в таком <идеали-
зированом> виде принимаются за основные элементы, образующие структуру сознания. Забвение языка,
отбрасывание его чувственной стороны и признание чисто идеальных значений ядром сознания - в этом
одна из ошибок гуссерлианской концепции сознания как актуализации значений. (Ее основной выше уже
отмеченный порок заключается в том, что, трактуя сознание как актуализацию значений, она на место
реального мира, который феноменология Гуссерля <выносит за скобки> (unter Klammern setzt) подставляет
значение <мир>, т.е. подменяет материальную реальность идеальным образованием.)

С другой стороны, отождествление сознания со значениями было использовано семантическим прагма-
тизмом (Мэд и Дьюи), блокировавшимся с <социальным> бихевиоризмом, для того чтобы свести сознание,
дух к семантическим (<символическим>) отношениям обозначающего и обозначаемого между явлениями
опыта, соотнесенного с поведением. См. выше цитированные книги: Dewey ]. Experience and nature. L., 1925.
P. 303, 307, 308; Mead G. A behavioristic account of the significant symbol // J. of Philosophy. 1922. Vol. XIX.
N 6. P. 157-163; Mead G. Mind, self and society from the standpoint of a social behaviorist. Fifth Impression.
Chicago: Univer. Press. 1945. Part II. P. 117-125).

Таким образом, с одной стороны, хотят посредством спроецированных в него семантических отношений
превратить бытие, опыт в нечто духовное, идеальное; с другой стороны, вместе с тем растворяют сознание
в опыте. Однако значения, соотнесенные не с сознанием, а лишь с внешним поведением, неизбежно свелись
к одним лишь знакам. Бихевиористски-прагматическая трактовка значений неизбежно повлекла за собой
самоликвидацию значений и заодно привела к формалистическому пониманию речи, языка как совокупности
знаков. (CM.: Morris Ch. Six theories of mind. Chicago: Univer. Press. 1932. P. 274-330. Эту книгу он
посвящает своим учителям - Дьюи и Мзду. См. специально гл. VI "Mind as Function", в которой
прослеживается философская линия, идущая от Пирса (Pierce) и Вудбриджа (Woodbridge) к Дьюи и Мзду.
Ср. также его книгу "Signs, language and behavior" (N.Y., 1950), смыкающуюся с логическим позитивизмом
Карнапа.

^ В отождествлении психического с сознательным И.М. Сеченов видел существенную причину того, что
психическая жизнь представляла собой <такую пеструю и запутанную картину без начала и конца, которая
во всяком случае заключает в себе крайне мало приглашающего начать исследование с нее>. <В прежние
времена, - писал И.М. Сеченов, - <психическим> было только <сознательнйе>, т.е. от цельного
натурального процесса отрывалось начало (которое относилось психологами для элементарных психических

178

сводится к осознанному. Как мы уже видели выше (гл. II, § 1-о теории отражения),
сознание, т.е. осознание объективной реальности, начинается там, где появляется
образ в собственном, гносеологическом смысле, т.е. образование, посредством кото-
рого перед субъектом выступает объективное содержание предмета. Сферу
психического, не входящего в сознание, составляют психические явления, функцио-
нирующие как сигналы, не будучи образами осознаваемых посредством них
предмете в^. (См. об этом гл. 3, § 3). Образы, посредством которых осознаются
предметы или явления, всегда обладают той или иной мерой обобщенности; они
объективируются в слове, которое обозначает их предмет.

Сознание - это первичное осознание объективного мира; самый психический
процесс, в результате которого осознается объект, не является тем самым тоже
осознанным. Осознание психических процессов и явлений совершается опосредст-
вованно, через их соотнесение с объективным миром. Осознание своего чувства
предполагает соотнесение его с тем объектом, который его вызывает и на который
оно направлено. Поэтому возможно неосознанное чувство. Неосознанное чувство -
это, разумеется, не чувство, которое вообще не переживается; неосознанным чувство
является, когда не осознана причина, которая его вызывает, и объект, лицо, на
которое оно направлено. Переживаемое человеком чувство существует реально, и не
будучи осознано; реальность его существования как психического факта - в его
действенности, в его реальном участии в регулировании поведения, действий,
поступков человека.

Подобно этому люди сплошь и рядом делают правильный вывод, не осознавая его
основания, - переносят правило с одних задач на другие, новые, не осознавая, что
между этими задачами общего, и т.д. При этом грань между тем, что человек
осознает и чтб как бы уходит из его сознания, текуча, изменчива, динамична: по ходу
жизни и деятельности осознается то одно, то другое. Осознание человеком
объективной действительности не только не исчерпывает всего существующего, но не
охватывает и всего того, что непосредственно окружает человека и воздействует на
него.

Физиологически динамика осознания и неосознания обусловлена индукционными
отношениями возбуждения и торможения: более сильные раздражители по закону
отрицательной индукции тормозят дифференцировку остальных раздражителей. При
восприятии предметов осознаются признаки, являющиеся <сильными> раздражи-
телями. В качестве <сильных> в обыденной жизни, в первую очередь, выступают те,
которые связаны с закрепленным практикой назначением данной вещи. Их осознание
индукционно тормозит осознание других свойств того же предмета'^. Этим

форм в область физиологии) и конец...> (т.е. действие, поступок) (Сеченов ИМ. Кому и как разрабатывать
психологию // Избр. филос. и психол. призв. М.: Госполитиздат, 1947. С. 252-255).

И.П. Павлов писал: "Мы лично знаем, до какой степени душевная, психическая жизнь пестро
складывается из сознательного и бессознательного". Одну из причин слабости психологического исследо-
вания он усматривал в том, что оно ограничивается сознательными явлениями. Поэтому и психолог, при его
исследовании находится в положении человека, который идет в темноте, имея в руках фонарь,
освещающий лишь небольшие участки. "С таким фонарем трудно изучить всю местность" (Павлов И.П.
Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных // Поли.
собр. соч. Т. 3. Кн. 1. 2-е изд. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1951. С. 105).

^ О наличии таких явлений говорят экспериментальные факты, свидетельствующие о том, что
испытуемые могут адекватно реагировать на признак, наличие которого они не осознают, в котором они не
могут дать отчета. (См., например: Котляревский Л.И. Отражение непосредственных условных связей в
корковой символической проекции. // Тр. лаборатории физиологии и патофизиологии высшей нервной
деятельности ребенка и подростка. Т. 4. - На пути к изучению высших форм нейродинамики ребенка / Под
ред. проф. А.Г. Иванова-Смоленского и Э.Ю. Шурпе. М.: Госмедиздат, 1934. С. 446-447; см. также:
Торндайк Э. Процесс учения у человека. М.: Учпедгиз, 1935. С. 58-59, 67-69.

^Так же, по-видимому, объясняются факты, которые вслед за Бернхеймом (Bernheim) описал Жане
(Janet). Бернхейм квалифицировал факты, о которых идет речь, как "негативную галлюцинацию".
Заключались они в том. что испытуемому в гипнотическом состоянии внушалось, чтобы он не видел
определенного объекта; по пробуждении указанный объект исчезал из поля зрения испытуемого. Подобно

179

обусловлена трудность осознания той же вещи в новом качестве. Новые качества
открываются сознанию, когда вещь включается в новые связи, в которых эти
качества становятся существенными, <сильными>.

Самая существенная сторона работы мышления состоит именно в том, чтобы,
включая вещи в новые связи, приходить к осознанию вещей в новых, необычных их
качествах. В этом заключается основной психологический <механизм> мышления,
Открытие, приводящее к техническим изобретениям, заключается сплошь и рядом
именно в том, что вещи открываются сознанию в новых своих качествах. Иногда
этому содействует случай, т.е. неожиданные соотношения, в которые ставит вещи не
мысль изобретателя, а сама действительность.

Сказать, что осознание или неосознание тех или иных вещей и явлений зависит от
их <силы>, значит, тем самым сказать, что осознание (или неосознание) зависит не
только от знания, позволяющего опознать предмет, но и от отношения, которое этот
предмет или явление вызывает у субъекта. С этим связаны глубокие и вместе с тем
антагонистические, противоречивые взаимоотношения между осознанием и аффектив-
ностью. Известно, что при сильных переживаниях сознание выключается (причем это
выключение тоже избирательно). Очень волнующие события трудно бывает сразу
осознать; надо думать потому, что особенно сильно действующее ядро такого события
тормозит связи, необходимые для его осознания. Известно, что дети, у которых
эмоциональность повышена, сразу же по возвращении с праздника редко бывают в
состоянии что-либо связно рассказать о пережитом, и лишь на следующий день и
позже пережитое <кусками> появляется в сознании и рассказах ребенка. Люди,
которые очень эмоционально воспринимали музыку, сразу же после концерта ничего
или почти ничего не могут воспроизвести из только что прослушанного неизвестного
им произведения, а на следующий день мотивы один за другим всплывают в их
сознании. (Все явления так называемой <реминисценции> - последующего воспроиз-
ведения, более совершенного, чем первое, непосредственно следующее за
восприятием или заучиванием материала, относятся сюда же.)^ Для осознания
существует, очевидно, некоторая оптимальная сила <раздражителя>.

Помимо силы раздражителя как таковой при изучении процесса осознания надо
учитывать и ее направление. Явления, оказывающиеся для субъекта антагонисти-
чески действующими силами, взаимно тормозят их осознание. Этим обусловлены
трудности, на которые наталкивается осознание эмоционально действующих явлений,
всегда наделенных положительным или отрицательным знаком, а иногда и одним и
другим. Отсюда же затрудненность осознания своих побуждений - в тех случаях,
когда эти частные побуждения того или иного поступка находятся в противоречии с
устойчивыми установками и чувствами человека. Помимо того, побуждения вообще в
меньшей мере осознаются, чем цель, в силу того, что в их осознании нет такой
необходимости, как в осознании цели действия. Осознание окружающего вплетено в
жизнь. Вся противоречивость жизни и отношений человека к ней сказывается не

этому Жане внушал своим испытуемым, что бумажки, помеченные крестом, не могут быть видимыми. По
пробуждении испытуемого Жане раскладывал перед испытуемым десять бумажек и предлагал их сосчитать.
Испытуемый насчитывал шесть бумажек; четырех, помеченных крестами, он не видел. В другом варианте
этих опытов Жане делал на бумажках, которые он хотел сделать невидимыми, надпись <невидимый> и
таким образом устранял их из сознания. (CM.: Janet P. La Personnalite. P.Ch. VII. Le probleme de la conscience.
P. 143. Здесь значок (крестик) или надпись ("невидимый") на бумаге превращались в тормоз для ее
восприятия. В этих последействиях гипнотического внушения выступала общая закономерность осознания
действительности, постоянно действующая и в нормальном восприятии. На многие стороны действи-
тельности в зависимости от обстоятельств надеваются (а потом снимаются) шапки-невидимки.

'" Нужно вообще сказать, что функциональное построение психологии искусственно разрывает и
разносит по разным рубрикам (восприятие, память и т.п.) явления, по существу, совершенно однородные.
выражающие одни и те же психологические закономерности. Необходима коренная перестройка и в этом
отношении. В дальнейшем основная часть психологии должна будет строиться как система законо-
мерностей. общих для явлений, относимых к разным функциям, к разным процессам.

только в том, как человек осознает действительность, но и в том, что он осознает и
что выключается из его сознания.

Из всего сказанного явствует, что неосознание тех или иных явлений означает не
только негативный факт - отсутствие их осознания. Так же как торможение не есть
просто отсутствие возбуждения, так и неосознание, обусловленное торможением,
означает не только отсутствие осознания, а является выражением активного процесса,
вызванного столкновением антагонистически действующих сил в жизни человека.
Однако и там, где неосознанное обусловлено активным процессом торможения, налицо
гибкая, подвижная динамика непрерывных переходов, не позволяющая говорить об
отделенных друг от друга непроходимыми барьерами устойчивых сферах осознанного
и <вытесненного>. Изучение динамики осознания и ее закономерностей
(проявляющихся в восприятии, запоминании и воспроизведении, мышлении и т.д.) -
обширное поле дальнейших исследований.

Для полной характеристики сознания человека, осознанности его поведения надо
учитывать не только общую <функциональную> характеристику самого процесса
осознания, но и то, на что она распространяется, ч т о осознается.

Осознанное и неосознанное отличаются не тем, что в одном случае в с е
исчерпывающе осознается, а в другом -ничего не осознано. Различение осознан-
ного и неосознанного предполагает учет того, ч т о в каждом данном случае осоз-
нается. Чтобы действие было признано осознанным, необходимо и достаточно осозна-
ние человеком его цели (и хотя бы ближайших его последствий). Никто не назовет
такое действие несознательным только потому, что человек не осознал при этом все
движения, все средства, при помощи которых он его выполнил. Когда мы говорим
далее об учащемся, что он сознательно относится к усвоению знаний, мы имеем ввиду
не только то, что он понимает и осознает физические, геометрические, логические
зависимости усваиваемого им научного материала, но и то, что он правильно осознает
мотивы, в силу которых он должен их усвоить (он учится не для того, чтобы получить
хорошую отметку, и не потому, что родители его за хорошую отметку побалуют, а
потому, что он осознает необходимость овладеть этими знаниями для успешного
выполнения в дальнейшем своих обязанностей перед обществом).

Сознание, как и психическое вообще, служит для <регуляции> поведения, для
приведения его в соответствие с потребностями людей и объективными условиями, в
которых оно совершается. Всякая психическая деятельность есть отражение
объективной действительности, бытия и регулирование поведения, деятельнопти.
Сознание как специфическая форма отражения бытия - посредством объективи-
рованного в слове, общественно выработанного знания - это вместе с тем и
специфический способ регулирования поведения, деятельности, действий людей. Этот
специфический способ выражается в целенаправленном характере человеческих
действий - в возможности предвосхитить результат своего действия в виде осознанной
цели и спланировать самые действия в соответствии с ней. Возникновение сознания -
это возникновение сознательных действий, сознательного поведения. Сознательное
поведение, сознательная деятельность - это специфический способ существования
человека.

Применительно к сознательным действиям человека проблема детер-
минизма приобретает особую остроту. Свобода сознательных действий как будто
непримиримо противостоит детерминированности как необходимости. Однако на самом
деле сознательное действие детерминируется обстоятельствами жизни и вместе с тем
изменяет их по замыслу человека. В нем, таким образом, непосредственно выступают
и необходимость и свобода.
Необходимость заключается в объективной закономерной обусловленности чело-

веческих действий, как и всех явлений; свобода человека - в возможности са-
мому определить линию своего поведения, отвергнув все решения, несовместимые с
ней'>.

Эта возможность, о которой свидетельствует весь опыт человечества, находится в
непосредственной противоположности не к необходимости в смысле детермини-
рованности, а к принуждению. Защищать ее в этом реальном плане надо не
теоретическими рассуждениями, а борьбой со всеми видами и средствами порабощения
людей.

Если детерминированность не приходится смешивать с принуждением, то никак
нельзя вместе с тем вовсе отрывать свободу внутреннюю от внешней, моральную от
политической. Внутренняя свобода человека в условиях господства принуждения в
жизни легко превращается в иллюзию.

Вопрос о свободе и необходимости приобретает особенно жгучую остроту,
поскольку он выступает как вопрос о совместимости детерминированности и
ответственности человека за свои поступки, научного мировоззрения и морали. Ясно,
что если человек не властен сам определить линию своего поведения, если она
определяется помимо него, он не может нести ответственности за то, что он делает,
значит <все дозволено>. В борьбе против научного мировоззрения его враги всегда
прежде всего используют этот аргумент.

Проблему свободы и необходимости нельзя подменять, как это сплошь и рядом
делается, вопросом о свободе воли. Эта психологизированная постановка вопроса о
свободе человека выражает стремление противопоставить друг другу два ряда
явлений - материальных, объективно детерминированных и психических, на которые
эта объективная детерминированность, якобы, не распространяется. Свобода и
необходимость, таким образом, не раскрываются в их внутренних взаимоотношениях,
а лишь относятся к разным областям; вместе с тем эти области - психических и
материальных явлений - дуалистически противопоставляются друг другу. За
подстановкой свободы воли на место свободы человека скрывается дуализм
психического и материального. Свобода воли связывается с индетерминизмом и
отождествляется с произволом. Ставить так вопрос о свободе значит заведомо
исключать ее возможность; закономерная детерминированность распространяется и на
психические явления, в том числе и на волю.

На самом деле, проблема свободы и необходимости - это вопрос о человеке как
субъекте и условиях его деятельности, о зависимости человека от объективных
условий жизни и о его господстве над ними. Эта проблема встает только в отношении
человека, потому что отношение человека к условиям его жизни принципиально иное,
чем отношение к ним животного организма. Условия человеческой жизни не даны
человеку в готовом виде природой.

На протяжении всей истории человек сам создает их деятельностью, изменяющей
природу, трудом, производством. Таким образом человек освобождается от
неограниченной власти природы, создает условия для своей свободы.
Свобода и необходимость в жизни человека взаимосвязаны: с одной стороны,

'* Свобода нередко трактовалась чисто негативно как несвязанность ничем, свобода от всего,
способность сказать <нет> всему на свете.

Для Сартра само существование человека - в такой негативной свободе. Поэтому человек для него -
представитель небытия (neant), чисто негативное существо, жизнь его - сплошной ряд сведений всего, с чем
он соприкасается, к небытию (neantissements).

На самом деле то, что мы принимаем, может сперва выступать с меньшей конкретностью, чем то, что
мы отвергаем, но всякое отрицание всегда все же совершается с каких-то, пусть еще недостаточно
выявленных позиций, и именно эти позиции - то положительное, ради, во имя чего человек отвергает ему
навязываемое, определяет смысл и ценность его отрицания. Важно не только против чего, но и за
что борется человек. Всякое отрицание имплицитно заключает какое-то утверждение. Всякая борьба
против чего бы то ни было, в конце концов, оборачивается и раскрывается как борьба за что-то, и именно
то, с каких позиций, за что велась борьба, определяет, в конечном счете, ее смысл и значение.

обстоятельства определяют жизнь человека, с другой - сам человек изменяет
обстоятельства своей жизни; действия человека зависят от объективных условий его
жизни и сами же изменяют эти условия.

При анализе проблемы свободы и необходимости надо прежде всего учитывать, что
человек всегда преднаходит от него независимые, объективно данные условия, с
которыми он вынужден считаться. Эти условия - явления природы и общественной
жизни - подчинены определенным объективным, от субъекта и его произвола
независимым законам. Искать свободу человека в действиях, не считающихся с этими
законами, - значит исключить ее возможность. Свободное осуществление человеком
целей, которые он как сознательное существо себе ставит, может основываться
только на использовании законов природы и общественной жизни, а не на их
нарушении. Чтобы использовать эти законы, надо их знать. В этом смысле можно
сказать, что свобода предполагает знание законов, независимых от человека, что она
в своей основе есть познанная необходимость. Знание законов (природы и общест-
венной жизни), связывающих ход событий с определенными условиями, позволяет,
соответственно изменяя эти условия, направлять ход событий в желательную для
человека сторону. Эта возможность изменяется в зависимости от условий общест-
венной жизни. Свобода как господство людей над ходом их жизни существенно
возрастает при переходе от стихии, господствующей при индивидуалистическом,
капиталистическом строе, к плановости, характерной для социалистического
общества. Только в условиях социалистического общества приводимые людьми в
действие общественные причины влекут за собой желательные следствия. Именно в
этом смысле переход от капитализма к социалистическому строю знаменует собой
<скачок человечества из царства необходимости в царство свободы>'".

Положение, согласно которому свобода - это <осознанная необходимость>, -
первый шаг в решении проблемы свободы и необходимости. Он отграничивает
свободу от субъективного произвола и подчеркивает первичность объективных
условий, с которыми всякая человеческая деятельность должна прежде всего считать-
ся. Пытаться представить свободу человека как абсолютную, безотносительную к
объективной необходимости - значит сразу же превратить ее в пустую фикцию.
Объективная необходимость - граница человеческой свободы, в рамках которой
заключена ее реальность; знание этой необходимости - ее условие. С этих основных
положений необходимо начинать.

Решение проблемы свободы и необходимости в целом опирается на диалектико-
материалистическое понимание взаимозависимости явлений, согласно которому
эффект всякого внешнего воздействия обусловливается внутренней природой
объекта, который ему подвергается, и на правильное диалектико-материалистическое
понимание соотношения субъективного и объективного.

Следуя линии, намеченной выше при рассмотрении вопросов о субъективном и
объективном, надо преодолеть внешнее противопоставление субъективного объектив-
ному, противопоставление человека как субъекта сознательных действий объектив-
ным условиям его деятельности. Сознательная деятельность людей зависит от
объективных обстоятельств их жизни и вместе с тем она же их изменяет. Субъек-
тивная деятельность людей связана с объективными условиями жизни, так что при
всей их относительной противоположности они образуют единое целое. В своей
закономерности бытие людей, их жизнь выступает лишь постольку, поскольку
объективные условия и деятельность людей берутся в их взаимозависимости. Это
значит, что детерминированность распространяется и на субъекта, на его деятель-
ность, а вместе с тем что субъект своей деятельностью участвует в детерминации
событий, что цепь закономерности не смыкается, если выключить из нее субъекта,
людей, их деятельность. Закономерный ход событий, в котором участвуют люди,

^ См.: Энгельс Ф. Анти-Дюринг. М.: Госполитиздат, 1953. С. 267.

осуществляется не помимо, а посредством воли людей, не помимо, а -
посредством их сознательных действий. Подлинно научное, диалектико-материа-
листическое понимание закономерной детерминированности исключет непосредст-
венную механическую зависимость действий человека от внешних условий, от
внешних воздействий на него. Эта зависимость опосредствована внутренней природой
человека; эффект внешних воздействий на субъекта зависит от того, как человек
отвечает на эти внешние воздействия. Эффект всякого воздействия на человека - это
эффект взаимодействия человека как субъекта с внешним миром. Механистическое

представление о зависимости действий человека от внешних условий, согласно
которому внешние условия непосредственно определяют действия человека, скрыто
предполагает, что зависимость действий от внешних условий проходит сквозь
человека, субъекта этих действий, как через пустоту, что субъект выпадает из цепи
событий, не участвует в их детерминации.

На самом деле субъект, его сознательные действия включаются в ход событий, в
их детерминацию. В силу того, что человек, благодаря наличию у него сознания,
может предусмотреть, заранее представить себе последствия своих действий, он
самоопределяется во взаимодействии с действительностью, данной ему в отраженной
идеальной форме (в мысли, в представлении) еще до того, как она может предстать
перед ним в восприятии в материальной форме: действительность еще не
реализованная, детерминирует действия, посредством которых она реализуется.
Это обращение обычной зависимости - центральный феномен сознания. С ним
непосредственно и связана свобода человека.

Решение вклинивается в ход событий, в их детерминацию не извне: оно есть
результат процессов, которые сами являются звеном в ходе событий и детерминации
действия. Предусматривая осознаваемые им последствия своих действий, человек
самоопределяется по отношению к так или иначе в зависимости от его действий
складывающейся действительности. Действие детерминируется, определяется по мере
того, как самоопределяется по отношению к действительности субъект этого
действия, действующий человек. Действие зависит от субъекта, определяется им.
Поэтому-то действие, совершенное человеком, может быть показательным для него,
и он ответствен за свое действие. Когда одно из возможных действий - любое -
совершилось, оно всегда оказывается причинно обусловленным, но это не значит, что
одно из них было предопределено, до того как произошло самоопределение субъекта
по отношению к складывающейся действительности. Это самоопределение субъекта
по отношению к действительности является необходимым звеном в процессе
детерминации действия. Пока оно не совершилось, нет всех условий, детермини-
рующих действие, значит, до этого оно и не детерминировано. Предполагать, что оно
было детерминировано до этого и исключать таким образом свободу человека -
значит подменять детерминацию предопределением.

В мире все, что уже совершилось, детерминировано; все, что совершается,
детерминируется, т.е. определяется в самом процессе своего совершения, по мере
того, как одно за другим объективно определяются и вступают в действие все условия
детерминируемого явления. В жизни человека все детерминировано, и нет в ней
ничего предопределенного, детерминация любого человеческого действия и самое
свершение его происходят заодно. Поэтому закономерная детерминация распростра-
няется на человека, на все, что он делает, на любые его сознательные действия, и
вместе с тем человек сохраняет свободу действий: никакое предопределение не
тяготеет над ним. Более того: кажущаяся несовместимость свободы человека и
необходимости как детерминированности хода событий возникает как раз из-за того,
что, утверждая, с одной стороны, детерминированность действий человека, с другой
стороны, самого человека, субъекта этих действий, его решения продолжают
"мыслить" вне этого детерминированного хода событий; детерминированность хода
событий, действий человека представляется их предопределенностью помимо

184

него именно потому, что сам человек представляется стоящим вне закономерного
хода событий, не включенным в него, не включенным в детерминацию того, что в нем
совершается, даже в детерминацию собственных действий. Мысль о детермини-
рованности человеческих действий становится несовместимой со свободой тогда, когда
она реализуется половинчато, не доводится последовательно до конца,

Таким образом человеку нужно отстаивать свою свободу не от истин научного
познания, утверждающего детерминированность всего существующего в мире, а от
тех слепых и грубых сил, которые всегда готовы наложить оковы запрета и
принуждения не только на волю, но и на мысль человека, поскольку мысль и воля
неразрывны.

Свобода и необходимость - это специфическая проблема человеческого
существования. Существо конечное, ограниченное, страдающее, зависимое от объек-
тивных обстоятельств и вместе с тем активное, изменяющее эти обстоятельства,
преобразующее мир, - человек, подчиняясь необходимости, вместе с тем свободен. Он
в принципе может и, значит, должен принять на себя ответственность за все им
содеянное и все им упущенное.

Конкретная мера той ответственности, которую в каждом частном случае несет за свои поступки
человек, зависит от конкретных условий - от тех реальных возможностей, которые ход жизни предоставил
человеку, для того чтобы сознательно отнестись к последствиям своих поступков и самоопределиться по
отношению к ним. В зависимости от этих условий с людей по-разному спрашивается за их поступки, и они
по-разному несут ответственность за них.

Решая вопрос об ответственности человека за свои поступки, нельзя не учитывать того, что каждое
действие человека, включаясь в независимый от него в целом ход событий, приводит к результатам,
непосредственно не совпадающим с прямой целью этого действия (к тому же и цель, которую ставит себе
человек, не всегда совпадает с мотивом, с тем, ради чего человек совершает данное действие).
Спрашивается: за что собственно отвечает человек - только за цель и внутренний замысел (мотив) своего
действия или также за его результат? Разное решение этого вопроса определяет различие двух позиций в
этике: ту, которая судит действия по их объективным последствиям, и ту, которая исходит из субъективных
намерений человека,

Обосновывая непримиримую как будто бы противоположность этих двух позиций, используют те
крайние случаи, когда поступок, исходивший из благих намерений, влечет за собой пагубные последствия, и,
наоборот, другой, совершаемый по мотивам невысокого морального порядка, приносит объективно благие
результаты.

Эти случаи используются для того, чтобы внешне противопоставить субъективные намерения и
объективные результаты действия, чтобы еще и в этом практическом плане обособить субъективное от
объективного.

Анализируя эти две точки зрения, нетрудно, однако, убедиться в неправомерности их внешнего
противопоставления, В самом деле, любое субъективное намерение человека, совершающего то или иное
действие, исходит и не может не исходить из предвосхищаемого человеком, желательного ему результата
действия.

Неучет человеком, руководствующимся только своими благими намерениями, результатов действия
может означать лишь недостаточно конкретный и объективный учет тех его последствий, которые не
входят в прямую цель действия. Таким образом противопоставление субъективных намерений внешним
объективным результатам лишается своего, якобы, принципиального характера. Вопрос переносится в
конкретный план и сводится к тому - в какой мере, какие последствия поступка фактически учитываются.
Очевидно, что все последствия, которые могут быть предусмотрены и учтены, должны быть учтены;
очевидно, что всякий недоучет последствий, результатов своего поступка есть безответственное или
недостаточно ответственное отношение человека к тому, что он делает. Вместе с тем в противовес
ложному, абстрактному <объективизму> нужно сказать, что при оценке поступка правомерно исходить не из
того, что воспоследовало, а только из того, что из объективно последовавшего могло быть предусмотрено,

Таким образом противопоставление двух, якобы, антагонистических точек зрения по вопросу о том за
что. собственно, несет ответственность человек, по существу, снимается,


Рассмотрение проблемы свободы и необходимости сознательных действий человека
показывает, что детерминизм распространяется и на них, никак при этом не исключая
их своеобразия. И свободные сознательные действия человека включаются во
всеобщую взаимосвязь явлений как обусловленные обстоятельствами его жизни и
вместе с тем изменяющие их.

Это положение распространяется, таким образом, на все уровни психической
деятельности.
185

2.0 ПСИХИЧЕСКИХ СВОЙСТВАХ И СПОСОБНОСТЯХ
ЧЕЛОВЕКА

Психические свойства теснейшим образом связаны с психической деятельностью.
Обособление психических свойств от психической деятельности неизбежно ведет к
порочной субстанциализации психического. Это обособление психических свойств от
психической деятельности и вытекающая из него субстанциализация психических
свойств снимается, как только раскрывается истинная рефлекторная природа психи-
ческих свойств.

Рефлекторное понимание психического относится не только к психическим про-
цессам; оно распространяется и на психические свойства. Психическое свойство - это
способность индивида на определенные объективные воздействия закономерно
отвечать определенными психическими деятельностями. Распространение рефлек-
торной концепции на трактовку психических свойств необходимо ведет к слиянию
учения о психических свойствах с учением о психических процессах.

Психические процессы, как мы видели, связаны с психическими образованиями - с
образами объектов, отражением которых они являются. Психические процессы вместе
с тем связаны также с психическими свойствами субъекта, которые складываются в
ходе деятельности человека и обусловливают ее. Так, например, ощущение и
восприятие как процессы связаны с чувствительностью (взятой не количественно
лишь как величина, обратная порогам, но и в ее качественном выражении) как
способностью индивида отвечать на определенные воздействия ощущениями и
восприятиями^. Формирование чувствительности - это формирование человека как
ощущающего и воспринимающего существа. Оно совершается в процессе деятель-
ного, практического соприкосновения человека с различными предметными формами
действительности и у человека всегда общественно опосредствовано. Так, вслед за
элементарными чувственными деятельностями, связанными с восприятием вещей, у
индивида начинают в процессе общения формироваться речевой слух, слух музы-
кальный и т.д.

Нейрологическим субстратом чувствительности является сплав безусловных
и условных связей. При этом всякая сколько-нибудь сложная чувственная деятель-
ность, скажем, зрительное восприятие пространственных свойств и отношений пред-
метов функционирует как целое, включающее как врожденные безусловно-реф-
лекторные, так и прижизненно, в процессе данной деятельности формирующиеся
условно-рефлекторные компоненты. Формирование соответствующей деятельности
необходимо совершается вместе с формированием соответствующего <функцио-
нального органа> (Ухтомский) - функциональный системы, приспособленной к вы-
полнению данной функции (в данном случае - зрительного восприятия прост-
ранственных свойств предметов). В процессе разрешения этой задачи, заклю-
чающейся в формировании образа предмета, формируются и соответствующая
психическая деятельность и <орган> для ее выполнения - функциональная систе-
ма, избирательно включающая морфологически (в анализаторах) закрепленные
функции и связи, образующиеся на их основе в процессе соответствующей
деятельности. Такой <функциональный орган> и образует нейрологическую основу
психического свойства; это и есть свойство или способность в ее физиологическом
выражении. Формирование чувственных психических деятельностей и
соответствующих свойств представляют собой два выражения, по существу, единого
процесса. Выступая физиологически как система нервных связей, психические
свойства как таковые существуют в виде закономерно наступающей психической

^ Чувствительность как психическое свойство - в широком смысле - включает в себя не только
способность иметь ощущения (чувствительность в обычном смысле), но и аффективность в широком
понимании аффекта, включающем и эмоции и влечения или динамические тенденции.

деятельности^. Фиксация психической деятельности в виде свойства человека
совершается путем генерализации условий деятельности и стереотипизации этой
последней,

Сложные психические свойства личности - черты характера и специальные
способности к сложным видам професиональной деятельности (музыканта, ученого-
математика и т.п.) - обычно трактовались в психологии только как индивидуальные
особенности, выделяющие одного человека из числа прочих, и рассматривались в
отрыве от исходных природных свойств человека. Так, вопрос о музыкальных
способностях превращался в проблему Моцарта и Глинки в полном отрыве от вопроса
о музыкальных способностях их слушателей - тех людей, для которых они создавали
свои музыкальные произведения. Между тем нельзя отрывать рассмотрение
выдающихся индивидуальных способностей от изучения <родовых> свойств, общих
всем людям: при отрыве от этой почвы выдающиеся способности отдельных людей и
вообще сложные комплексные свойства личности неизбежно мистифицировались и
путь для их изучения обрывался. Нельзя также отрывать изучение сложных
комплексных свойств, например, способностей, делающих человека особенно пригод-
ным к той или иной специальной профессиональной деятельности, от тех элемен-
тарных родовых свойств (как, например, чувствительность познавательная и
эмоциональная), которые характеризуют человека как такового, его природу. Только
будучи включенным в общую проблему психических свойств человека, может быть
научно поставлен и разрешен вопрос о свойствах характера и способностях в
специальном смысле как свойствах, делающих человека особенно пригодным для
успешного выполнения того или иного специального вида общественно-полезной
профессиональной деятельности.

Сложные психические свойства человека образуют две основные группы -
характерологические свойства и способности. Первая связана с побуди-
тельной (мотивационной), вторая - с организационно-и сполнительской
стороной психической регуляции поведения. Мы остановимся здесь в порядке
некоторой иллюстрации и конкретизации намеченных выше общих положений только
на последних. Речь при этом будет идти не об учении или теории способностей и даже
не об эскизе или наброске в общих чертах готовой теории, а лишь о некоторых
тезисах к построению в будущем такой теории или учения, основанного на целой
серии специальных исследований.

Под способностью в собственном смысле слова, как выше отмечалось,
разумеют сложное образование, комплекс психических свойств, делающих человека
пригодным к определенному, исторически сложившемуся виду общественно-полезной
профессиональной деятельности. Всякая специальная способность есть способность к
чему-то. Способность в этом специальном понимании нельзя определить
безотносительно к общественной организации труда и приспособленной к ней системе
образования. Вопрос о способностях человека неразрывно связан с вопросом о его
роли и месте в общественной жизни.

Проблема способностей - одна из самых острых, если не самая
острая, проблема психологии. Именно в ее решении особенно резко проявляются
классовые позиции реакционных направлений буржуазной психологии, особенно в
США. <Доказательство> - путем ненаучно поставленных тестовых обследований
высшей одаренности господствующих эксплуататорских классов капиталистического

^ Попытка реализовать понимание чувственных психических свойств, идущая в этом направлении,
вытекающем из рефлекторной концепции, сделана А.Н. Леонтьевым в докладе <Природа и формирование
психических свойств и процессов человека> (<Вопр, психологии>. 1955. № 1. С. 29-35). Исходные положения
этого доклада требуют, на наш взгляд, лишь следующего корректива: неточно, говоря об ощущении и
восприятии, исходить только <из мысли, что все психические свойства и процессы человека представляют
собой продукт динамических, прижизненно складывающихся систем мозговых связей - условных рефлексов>
(с. 29); надо учитывать и их безусловно-рефлекторную основу.

общества и представителей главных империалистических держав стало, особенно в
последние десятилетия, главным делом целого ряда открытых апологетов капита-
листического строя.

Теоретической основой порочных реакционных, в частности расистских, трактовок
проблемы способностей является психоморфологизм в учении о способ-
ностях. Этот психоморфологизм проявляется в концепции задатков, согласно которой
для каждой способности предуготовлен свой задаток, заложенный в фиксированных
особенностях морфологической структуры мозга, нервной системы, организма. Таким
образом способность как сложное образование, обусловливающее пригодность чело-
века к определенному виду общественно-полезной профессиональной деятельности,
непосредственно проецируется в морфологические особенности организма,

Никак не приходится отрицать значение для способностей человека свойств его
мозга, тех или иных анализаторов (например, слухового - для развития музыкальных
способностей) как наследственных предпосылок, которые обусловливают, но не
предопределяют фатально развитие его способностей. В этом смысле не приходится
отрицать существования и значения задатке в^. Порочным в учении о задатках
является не то, что оно признает существование врожденных органических пред-
посылок способностей, а то, как оно их трактует. Порочным в учении о задатках
является проецирование способностей, делающих человека пригодным к определен-
ному роду профессиональной деятельности, в задаток и возникающее отсюда
представление, что человек по самой своей врожденной организации предназначен для
того, чтобы раз и навсегда быть прикованным к определенной профессии и, в
соответствии с тем как общественно расценивается эта профессия, занимать то или
иное место в общественной иерархии классового общества. В этом зло. Оно должно
быть преодолено. Преодоление непосредственных психоморфологических корреляций
в учении о способностях и задатках - такова первая предпосылка для построения
подлинно научной теории о способностях.

Материальный органический <субстрат> способностей человека надо искать в
свойствах аналитико-синтетической деятельности его мозга, в тех приуроченных к
структуре мозга особенностях динамики его высшей нервной деятельности, которая
характеризует типы (сила, уравновешенность и подвижность нервных процессов,
главным образом, первая и последняя). Так называемая общая одаренность человека
связана со свойствами его высшей нервной деятельности и обусловленным ими
уровнем протекания психических процессов. При этом свойства высшей нервной
деятельности - это не сами способности, а лишь внутренние физиологические условия
их формирования.

Для определения профиля способности должны быть учтены также: а) особенности
деятельности различных анализаторов (скажем, зрительного и слухового); б) свойст-
венное данному индивиду соотношение первой и второй сигнальных систем, сказы-
вающееся на более конкретнообразном и эмоциональном или отвлеченном типе
умственной деятельности^.

^ Как бы ни продвинулись сейчас в результате работ Д. Бидля, Э. Тетима и др. (См. обзор их работ в

статье: Normann Н. The Genes // Scientific Amer. 1956. Oct. P. 79-88) исследования в области
экспериментальной генетики, они могут лишь вскрыть физико-химический механизм наследственности (что,
конечно, исключительно важно), но не могут ничего изменить в том положении, что наследственность и
изменчивость взаимосвязаны, что человек и его духовные способности развиваются во взаимодействии его с
миром. Понятие <духовного гена>, которым применительно к человеку и его роли в общественной жизни
оперирует, например, Торндайк (см.: Thorndike Е. Man and his works. Harvard Univer. Press. 1943. 1. The
original nature of man: The Genes of the Mind. P. 3-21), мало общего имеет с этими экспериментальными
достижениями современной генетики.

^ Нужно сказать при этом с полной отчетливостью: для того чтобы эти, здесь предположительно в
очень общей форме утверждаемые, связи способностей со свойствами высшей нервной деятельности
приобрели полную конкретность и плодотворность - научную и практическую - необходимо предварительно
еще провести большую конкретную исследовательскую работу. Надо: а) уточнить значение силы и
подвижности нервных процессов, характер тех критериев или задач, посредством которых они могут быть

188

Всякий психический процесс или психическая деятельность как форма связи
субъекта с объективным миром, как мы уже видели, предполагает соответствующее
психическое свойство или <способность> - в более элементарном и широком смысле
слова. Способностью в этом смысле является, например, чувствительность, способ-
ность ощущения и восприятия. Вместе с тем способности и формируются в результате
устанавливающейся в психической деятельности связи субъекта с объектами деятель-
ности, жизненно важными для субъекта, являющимися условиями его жизни (так, мы
видим на уже известном примере, как на базе общей слуховой чувствительности
формируется у человека фонематический слух, в котором запечатлен фонематический
строй родного языка). Психический процесс переходит в способность, по мере того как
связи, определяющие его протекание, <стереотипизируются>. В результате этой
стереотипизации психический процесс как таковой перестает выступать видимым
образом, уходит из сознания; на месте его остается, с одной стороны, новая <при-
родная способность> - в виде стереотипизированной системы рефлекторных связей,
с другой стороны - продукт ставшего таким образом невидимым психического
процесса, который теперь представляется неизвестно как с ним связанным продуктом
способности.

Когда человек приступает к определенному виду конкретной профессиональной
деятельности или начинает готовиться к ней, происходит прежде всего отбор или
подбор тех <психических деятельностей> (или сложившихся элементарных способ-
ностей), которых объективно требует данный вид деятельности.

Для формирования соответствующей способности нужно, чтобы психические дея-
тельности генерализовались и стали, таким образом, доступными переносу с одного
материала на другой. Благодаря этому конкретный вид деятельности переходит
в отвлеченный от ряда частных условий генерализованный способ действия, включаю-
щийся по генерализованным сигналам. Качество способности, ее более или менее
творческий характер существенно зависят от того, как совершается эта генера-
лизация. Способность - это закрепленная в  индивиде  система
обобщенных психических деятельносте й^ (подобно тому как
характер - это закрепленная в индивиде система ген е-
р а лизованн ы х побуждений, мотиве в)^.

адекватно определены у человека: б) проследить в конкретных условиях различных видов человеческой
деятельности, какова фактически роль тех или иных свойств нервных процессов в выполнении сложных
форм человеческой деятельности.

Мы при этом никак не отождествляем, а наоборот, определенно отличаем способности, представ-
ляющие собой нечто творческое, означающее некоторую спонтанность, от навыков. В отличие от навыков
способности - результаты закрепления не способов действия, апсихических процессов (<деятель-
ностей>), посредством которых действия и деятельности регулируются. Подобно этому и характер пред-
ставляет собой обобщенную и в личности закрепленную совокупность не способов поведения, а побуждений,
которыми оно регулируется.

" Процесс формирования характерологических свойств личности - это процесс генерали-
зации и стереотипизации ее побуждений, мотивов. Обычно, рассматривая отношение мотивов и характера,
подчеркивают зависимость побуждений, мотивов человека от его характера: поведение человека, мол.
исходит из таких-то побуждений (благородных, корыстных, честолюбивых) потому, что таков его характер.
На самом деле отношение характера и мотивов выступает таким, лишь будучи взято статически.
Ограничиться таким рассмотрением характера и его генезиса к мотивам - значит закрыть себе путь
к раскрытию его генезиса. Для того чтобы открыть путь к пониманию становления характера, нужно
обернуть это отношение характера и побуждений или мотивов, обратившись к побуждениям и мотивам не
столько личностным, сколько ситуационным, определяемым не столько внутренней логикой характера,
сколько стечением внешних обстоятельств: и несмелый человек может совершить смелый поступок, если на
это его толкают обстоятельства. Лишь обращаясь к таким мотивам, источниками которых непосредственно
выступают внешние обстоятельства, можно прорвать порочный круг, в который попадают, замыкаясь во
внутренних взаимоотношениях характерологических свойств личности и ими обусловленных мотивов.
Узловой вопрос состоит в том, как мотивы (побуждения), характеризующие не столько личность, сколько
обстоятельства, в которых она оказазалась по ходу жизни, превращаются в устойчивые мотивы, характе-
ризующие данную личность. Именно к этому и сводится, в конечном счете, вопрос о становлении и раз-
витии характера в ходе жизни.

189

Всякий психический процесс по своей функции есть регулятор деятельности
человека. Регуляторная функция психического, как мы видели, имеет два аспекта -
побудительный и исполнительский. Побудительный аспект регуляторной
функции психической деятельности закрепляется в личности в форме характера,
исполнительский -в форме способностей. И тот и другой - резуль-
тат генерализации и стереотипизации психической деятельности как регулятора
практической деятельности людей. Но в характере генерализируется и стереотипи-
зируется побудительный аспект (функция) психической деятельности, а в способ-
ностях - ее аспект, связанный с функцией исполнительской регуляции.

Одним и тем же рефлекторным механизмом закрепляется как и самая чудесная, так
и самая убогая способность. Рефлекторный механизм закрепляет как природную
способность то, что добывается человеком в его общении с миром. Решающее зна-
чение в формировании способности имеет общение с миром - этот живой неисся-
каемый источник всех способностей. Большой музыкант формируется благодаря тому,
что активным вслушиванием он выделяет, отбирает из окружающего его мира много-
образные звучания и испытывает их собственно музыкальные качества. Такова во
всяком случае существенная предпосылка и основной нерв процесса его форми-
рования. Для формирования любой сколько-нибудь значительной способности нужно
прежде всего создать жизненную потребность в определенном виде деятель-
ности, в определенной форме активного общения с миром. В ходе деятельности,
направленной на удовлетворение этой потребности, происходит формирование и отбор
тех <строительных материалов>, из которых затем образуется способность. Способ-
ность складывается, когда выработавшиеся в процессе деятельности связи закреп-
ляются (рефлекторным механизмом) в природе человека - его слуха и пр.

Для того чтобы эта очень общая схема приобрела плоть и кровь, необходима целая
система конкретных исследований, посвященных отдельным способностям, прежде
всего особенно специфическим и ярко выделяющимся - математическим, музыкаль-
ным и т.д. Проведение этих исследований - задача дальнейшего. Более всего для
этого нужны монографические исследования конкретного пути формирования способ-
ностей.

Мы располагаем сейчас одним таким исследованием- очерком Б.В. Асафьева
о <Слухе Глинки>^. Проведенное вдумчивым, творческим музыкантом, оно дает
конкретный анализ становления слуха композитора.

Первое, что выступает из анализа процесса формирования способностей большого
музыканта, - это активный, действенный характер слуха, неустанное с раннего
детства (когда, в частности, колокольный звон становился предметом усиленного
действенного внимания Глинки) действование - внешнее и внутреннее - со звуча-
ниями, благодаря которому вся жизнь Глинки превращается в опытную лабораторию
<по выработке активного "вслушивающегося" и обобщающего слуха>^. Слух Глинки,
как отмечает Асафьев, <не нежится в пассивном восторге, а сам действенно реа-

Побуждения, порождаемые обстоятельствами жизни - это и есть тот <строительный материал>, из
которого складывается характер. Побуждение, мотив - это свойство характера в его генезисе. Чтобы
мотив (побуждение) стал личностным свойством, закрепившимся за личностью, <стереотипизированным>
в ней, он должен генерализоваться по отношению к ситуации, в которой он первоначально появился,
распространившись на все ситуации, однородные с первой в существенных по отношению к личности
чертах. Свойство характера - это, в в конечном счете, есть тенденция, побуждение, мотив, закономерно
появляющийся у данного человека при однородных условиях. Исследование характера и его формирования,
до сих пор мало продвинутое, должно было бы сосредоточиться, в первую очередь, на этой проблеме -
перехода ситуационно, с течением обстоятельств порожденных мотивов (побуждений) в устойчивые лич-
ностные побуждения. Этим в педагогическом плане определяется и основная линия воспитательной работы
по формированию характера. Исходное здесь - это отбор и прививка надлежащих мотивов путем их
генерализации и стереотипизации.

^ Асафьев Б.В. Слух Глинки // М.И. Глинка: Сборник материалов и статей. М.; Л.: Музгиз, 1950.
С. 39-92.
"Асафьев Б.В. Там же. С. 42.

гирует на раздражение, переводя впечатления на язык интонаций>. Благодаря этому
вся жизнь Глинки - это лаборатория музыки, в которой его слух формируется из
множества впитанных <атомов музыки>^. Основным действованием музыканта при
этом является, согласно общей концепции Асафьева, интонирование, перевод ощу-
щений действительности на музыкальные интонации, <переинтонирование восприятий
природы и быта в музыку>^ (подобно тому, как, по мысли Флобера, отмеченной
Короленко^, основное действие, в котором формируется писатель, заключается
в том, чтобы относить все явления к их изображению, постоянно переводить свои впе-
чатления в слова. <Все, что меня поражало, я старался перелить в слова>, - писал
также Короленко^.

Под контролем интонирования происходит постоянный отбор звучаний, которые
чуткий активный слух улавливает в окружающем мире и испытывает, <опробирует>
на интонации. В процессе этого отбора пытливый слух выделяет несколько ритми-
ческих, мелодических или гармонических стержней. Таким образом выделяется не-
сколько <твердо закрепленных слухом тон-ячеек (их у каждого композитора очень
немного, а среди них вновь изобретенных совсем мало)>^. Они становятся <своими>.
У Глинки такими опорными стержневыми ячейками, вокруг которых слагается бога-
тейшая ткань его музыки, являются небольшие ячейки с малой секстой и секундой.
(Подобно этому у Грига своя стержневая интонация. <Вспомните, - пишет
Б.В. Асафьев, - какое громадное значение для облика всей музыки Грига имеет
<атом, мал-мала меньше>, а он для "портрета Грига" есть несомненность,
без которой нет григовской существенной черты>)^.

Когда это освоение и закрепление слухом немногих избирательно выделенных тон-
ячеек совершилось, начинается следующая стадия - стадия музыкального обрастания
опорных интонаций. <Монументальнейший "Руслан", по сложности сплетений интона-
ционных нитей, из которых сочетается его богатейшая роскошная ткань, однако, -
пишет Асафьев, - имеет в основе очень ограниченное число стержней и рычагов,
с помощью которых могло работать сознание Глинки и держать в памяти в течение
ряда лет колоссальный замысел>^.

Итоговая картина, значит, такова: от природы восприимчивый слух включается
в действенное общение с миром, со звуковыми' впечатлениями и отвечает на них
музыкальным действованием со звуками - интонируя, испытывая, обобщая их. В этом
процессе действенного оперирования со звучаниями под влиянием разных условий,
включая и чутко воспринимаемый интонационный строй родного языка, и музы-
кальный строй народных напевов, и классические образцы музыкального творчества,
совершается отбор небольшого числа стержневых музыкальных <ходов>, к которым
у больших музыкантов присоединяется незначительное количество не отобранных,
а счастливо заново найденных. Эти ходы, приемы, способы построения музыкального
произведения закрепляются в слухе музыканта, образуя его остов, его основное
снаряжение, те опорные точки, которые отныне будут определять его восприятие
музыки, и собственное музыкальное творчество. Это прикрепление в слухе,
превращение, таким образом, в <природное> достояние музыканта отобранных в

^ Там же. С. 63.
^ Там же.

^ Короленко В.Г. Избранные письма. Т. 3. М" 1936. С. 13-14.

^ Короленко В.Г. История моего современника. М.: ГИХЛ, 1948. Кн. 1. С. 247. А.П. Чехов высказал
аналогичную мысль, подчеркивая, что писатель должен воспринимать все виденное как возможный сюжет,
т.е. по существу видеть вещи, как предметы изображения. Человек, умеющий содержательно, глубоко
и оригинально воспринимать действительность, видеть мир, формируется как писатель, практикуясь в том,
чтобы воспринимать вещи как переводимые в слова предметы изображения.
^ Асафьев Б.В. Слух Глинки. С. 77.
^ Асафьев Б.В. Там же. С. 78.
^Там же. С. 81.

процессе его развития способов построения музыкальных произведений и есть
основной акт формирования музыкальных способностей. Дальнейшее творчество,
в котором закрепившиеся в слухе и ставшие типичными для музыкального облика
композитора основные музыкальные ячейки-ходы обрастают, сочетаются и спле-
таются во все более богатую и сложную музыкальную ткань, естественно, выступает
как проявление и продукт его музыкальных способностей. Так же как исходная
природная восприимчивость слуха, и ходы, закрепившиеся в слухе в процессе музы-
кального развития, т.е. по существу, связи звучаний, именно поскольку они закре-
пились в слухе музыканта, образуют его природную способность, с природ-
ной естественностью определяющую его восприятие музыки. Эта природная способ-
ность, однако, продукт развития, закрепляющего итоги действования музыканта со
звучаниями. Ее нельзя поэтому непосредственно спроецировать на исходную при-
родную восприимчивость слуха, и именно она образует не просто возможность,
а реальную способность музыканта-композитора к творческой дея-
тельности.

Анализ развития композиторского слуха Римского-Корсакова подтверждает эти
общие положения. Так же как для формирования оригинальной композиторской спо-
собности Глинки, для Римского-Корсакова существенным явилось вычленение в ка-
честве опорных и закрепление в слухе нескольких <корневых> интонаций: композитор
сам указывал на свою <склонность к долго протянутым аккордам> (особенно вы-
ступающую в операх среднего периода)^. Особо значительную роль у Римского-
Корсакова играли увеличенные трезвучия и уменьшенные септаккорды (в фантасти-
ческих сценах опер <Снегурочка>, <Садко>, <Кащей> и др.)^.

Конкретный ход формирования слуха у Римского-Корсакова был во многом
существенно иным, чем у Глинки. Основное различие заключалось в том, что для
собственного интонирования звучаний Глинка располагал широчайшими возмож-
ностями, которые ему представляли скрипка, оркестр струнных инструментов, пение
и характерная гамма интонаций различных языков, которыми он владел; Римский-
Корсаков же, как известно, в ранние годы не располагал для развития своего слуха
оркестром струнных инструментов (лишь в 1873-1874 гг., т.е. на 30-м году жизни, он
занялся практическим и теоретическим изучением оркестровых инструментов)^. Он
располагал для своей музыкальной деятельности только роялем, имеющим строго
фиксированный строй, так что ему не приходилось, как, например, скрипачу при на-
страивании свого инструмента, самому определять звуковые тональности, тембр и т.п.
Поэтому тем, чем Глинка овладевал непосредственно, практически, Римскому-Кор-
сакову пришлось овладевать в более поздние годы посредством специальной теоре-
тической работы^.

Существенной опорой музыкального слуха Римского-Корсакова был его цветной
слух. Все тональности, особенно <диэзные>, выступали для него - по его собственному
свидетельству - со своей цветной окраской (и именно тональность играла для Рим-
ского-Корсакова особо большую роль; об этом говорит то обстоятельство, что у него
нередко сохранялось воспоминание о <колорите> пьесы, когда сама она была уже
забыта). Существенно при этом то, что некоторые из <корневых> интонаций Рим-
ского-Корсакова (например, уменьшенные септаккорды и увеличенные трезвучия)
имели для него определенную цветную характеристику, а именно: три уменьшенных

^ Римский-Корсаков Н-А. Летопись моей музыкальной жизни. М.: Музгиз, 1955. С. 205.
^ Цуккерман В. О выразительности гармонии Римского-Корсакова // Сов. музыка. 1956. № II. С. 57.
^ Римский-Корсаков Н.А. Летопись моей музыкальной жизни: 1844-1906. СПб., 1910. С. 114-115.
^ В формировании собственно композиторского слуха Римского-Корсакова существенную роль сыграла
рано сформировавшаяся у него способность видеть слышимую музыку в нотной записи. Если для
исполнителя важно, говоря словами Шопена, слышать музыку глазами, реализуя в звучаниях нотную
запись, то для композитора не менее важна способность видеть слышимую музыку в нотной записи.
Римский-Корсаков много работал над выработкой у себя этой способности.

192

септаккорда: 1) до-ми, соль, си - синевато-золотистый (несколько темный), 2) ре-фа,
ля-бемоль, си - желтовато-синевато-фиолетовый с сероватым оттенком (самый пест-
рый) и 3) ми-фа-ля-до - синевато-зеленовато-розовый (довольно светлый из-за до
и ля, хотя ми-бемоль и темнит, по Римскому-Корсакову). Свою окраску имели и четы-
ре типа увеличенных трезвучий, а именно: 1) до, ми, соль-ля - синевато-фиолетовый,
2) до. фа, ля- багряно-зеленовато-розовый, 3) ре, фа, си- желтовато-зеленоватый,
довольно темный и 4) ми, соль, си - синевато-зеленоватый. При этом во всех случаях
до-до осветляло гармонию, си - утемняло, а ля - придавало аккорду оттенок ясный,
весенний, розовый.^

При этом цветные характеристики имели для Римского-Корсакова и предметную
отнесенность. Так, он пишет: <.ми-бемоль-мажор - темный, сумрачный, серо-синева-
тый, тон городов и крепостей>; <фа-мажор - ярко-зеленый, пасторальный, цвет
весенних березок>; <ля-минор - это как бы отблеск вечерней зари на зимнем белом,
холодном, снежном пейзаже>; <.си-мажор - мрачный, темносиний, со стальным, пожа-
луй, даже серовато-свинцовым отливом, цвет зловещих грозовых туч> и т.п. Вместе
с тем цветовые характеристики выражали и настроения; так, соль-минор <имеет
характер элегико-идиллический>, <ля-бемоль-мажор - серовато-фиолетовый, имеет ха-
рактер нежный, мечтательный> и т.д.

Говоря о цветном слухе Римского-Корсакова, можно сказать, как это обычно
делают в аналогичных случаях, о наличии у него <синестезий>. Это, вообще говоря,
верно, однако это ничего еще не говорит о том, какую, собственно, функцию вы-
полняли цветные характеристики звуков в музыкальном слухе и творчестве
композитора. Между тем изучение его творческой биографии не оставляет никаких
сомнений в том, что наличие этих <синестезий> имело прямое и существенное
отношение к его композиторской деятельности и композиторскому слуху. В чем же их
роль? Ответ на этот вопрос состоит, нам представляется, в следующем: посредством
цветных характеристик с их предметной отнесенностью и эмоциональной окраской для
Римского-Корсакова устанавливалась связь музыки с действительностью в ее чув-
ственной непосредственности и выражалось отношение к ней (уменьшенные и уве-
личенные септ-аккорды как характеристика <злого царства> в опере <Золотой пету-
шок> и самого Кащея в опере <Кащей бессмертный>). Иными словами: цветность
музыкальных звучаний и интонаций выполняла у Римского-Корсакова непосред-
ственно, чувственно ту же функцию, что опосредствованно у Глинки и особенно у Му-
соргского осуществляла речь и связь музыкальных интонаций с речевыми; благодаря
как тем, так и другим, музыка и осуществляет свое назначение и выступает как то,
что она по существу своему есть, - как великое искусство выражать свое отношение
к миру, ко всему, что в нем затрагивает человека. Способность реализовать эту
насущнейшую потребность человека специализированными средствами музыкальных
звучаний составляет существенный общечеловеческий аспект способности подлинного,
большого музыканта.

Выделяя в этой картине узловые опорные точки, можно сформулировать несколько
основных тезисов, непосредственно относящихся к музыкальным способностям, но
косвенно имеющих и более общее значение, поскольку на частном примере они
выражают определенную принципиальную позицию.

Прежде всего, всякая специальная музыкальная способность - исполнительская,
композиторская - имеет отправной точкой своего развития некое общее свойство или
свойства общечеловеческой деятельности восприятия музыкальных звучаний^.

- Ястребцов В.В. О цветном звукосозерцании Н.А. Римского-Корсакова // Русск, музыкальная газ.
1908. № 39-40. С. 841-843.

^ Исходные компоненты музыкальных способностей, заключающиеся в восприятии высоты, ритма,
мелодии, тембра и гармонии, были предметом многочисленных исследований (см. прежде всего: Теплое Б.М.
Психология музыкальных способностей. М.; Л.: Изд-во Акад. пед. наук РСФСР. 1947). Мы здесь принимаем
результаты этих исследований как данное и останавливаемся на другой стороне вопроса о музыкальных
способностях.

7 1'убинштейн С.Л.                                                                        193

Музыкальное, как и всякое другое, восприятие - не пассивная лишь рецепция
звуковых воздействий, а также и ответ на них. Ответная деятельность в восприятии
музыкальных звучаний - это их интонирование. Без интонирования нет не только
музыкальной деятельности, скажем, исполнителя, нет и музыкального восприятия.
Музыкальная интонация по самому своему существу есть элемент (<единица>)
мелодии и как таковой включается в ладовую систему^. Поскольку мелодия - н е
ряд звуков, а высотное движение звука, которое необходимо должно
быть ритмически организовано, мелодия и, значит, интонация должны развертываться
в том или ином ритме и темпе. Поскольку, наконец, интонация как элемент ладовой
системы обнаруживает определенные функциональные тяготения, она предполагает

гармонические опоры. Музыкальное слушание, т.е. музыкальное восприятие, как
ориентировочная деятельность в своем полном выражении есть в потенции обсле-
дование интонируемых музыкальных звуков по всем характеризующим их параметрам
музыкальной системы. Человек научается слушать музыку, по мере того как у него
вырабатываются и закрепляются (<стереотипизируются>) определенные <ходы> и
<маршруты> обследования звуков по музыкальным параметрам. <Подкреплением>
этой (<ориентировочной>) деятельности музыкального слушания является эф-
фект музыкального слышания - музыкальный образ, складывающийся в резуль-
тате анализа и синтеза, дифференцировки и обобщения слышимых (а значит, интон-
ируемых) звуков по основным музыкальным параметрам. Музыкальная деятельность,
начиная с активного музыкального слушания, исходит из потребности музы-
кального слуха, без нее нет и не может быть никакой музыкальной деятельности
и никакого развития музыкальных способностей. Эти потребности тем больше, чем
ббльше возможности открывают природные свойства слухового прибора и чем
активнее они реализуются и развиваются в ходе музыкальной деятельности.

Таким образом отправной пункт, от которого идет формирование всяких специаль-
ных музыкальных способностей и определенным видам музыкальной деятельности -
композиторской или исполнительской, - заключен в общечеловеческой <деятельности>
музыкального восприятия. Вместе с тем музыкальная способность большого ком-
позитора (или исполнителя) не дана в готовом виде в этом отправном пункте ее
развития. Она формируется в активной деятельности музыкального слуха, который,
широко и активно общаясь с миром, осваивает, отбирая на слух, музыкальные
интонации, отложившиеся в звучащей вокруг них, созданной человечеством, народом
речи, песне, музыке, и вводит в музыкальный обиход человечества в небольшом числе
свои новые, им найденные интонации. Эти собственные, оригинальные интонации
(например, восходящая малая секста и следующая за ней малая секунда -у Глинки,
увеличенные трезвучия и уменьшенные септаккорды в фантастических сценах опер
Римского-Корсакова), отобранные и закрепленные в деятельности слуха, - это не
только технические средства, посредством которых разворачивается текст
музыкальных произведений композитора, а нечто значительно большее; закрепившись
в его собственном слухе, превратившись в его опорные точки, они образуют ядро,
сердцевину музыкальной способности композитора.

Мы говорили до сих пор о <потребностях слуха>. Но на самом деле музыка
удовлетворяет не обособленные потребности слуха; специфическими сред-
ствами, связанными с деятельностью слуха, музыка удовлетворяет глубочайшие
потребности человека.

Музыку часто трактовали как выражение переживания. В действительности
музыка относится не к самому по себе переживанию (или чувству) как некоему психо-
логическому явлению, а к переживаемому, т.е. ко всему.что есть для чело-

^ О том, как музыкальное интонирование необходимо вырабатывает на ладовой основе ту или иную
ступенчатую систему ограниченного числа точно фиксированных и дифференцированных высотных
соотношений - этих своего рода <фонем> музыкальной речи, о связи музыкальных интонаций как таковых,
см., напр.: МааельЛ. О мелодии. М.: Музгиз, 1952. С. 12-38; и др.

194

века значительного в мире. И личная - счастливая или трагическая - судьба отдель-
ного человека с ее взлетами и спадами, и борьба угнетенного народа за свое освобож-
дение, его страдания и ликование в час победы, и звенящая тишина притихшей перед
бурей природы, и прибой морской волны, разбивающейся о прибрежные скалы,
и рокот разбушевавшихся стихий в час нагрянувшей грозы - всего касается музыка,
ко всему она причастна. Но все это существует для нее не как <вещь в себе>, а как
нечто переживаемое человеком, пронизанное его отношением к происходящему.
Недаром музыкальная интонация связывалась (Даргомыжским, Глинкой, Мусоргским)
с речевой^. Интонировать - это значит расставлять свои авторские акценты на
партитуре событий, подчеркивать одно и отвергать другое, замедлять ход одних
событий и ускорять другие, вскрывать в жизни противоречия, диссонансы и разрешать
их, вопрошать и восклицать, утверждать и отвергать.

Музыка - великое искусство выражать свое отношение к жизни, радоваться ее
радостями, скорбеть ее горестями, жить, вибрируя и звуча в унисон с ней. Музыка -
это противоположность духу безразличия, равнодушия, <нейтральности>. (С этой
точки зрения величайший из музыкантов выразитель <духа> музыки- Бетховен,
который, как мало кто, умел и в жизни проявлять свое отношение к происходящему
в мире, не останавливаясь и перед сильными мира 'сего). Плох тот человек, жизнь
которого не пронизана в душе звучащей внутренней музыкой. Способность музы-
канта - это, в конечном счете, способность удовлетворять человечнейшую из всех
человеческих потребностей. На специализированном материале звучаний музыкант
выявляет многообразную гамму различных способов отношения человека.к происхо-
дящему в мире и, транспонируя их на звучания, тем самым абстрагируя их от частных
сюжетов, создает как бы грамматику языка, на котором выражается в его много-
образных вариациях абстрагированное отношение человека к происходящему в жизни.
Музыкальная способность - это способность создавать этот язык, пользоваться им
и понимать его^. Способность музыканта в своем конечном общечеловеческом выра-
жении имеет этот смысл. И хотя у некоторых музыкантов технический аспект
музыкальной способности, связанной с материалом, которым пользуется музыкант для
разрешения стоящей перед ним задачи, как бы заслоняет то, что составляет ее ко-
нечный жизненный смысл, характеризуя и оценивая музыкальную способность, никак
нельзя о нем забыть.

Таким образом и музыкальные способности, чуть ли не самые, казалось, специа-
лизированные, обособленные, как бы <закапсулированные>, раскрываются в своих
связях с общечеловеческими свойствами и их развитием: отправной точкой их разви-
тия является общее свойство человеческого слуха воспринимать музыкальные зву-
чания; их конечный жизненный смысл оказывается в том, чтобы средствами звучаний
и их соотношений выражать отношение человека к жизни. Для разрешения этой
задачи музыкант пользуется тем, что слух его отбирает из сокровищницы интонаций,

^ См.: Даргомыжский А.С. Избранные письма. Вып. 1. М.: Музгиз, 1952. (Письмо Л.И. Беленицыной от
9 дек. 1857 г.: <Хочу, чтобы звук прямо выражал слово. Хочу правды>). С. 53. См. также: Мусоргский М.П.
Избранные письма. М.: Музгиз, 1953. С. 50. (Письмо Л.И. Шестаковой от 30 июля 1868 г.: <Моя музыка
должна быть художественным воспроизведением человеческой речи во всех тончайших изгибах ее, т.е.
звуки человеческой речи, как наружные проявления мысли и чувства, должны без утри-
ровки и насилования сделаться м узы кой правдивой, точной, но (читай: з на 14 и т) художественной,
высокохудожественной. Вот идеал, к которому я стремлюсь...>).

^ Именно поэтому музыка, с одной сторЬны, - самое абстрактное искусство, а, с другой, - как про-
явлние отношения человека к жизни - наиболее связанное с влечением, чувством, стремлением, волей.
Поэтому тем, кто считает эти последние антитезой интеллекту, разуму, всему рациональному, музыка
представляется выразительницей темного, иррационального, стихийного начала в человеке (Шопенгауэр,
Нищие и др.).

Стоит в этой связи особо отметить отношение к музыке А. Блока. Ока для него - выразительница
жизни как стихии в противоположность рассудочности и <цивилизации>, но не <культуре> и разуму, по-
скольку <музыка> для Блока - выразительница жизни, которая стихийно разумна. (Блок А.
Крушение гуманизма // Соч. М.: ГИХЛ, 1955. Т. 2. С. 305-327).

7*                                                                                     195

которые открыли и запечатлели в песне, в музыке, в речи народ, человечество. Это
менее всего значит, что способность большого музыканта не есть личная, иногда
неповторимая и ни с чем не сравнимая способность именно этого человека -
Бетховена или Баха, Глинки или Римского-Корсакова: это значит только, что
способность каждого человека, как бы велика и своеобразна она ни была, есть
человеческая способность: она взращена всей историей человечества и
является его достоянием.

Основные способы действий, которые в своей повседневной практической
и теоретической деятельности пользуются люди, вырабатываются всем челове-
чеством и осваиваются индивидом в процессе общения, обучения и воспитания. Эти
общественно выработанные способы действия включаются в приро д-
н ы е способности индивида по мере того, как они стереотипизируются и превра-
щаются в закрепленную в мозгу генерализованную систему рефлекторных связей.
Сами природные способности человека выступают, таким образом, совсем
конкретно - как продукт общественного развития.

Из этого основного факта, характеризующего человека как общественное
существо, для учения о способностях следуют важнейшие выводы. В силу этого
факта духовная, как и физическая мощь человека и уровень его деятельности
в значительной мере зависят не только непосредственно от анатомо-физиологических
качеств его мозга, но в высокой степени и от уровня, достигнутого человечеством
в процессе общественно-исторического развития. По мере продвижения последнего
изменяются, совершенствуются и вышеуказанным образом формирующиеся в ходе
индивидуального онтогенетического развития природные способности человека.

В результате освоения этих общественно выработанных способов действия -
техники как физической, так и умственной деятельности - выполнение всех массовых
видов человеческой деятельности становится практически доступным для всех
людей, не страдающих какими-нибудь органическими дефектами. Когда существуют
легко приводимые в действие подъемные краны величайшей мощности, не требуется
атлетической физической силы для перемещения тяжести; точно так же не обя-
зательно быть Араго или Диаманди (знаменитые вычислители) для того, чтобы
производить более или менее сложные подсчеты, если в ходе истрического развития
математики выработаны необходимые для этих подсчетов способы исчисления:
достаточно их знать, чтобы эти подсчеты произвести.

Однако на основании зависимости возможностей человека от осваиваемых им
общественных способов его деятельности никак нельзя заключить о независимости
его способностей от его природных данных, от свойств корковой деятельности его
мозга. Допустить такой вывод значило бы совершить грубейшую ошибку. Качества
слухового анализатора - даже самые высокие - сами по себе еще не создают выдаю-
щегося музыканта (хотя и могут побудить человека к тому, чтобы признать музы-
кальную деятельность своим призванием); качества слухового анализатора - не
достаточная, но необходимая предпосылка становления музыканта.
Можно, располагая ими, не стать выдающимися музыкантом, но нельзя стать
выдающимся музыкантом, вовсе ими не располагая. Недооценивать то, что дает нам
сама природа, значит недооценивать и самого человека. Человек не может отры-
ваться от природы и начисто противопоставлять себя ей. Он не должен забывать, что
сам он - природное существо, сам - продукт ее развития.

Какие совершенные способы действия, какую совершенную технику не только
физического, но и умственного труда ни выработало бы человечество, каждый
человек все же должен с а м ею овладеть. От его личных данных будет за-
висеть, как он их освоит - в смысле темпов и уровня этого освоения; от его личных

196

качеств будет зависеть, как - насколько творчески - он их будет применять и, тем
более, то, какой вклад внесет он сам в дальнейший ход исторического развития
культуры, техники, науки, искусства, какие новые способы (методы) в той или иной
сфере человеческой деятельности, способные войти в общечеловеческий фонд, сам он
создаст.

Вопрос о способностях - это вопрос о личных, природных свойствах.
Верно, что способности человека изменяются в ходе общественн о-историче-
ского развития, но не верно противопоставлять их общественную обусловленность
природному и личному характеру, так же как не верно противопоставлять их личный
природный характер общественной природе: сама природа человека - продукт исто-
рии. В представлении о способностях как об общественно выработанных способах
практической и теоретической деятельности, которые, генерализируясь, отвлекаясь
от содержания, в котором они объективно отложились, и стереотипизируясь, превра-
щаются в рефлекторно функционирующие природные способности чело-
века, это положение выступает в совсем конкретной, непосредственно осязаемой
форме.

Надо помнить, что: а) природное не сводится к структурно-морфологическим осо-
бенностям мозга, безотносительно к рефлекторной деятельности мозга, а включает
и эту последнюю; б) условно-рефлекторная деятельность мозга формируется в процес-
се индивидуального развития, детерминируясь объектами практической и теоретиче-
ской деятельности человека, которые он осваивает в процессе своей деятельности.

В связи с этим преодолевается мистификация, которой обычно окружено пред-
ставление о способностях. В силу того, что образование и включение в действие спо-
собностей осуществляется посредством механизма рефлекторной деятельности мозга,
которая не выступает видимым образом в сознании, они естественно, представляются
природными свойствами человека. Пока природное - в духе старой психо-
морфологической концепции - сводится к строению организма, к структурным свой-
ствам нервной системы, мозга, представление о способностях как о природных
свойствах человека выступает в мистифицированной форме - как представление о
таких заложенных в задатках свойствах, которые не поддаются развитию, форми-
рованию, воспитанию. Таким образом неправомерным оказывается внешнее противо-
поставление не только природного и общественного, так же как личного и общест-
венного, но и противопоставление природного и воспитываемого, формируемого
в процессе жизни: самая природа человека, его природные способности, развиваясь в
процессе онтогенеза, формируются в результате воспитания и собственной
деятельности.

<Природные способности> человека обусловлены, как мы видели, общественно-
историческими условиями. В условиях эксплуататорского классового общества форми-
рование способностей у эксплуатируемых классов всячески тормозится. Затем
результат этой классовой политики выдается за ее о снование: самое
существование классового общества и положение в нем эксплуатируемых классов
<обосновывается> отсутствим у представителей последних высокосформированных
способностей. Таким образом только что вскрытая теоретическая мистификация,
связанная с представлением о природных способностях, превращается в чудовищную
политическую мистификацию. Порочное теоретическое положение становится идео-
логическим средством для оправдания эксплуатации человека человеком.

Психоморфологической концепцией, проецирующей, как мы видели, способности,
делающие человека пригодным той или иной профессиональной деятельности,
в задатки, в морфологические особенности его организма, человек представлялся
предназначенным самой своей организацией к определенной профессии. Так созда-
вались теоретические предпосылки для того, чтобы, отбросив заботу о форми-
ровании людей, о развитии у них способностей, сосредоточить внимание на
отборе людей, которые в силу тех или иных стихийно сложившихся условий ока-

запись годными для данной профессии. В таком отборе и состоит главная общест-
венная функция психолога в условиях капиталистического общества. Такая практика
оказывается возможной в силу наличия в условиях капиталистического общества
постоянной армии безработных. Человек превращается, таким образом, в своего рода
сырье для производства, цель которого - извлечение максимальной прибыли^.

Порочная теоретическая концепция способностей, основанная на психоморфологи-
ческих корреляциях, превращающих способности, их задатки в <духовные гены>,
и практика эксплутататорского капиталистического строя оказываются неразрывно
связанными друг с другом.

В социалистическом обществе, поскольку в нем все направлено на обеспечение
максимального удовлетворения постоянно растущих материальных и культурных
потребностей людей, не человек подчинен производству, а производство подчинено
человеку, его интересам. Всестороннее развитие способностей всех членов общества,
открывающее каждому человеку доступ к разным профессиям, становится важнейшей
задачей. Подлинно научная теория о способностях и путях их формирования откры-
вает пути для ее разрешения.

Способности формируются в процессе взаимодействия человека, обладающего теми
или иными природными данными, с миром. Результаты человеческой деятельности,
обобщаясь и закрепляясь в человеке, входят как <строительный материал> в по-
строение его способностей. Эти последние образуют собой сплав исходных природных
данных человека и результатов его деятельности. Подлинные достижения человека
откладываются не только вне его, в тех или иных порожденных им объектах, но
и в нем самом; создавая что-либо значительное, человек и сам растет; в творческих,
доблестных делах человека - важнейший источник его роста. Способности человека -
это снаряжение, которое выковывается не без его участия. По мере того, как
способности формируются, они, в свою очередь, обусловливают его деятельность,
открывают все расширяющиеся возможности для достижения человеком все более
высокого уровня.

3. О ЧЕЛОВЕКЕ^:
ПРОБЛЕМА ЛИЧНОСТИ В ПСИХОЛОГИИ

Не только решение, но и самая постановка проблемы личности в психологии
существенно зависит от тех общих теоретических установок, из которых при этом
исходят. В свою очередь, то или иное решение проблемы личности существенно
определяет общую теоретическую концепцию психологии.

Введение в психологию понятия личности означает прежде всего, что в объяснении
психических явлений исходят из реального бытия человека как материального
существа в его взаимоотношениях с материальным миром. Все психические явления в
их взаимосвязях принадлежат конкретному, живому, действующему человеку; они
зависимы и производны от природного и общественного бытия человека и его
закономерностей.

Это положение получает свое раскрытие и дальнейшее развитие в диалектико-
материалистическом понимании детерминации психических явлений. Психология лич-
ности часто исходит в объяснении психических явлений из позиции, прямо проти-

^ Психология может, конечно, и даже должна быть использована для рационального распределения
кадров. Но самое существенное ее использование заключается в определении путей рационального
обучения и формирования кадров.

^^Тема: Человек - это большая тема мировоззренческого плана и прежде всего этического по-
рядка (при этом этическое для нас никак не сводится к морали в смысле морализирования, в смысле нра-
воучения со стороны; проблема этического - проблема самой сущности человека в его отношении к другим
людям). Здесь мы берем лишь один специальный аспект этой темы: проблему личности в психологии.

198

воположной механистическому детерминизму. Механицизм хочет непосредст-
венно вывести психические явления из внешних воздействий. Персо-
налистическая психология, т.е. психология, исходящая из личности, при объяснении
психических явлений легко соскальзывает на противоположную позицию - на
объяснение психических явлений, исходя лишь из внутренних свойств или тенденций
личности. Попытка такого объяснения психических явлений представляет собой лишь
оборотную сторону механистической концепции. Поэтому нельзя искать решения
вопроса и преодоления этой антитезы в том, чтобы их соединить, утверждая, что надо
учитывать и внешние воздействия и внутреннюю обусловленность психических
явлений личностью, приняв, таким образом, теорию двух факторов. Внешние
воздействия и внутренние условия должны быть определенным образом друг с другом
соотнесены. Мы исходим из того, что внешние причины (внешние воздействия) всегда
действуют лишь опосредствованно через внутренние условия. С этим пониманием
детерминизма связано истинное значение, которое приобретает личность как
целостная совокупность внутренних условий для понимания закономерностей
психических процессов. При таком понимании детерминизма постановка проблемы лич-
ности освобождается от метафизики, субъективизма и приобретает все свое значение
для психологии. При объяснении любых психических явлений личность выступает как
воедино связанная совокупность внутренних условий, через которые преломляются
все внешние воздействия. (В число внутренних условий включаются свойства высшей
нервной деятельности, установки личности и т.д.). Поэтому введение личности в
психологию представляет собой необходимую предпосылку для объяснения психи-
ческих явлений. Положение, согласно которому внешние воздействия связаны со
своим психическим эффектом, лишь опосредствованно, через личность, является тем
центром, исходя из которого определяется теоретический подход ко всем проблемам
психологии личности, как и психологии вообще. Во взаимосвязи внешних и внутренних
условий главную роль играют внешние условия, но главная задача психологии
заключается в выявлении роли внутренних условий. Закономерности психических
явлений - это внешне обусловленные внутренние закономерности; такое их понимание
и введение личности как необходимого звена в психологию - это равнозначные
положения.

Поскольку внутренние условия, через которые в каждый данный момент прелом-
ляются внешние воздействия на личность, в свою очередь, формировались в зависи-
мости от предшествующих внешних взаимодействий, положение, согласно которому
эффект внешних воздействий зависит от внутренних условий личности, которая им
подвергается, означает вместе с тем, что психологический эффект каждого внешнего
(в том числе и педагогического) воздействия на личность обусловлен историей ее
развития, ее внутренними закономерностями.

Говоря об истории, обусловливающей структуру личности, надо понимать ее
широко: история включает как процесс эволюции живых существ, так и собственно
историю человечества, так, наконец, и личную историю развития данного человека. В
силу такой исторической обусловленности в психологии личности обнаруживаются
компоненты разной меры общности и устойчивости, которые изменяются раз-
личными темпами (см. об этом гл. Ш, § 4).

Так, психология каждой человеческой личности включает в себя, как мы видели,
черты, обусловленные природными условиями и общие для всех людей. (Таковы,
например, свойства зрения, вызванные распространением солнечных лучей на земле, и
детерминированное этим строение глаза.) Поскольку эти условия являются
неизменными, закрепившимися в самом строении зрительного прибора и его функциях,
общими для всех людей являются и соответствующие свойства зрения. Другие
условия изменяются в ходе исторического развития человечества. Таковы, как уже
отмечалось, например, особенности фонематического слуха, обусловленные фонема-
тическим строем родного языка. Они различны не только у представителей различных

народов, говорящих на разных языках; они изменяются и в ходе развития одного
народа. Определенные сдвиги и изменения в психическом облике людей происходят с
изменением общественной формации. Хотя существуют общие для всех людей законы
мотивации, конкретное содержание мотивов, соотношение мотивов общественных и
личных изменяется у людей с изменением общественного строя. Такие изменения
являются типически общими для людей, живущих в условиях данного общественного
строя. Они выступают у каждого человека в индивидуальном преломлении, обуслов-
ленном соотношением специфических для него внешних и внутренних условий. В силу
этого соотношения с внутренними условиями формально одни и те же внешние
условия (например, условия жизни и воспитания для двух детей в одной семье)
оказываются по существу, по своему жизненному смыслу для индивида различными. В
этой индивидуальной истории развития складываются индивидуальные свойства или
особенности личности. Таким образом, свойства личности никак не сводятся к ее
индивидуальным особенностям. Они включают и общее, и особенное, и единичное.
Личность тем значительнее, чем больше в индивидуальном преломлении в ней
представлено всеобщее. Индивидуальные свойства личности - это не одно и то же.
что личностные свойства индивида, т.е. свойства, характеризующие его как
личность.

В качестве собственно личностных свойств из всего многообразия свойств человека
обычно выделяются те, которые обусловливают общественно-значимое поведение или
деятельность человека. Основное место в них поэтому занимают система мотивов и
задач, которые ставит себе человек, свойства его характера, обусловливающие
поступки, т.е. те действия, которые реализуют или выражают отношение человека к
другим людям, и способности, т.е. свойства, делающие его пригодным к исторически
сложившимся формам общественно-полезной деятельности.

Нет нужды подробно останавливаться здесь на истории понятия личности. Она
освещена в ряде работ Тренделенбурга, Рейнфельдера и других^. Беглую сводку их
дает Оллпорт^. Согласно этим исследованиям, слово <личность> обозначало сначала у
этрусков маску, которую надевал актер, а затем уже этого последнего и его р о л ь. У
римлян слово <persona> употреблялось не иначе как в контексте persona patris, regis,
accusatoris (личность отца, царя, обвинителя и т.п.).

Ссылаясь на исследование Тренделенбурга, в котором это устанавливалось, К.
Бюлер отмечал, что сейчас понятие личности коренным образом изменилось: оно
обозначает не общественную функцию человека, а его внутреннюю сущность
(Wesenart). Неверно, однако, и чисто внешнее противопоставление внутренней
сущности и общественной функции человеческой личности, которое метафизически
устанавливает К. Бюлер. Человеческая личность, конечно, не может быть непо-
средственно отождествлена со своей общественной и юридической или экономической
функцией. Так, юридическим лицом может быть не только человек как индивид, как
личность; и человек (индивид, личность) может выступать не в качестве юридического
лица, и уж во всяком случае он никогда не бывает только юридическим лицом -
персонифицированной юридической функцией. Подобному этому в политической
экономии Маркс, говоря о <характерных экономических масках лиц>, что <это только
олицетворения экономических отношений, в качестве носителей которых эти лица
противостоят друг другу>^, вслед за этим отмечает неправомерность рассмотрения
лиц только как персонифицированных социальных категорий, а не как инди-
видуумов^.

^Trendelenburg. Zlir Geschichte des Wortes <Person> // Kantstudien. 1908. N 13. S. 4-5; Rheinfelder H. Das

Wort <Person> //Zsch. f. Roman. Phil. 1928. Beiheft 77. S. 22-23.
"Allpori G.W. Personality: A psychological Interpretation. N.Y., 1937. Ch. II. Defining Personality. P. 24-54.
^Маркс К. Капитал. Т. 1. М.: Госполитиздат, 1949. С. 92.
^""Мы попали в затруднение, - пишет Маркс, - вследствие того, что рассматривали лиц только как

персонифицированные [олицетворенные] категории, а не как индивидуумов". Там же. С. 169.

200

Однако из того представления о личности, которое заключено в первоначальном
значении этого слова, указывающего на роль, которую актер играет в пьесе, и,
значит, человек в жизни, мы все же удерживаем одну существенную черту. Она
заключается в том, что личность определяется своими отношениями к окружающему
миру, к общественному окружению, к другим людям. Эти отношения реализуются в
деятельности людей, той реальной деятельности, посредством которой люди познают
мир - природу и общество - и изменяют их. Никак нельзя вовсе обособить личность
от роли, которую она играет в жизни. Значительность личности определяется не
столько свойствами, которыми она, взятая сама по себе, обладает, сколько
значительностью тех общественно-исторических сил, носителем которых она высту-
пает, тех реальных дел, которые она благодаря им осуществляет. Дистанция, отде-
ляющая историческую личность от рядового человека, определяется не соотношением
их природных способностей самих по себе, а значительностью дел, которые в силу не
только исходных природных способностей, но и стечения обстоятельств исторического
развития и его собственной жизни человеку, ставшему исторической личностью,
удалось свершить. Роль крупного исторического деятеля, а не сами по себе взятые его
способности определяют соотношение масштабов данной исторической личности и
рядового человека. Отнесение этих различий в масштабах между исторической лич-
ностью и простым человеком из народа целиком, исключительно к различию их
исходных природных данных обусловлено ложным противопоставлением гения и толпы
и создает неверные перспективы в оценке возможностей, открытых перед каждым
человеком.

Личность формируется во взаимодействии человека с окружающим миром. Во
взаимодействии с миром, в осуществляемой им деятельности человек не только прояв-
ляется, но и формируется. Поэтому такое фундаментальное значение для психологии
приобретает деятельность человека. Человеческая личность, т.е. объективная реаль-
ность, обозначаемая понятием <личность>, которая выступает в этом качестве, - это,
в конце концов, реальный индивид, живой, действующий человек. (Не существует
никакой личности ни как психофизически <нейтрального> (Штерн), ни как чисто
духовного образования (Клагес) и никакой особой науки о так понимаемой
<личности>.)

В качестве личности человек выступает как <единица> в системе общественных
отношений, как их реальный носитель. В этом заключается положительное ядро
точки зрения, которая утверждает, что понятие личности есть общест-
венна я, а не психологическая категория. Это не исключает, однако, того, что сама
личность как реальность, как кусок действительности, обладая многообразными
свойствами - в том числе и природными, а не только общественными - является
предметом изучения разных наук, каждая из которых изучает ее в своих
специфических связях и отношениях. В число таких наук необходимо входит
психология, потому что нет личности без психики, более того, - без сознания. При
этом психический аспект личности не рядоположен с другими; психические явления
органически вплетаются в целостную жизнь личности, поскольку основная жизненная
функция всех психических явлений и процессов заключается в регуляции деятельности
людей. Будучи обусловлены внешними воздействиями, психические процессы опреде-
ляют поведение, опосредствуя зависимость поведения субъекта от объективных
условий^.

Человек есть индивидуальность в силу наличия у него особенных, единичных,
неповторимых свойств; человек есть личность в силу того, что он сознательно опре-

^Часто говорят, что личность не входит в сферу психологии. Это, конечно, верно в том смысле, что лич-
ность в целом не есть психологическое образование и не может быть поэтому только предметом
психологии. Но если в этом смысле верно, что личность не входит в психологию, то не менее верно и то,
что психические явления входят, притом необходимо входят, в личность: поэтому без психологии не может
быть всестороннего изучения личности.

деляет свое отношение к окружающему. Человек есть личность, поскольку у него
свое лицо. Человек есть в максимальной мере личность, когда в нем минимум
нейтральности, безразличия, равнодушия и максимум <партийности> по отношению ко
всему общественно значимому. Поэтому для человека как личности такое
фундаментальное значение имеет сознание не только как знание, но и как
отношение. Без сознания, без способности сознательно занять определенную позицию
нет личности.

Подчеркивая роль сознания, надо вместе с тем учитывать многоплановость психи-
ческого, протекание психических процессов на разных уровнях. Одноплановый, плос-
костной подход к психике личности всегда есть поверхностный подход, даже если при
этом берется какой-то <глубинный слой>. При многоплановости целостность психи-
ческого склада человека сохраняется в силу взаимосвязи всех его - иногда проти-
воречивых - свойств и тенденций.

Положение о протекании психических процессов на разных уровнях имеет фунда-
ментальное значение для понимания психологического строения самой личности. В
частности, вопрос о личности как психологическом субъекте непосредственно связан с
соотношением непроизвольных и так называемых произвольных процессов. Субъект в
специфическом смысле слова (как <я>) - это субъект сознательной, произвольной
деятельности. Ядро его составляют осознанные побуждения - мотивы сознательных
действий. Всякая личность это субъект в смысле <я>, однако, понятие личности при-
менительно к психологии не может быть сведено к понятию субъекта в этом узком,
специфическом смысле. Психическое содержание человеческой личности не исчер-
пывается мотивами сознательной деятельности; оно включает в себя также много-
образие неосознанных тенденций - побуждений его непроизвольной деятельности. <Я>
как субъект - это верхушечное образование, неотделимое от многоплановой
совокупности тенденций, составляющих в целом психологический склад личности. В
общей характеристике личности надо еще также учитывать ее <идеологию>, идеи,
принимаемые человеком в качестве принципов, на основе которых им производится
оценка своих и чужих поступков, определяемых теми или иными побуждениями,
которые, однако, сами не выступают как побуждения его деятельности. В психологию
личности входит изучение всех этих образований в их взаимосвязи.

Исчерпывающее рассмотрение всех психических процессов - восприятия, мыш-
ления (а не только, скажем, чувств) - должно включать и личностный, мотивационный
аспект соответствующей деятельности, т.е. выявить отношение личности к задачам,
которые перед ней встают. Однако это никак не значит, что можно рассматривать
восприятие, мышление и т.д. только как частное проявление от случая к случаю
изменяющегося отношения личности к ситуации. Нельзя игнорировать динамику этих
отношений в рассмотрении психических процессов, но нельзя все растворить в этой
динамике отношений, вовсе исключив статику относительно устойчивых свойств. Все
растворять в динамике личностных отношений значит игнорировать наличие у
человека устойчивых свойств, сложившихся и закрепившихся в ходе истории. Сводить
все в психологии к динамике отношений личности к окружающему не менее неверно и
односторонне, чем, игнорируя их вовсе, ограничиваться только статикой свойств.
Нельзя рассматривать, например, восприятие только как выражение отношения
человека к воспринимаемому, не принимая во внимание общих для всех людей и
ситуаций психофизиологических закономерностей чувствительности, деятельности
воспринимающих приборов. Ошибочно утверждать целостность и динамику так,
чтобы тем самым отвергнуть всякую статику (все устойчивое) и всякую относи-
тельную самостоятельность частей (анализаторов и т.п.). Личностный аспект в изу-
чении восприятия, мышления и т.д. необходим, без него не может быть исчер-
пывающего, конкретного изучения ни одного процесса; но это все-таки только аспект
и сделать его единственным - значит закрыть себе путь для раскрытия всех, и прежде
всего самых общих, закономерностей психической деятельности.

В психических процессах, как и в психических свойствах личности, имеются и более
общие и более специальные свойства. Выявление как одних, так и других является
правомерной задачей исследования. В зависимости от того, какие из них должны быть
изучены, исследователю приходится выбирать условия, при которых именно этот -
более общий или более частный - аспект выступит на передний план.

К психологии личности обычно относят прежде всего совокупность психических
свойств человека (особенно свойств характера и способностей), взаимосвязанных,
взаимообусловленных и находящихся друг к другу в отношении определенной
субординации. (Существенно не только то, какими психическими свойствами обладает
человек, но и то, какую роль - ведущую или служебную - каждое из них играет в
общем строе данной личности).

Однако неверно представление, будто психология личности, которая сводится при
этом к совокупности ее психических свойств, и психология психических процессов
образуют две обособленные области. Представление о психологии личности, обособ-
ленной от изучения психических процессов, и представление о психических процессах
как абстрактных функциях, обособленных от личности, - это две стороны одной и той
же ошибочной концепции. На самом деле нельзя построить ни учения о психических
свойствах человека в отрыве от изучения его психической деятельности, ни учения о
психической деятельности, о закономерностях протекания психических процессов, не
учитывая их зависимости от психических свойств личности.

Неправомерность такого обособления отчетливо выступает в учении как о способ-
ностях, так и о характере. Основной недостаток традиционных испытаний интеллекта
заключается именно в их отрыве от психологии мышления. В тестовых испытаниях об
интеллекте как способности судят, исходя из результата, который человек дает при
испытании, минуя процесс, который к нему ведет. Результат деятельности, конечно,
должен быть учтен, но взятый сам по себе, он не однозначный показатель для
суждения об интеллекте, о способности. Психологически, личностно, диагностически
результат существен именно как результативное выражение процесса мыслительной
деятельности. Только учтя последнюю, можно достоверно судить о том, как мыслит и
мыслит ли вообще данный человек, давая при испытании тот или иной показатель,
определяемый достигнутым им результатом. (Уже эти соображения показывают,
почему и в каком отношении неудовлетворительна тестовая диагностика.)

Не только диагностирование, но и самое формирование способностей было бы
невозможно, будь способности, свойства личности обособлены от психических про-
цессов, от ее деятельности: закрепляющиеся, как бы оседающие в человеке ходы и
результаты его деятельности - познавательной, эстетической и т.п. - входят, как мы
видели, в самый состав его способностей.

Аналогично обстоит дело и со свойствами характера. Каждое свойство характера
всегда есть тенденция к совершению в определенных условиях определенных
поступков. Истоки характера человека и ключ к его формированию - в побуждениях
и мотивах его деятельности. Ситуационно обусловленный мотив или побуждение к
тому или иному поступку это и есть личностная черта характера в ее генезисе.
Поэтому пытаться строить характерологию как отдельную дисциплину, обособленную
от психологии, - значит стать на ложный путь.

Более динамические психические состояния личности еще менее могут быть
обособлены от процессов. Психические состояния человека - это непосредственно
динамический эффект его деятельности и фон, на котором они возникают. Таковы,
прежде всего, аффективные состояния, связанные с успехом или неуспехом действий.
Динамика этих состояний и закономерности, которым они подчиняются, несомненно
составляют важный компонент психологии личности, совершенно очевидно неот-
рывный от динамики психических процессов. Эти же последние, в свою очередь, не
могут быть обособлены от психических свойств и состояний личности, от соотношения
уровня ее достижений и сложившегося в ходе предшествующей деятельности уровня

ее притязаний (К. Левин). За обособлением психических свойств от психических
процессов и тем самым от днеятельности, которая ими регулируется, таится мысль о
детерминации поведения человека только изнутри, только внутренними условиями;
обособление же психических процессов от психических свойств и состояний личности
скрывает за собой отрицание роли внутренних условий в детерминации психических
процессов. Значение, которое имеет личность именно в качестве совокупности внут-
ренних условий всех психических процессов, исключает такое обособление психи-
ческих процессов от личности, ее свойств и состояний. Обособление друг от друга
психических свойств и психических процессов - это производный результат разрыва
внешних и внутренних условий, продвинутый внутрь психического.

Общая концепция, согласно которой внешние причины действуют через внутренние
условия, определяющая в конечном счете наш подход к изучению психологии челове-
ческой личности, определяет и понимание путей ее психического развития.

В силу того, что внешние причины действуют лишь через внутренние условия,
внешняя обусловленность развития личности закономерно сочетается со <спонтан-
ностью> ее развития. Все в психологии формирующейся личности так или иначе
обусловлено внешне, но ничто в ее развитии не выводимо непосредственно из
внешних воздействий. Внутренние условия, формируясь под воздействием внешних, не
являются, однако, их непосредственной механической проекцией. Внутренние условия,
складываясь и изменяясь в процессе развития, сами обусловливают тот специфический
круг внешних воздействий, которым данное явление может подвергнуться. Это общее
положение имеет особое значение для понимания развития личности. Законы внешне
обусловленного развития личности - это внутренние законы. Из этого должно
исходить подлинное решение важнейшей проблемы развития и обучения, развития и
воспитания.

Когда исходят из наивного механистического представления, будто педагогические
воздействия непосредственно проецируются в ребенка, отпадает необходимость
специально работать над развитием, над формированием, строить педагогическую
работу так, чтобы обучение давало образовательный эффект, не только сообщало
знания, но и развивало мышление, чтобы воспитание не только снабжало правилами
поведения, но и формировало характер, внутреннее отношение личности к воздейст-
виям, которым она подвергается. Неверный подход к этой проблеме и ее неразра-
ботанность в нашей педагогике - одна из существенных помех в деле воспитания
подрастающего поколения.

Здесь, как и обычно, подлинно большая теоретическая проблема необходимо
оборачивается другой своей стороной как проблема практическая, жизненная.

Собственно всякое познание, как бы теоретично оно ни было, имеет, и не может не
иметь, отношения к жизни, к практике, к судьбам людей, поскольку в качестве позна-
ния оно раскрывает нам действительность и обусловливает возможность действовать
в ней. Теоретическое познание, таким образом, это тоже знание практическое, но
только более далекой и широкой перспективы. В силу этой своей связи с практикой
всякое научное познание имеет прямое отношение к судьбам людей. Поэтому
отношение к науке - это вместе с тем и отношение к человеку; оно, следовательно,
имеет и моральный аспект. Понимать людей, чтобы их совершенствовать, - таково
истинное назначение психологии. Для этого и нужно понять, кик психические явления
включаются в жизнь человека в качестве и обусловленных обстоятельствами его
жизни и обусловливающих его деятельность, посредством которой он эти обстоя-
тельства изменяет; это же - часть более общей проблемы о месте психического во
всеобщей взаимосвязи явлений материального мира. В этой форме выступает для нас
здесь основной вопрос философии о соотношении бытия и сознания.

итоги

Из всех проблем, которые ставит перед человеческой мыслью вселенная, самой
трудной оказалась та, которая касается собственной природы мысли, сознания,
вообще психического. Вопрос о природе психического и месте его в связи явлений
испокон веков и по сегодняшний день - главное средоточие борьбы мировоззрений. В
силу сложности психических явлений решение этой проблемы потребовало тысяче-
летних усилий человеческой мысли.

Мы подошли к анализу этой проблемы, прослеживая основные связи и отношения,
в которые реально включено психическое, с тем чтобы вскрыть, в каком качестве, с
какой характеристикой оно выступает в каждой из этих систем связей.

Решение вопроса о природе психического и месте его среди других явлений сущест-
венно осложняется тем, что определения психического как идеального, субъективного
и т.д., которые в действительности характеризуют психическое в одной системе
отношений, неправомерно генерализуясь, превращаются в универсальные, иррадиируя
на сферы отношений, к которым они по существу не относятся. Примером может
служить перенос противоположности субъективного и объективного, характеризую-
щей психическое в его гносеологическом отношении к объективной реальности, на
соотношение психического и физиологического, - перенос, неизбежно приводящий к
отрицанию возможности объективного познания психического, к утверждению, будто
отражательная деятельность мозга доступна объективному научному познанию
только в своем физиологическом выражении. На самом деле в каждой существенной
для него системе связей и отношений психическое выступает в особом качестве, в
специфической понятийной характеристике. Фиксация одной из этих характеристик
как универсальной для психического вообще, с иррадиированным распространением ее
с одной системы отношений, в которых выступает психическое, на все остальные -
серьезный тормоз на пути решения <психофизической проблемы>.

Ошибочное представление о дуалистическом раздвоении мира связано прежде всего
с неправомерным распространением на психическое во всех связях и отношениях
гносеологической противоположности психического как познания и материи как
объективной реальности. Бесспорно, психическое в любой своей характеристике
качественно отлично от всех других свойств материального мира. Значительность
этого качественного своеобразия психического и порождает тенденцию противо-
поставить психическое всему на свете и на этом противопоставлении расколоть мир
надвое. Однако такое противопоставление, приводящее к раздвоению мира, совер-
шенно неправомерно. К тому же сплошь и рядом неверно определяется и коррелят,
которому противопоставляется психическое. В формулировке так называемой психо-
физической проблемы психическое противопоставляется физическому. Физическое же
нередко подставляется на место материального вообще; таким образом противо-
поставление психического и физического превращается в противопоставление психи-
ческого и материального. На самом деле реально в ходе развития материального мира
одно за другим выступают механические и физико-химические, биологические, в
частности физиологические, свойства материального мира.

Психическое выступает онтологически прежде всего как звено в этом ряду различ-
ных свойств материального мира, в ряду деятельностей или проявлений различных
форм материи. Нет поэтому никаких оснований ни для того, чтобы из этого ряда вых-
ватить толькое физическое, ни для того, чтобы противопоставлять именно ему психи-
ческое: психическое и физическое как таковые - в качестве членов ряда свойств или
проявлений материального мира - не противопоставимы друг другу. Не приходится
также противопоставлять психическое как таковое, как специфическую деятельность
материи на высшей ступени ее развития материальному миру как таковому в целом:
психическое - одна из форм деятельности одной из форм материального мира.

Правомерное противопоставление психического и материального связано с гносео-
логическим отношением, в котором материальное выступает в качестве объективной
реальности, а психическое - как субъективное и идеальное; в этом качестве психи-
ческое и материальное противостоят друг другу. Идеальным является р е -
зультативное выражение психической деятельности - образ, идея, особенно
когда, объективированные в слове, они выступают как относительно обособленные от
психической деятельности. Психическая деятельность человека идеальна,
поскольку она духовна, т.е. поскольку она вобрала, включила в себя опре-
деленное идейное содержание.

Качественное своеобразие психического и противопоставимость психического как
познания материальному бытию как объективной реальности не снимают <онтологи-
ческого> единства бытия, внутри которого впервые возникает познавательное отно-
шение субъекта к миру и вместе с ним противоположность психического как
идеального и субъективного материальному бытию как объективной реальности, -
относительная и ограниченная сферой именной этих гносеологических отношений.

Единство мира, основывающееся на его материальности, выражается, во-первых,
в том, что отражение одних явлений в других есть общее свойство всех сфер
взаимодействия в материальном мире. В каждой сфере взаимодействия эффект отра-
жения выступает конкретно в других явлениях. Вскрыть эту конкретную форму
проявления отражения в каждой специфической сфере взаимодействия - дело в
каждом случае особого, специального исследования. Здесь достаточно обозначить
общую форму этого отражения; она заключается в том, что любое воздействие
одного явления на другое преломляется через внутренние свойства того явления, на
которое это воздействие оказывается. Выступая сперва в качестве общей онтоло-
гической характеристики бытия, теория отражения получает затем специфическое
содержание как теория познания.

Единство материального мира выступает, во-вторых, в том, что более общие
законы элементарных, лежащих <ниже> сфер бытия распространяют свое действие
на все лежащие <выше> области, не исключая при этом существования специфи-
ческих закономерностей этих последних. Частным выражением этого общего
положения является распространение физиологических закономерностей Нейродина-
мики на психические явления.

Несмотря на характерную для гносеологического плана противоположность субъек-
тивного и объективного, единство бытия сохраняется и здесь. Оно основывается на
том, что гносеологическое содержание восприятия, мышления неотрывно от его
объекта, что в своем гносеологическом содержании само оно есть форма отраженного
существования вещей и явлений материального мира. Не существует образов,
обособленных от вещей; существуют лишь образы вещей. Образ - не идеальный
предмет, существующий безотносительно к предмету как материальной вещи, а образ
предмета, образ вещи. Сказать, что восприятие есть образ вещи, значит отвергнуть
представление, будто образ есть идеальная вещь, существующая обособленно,
независимо от материальных вещей, безотносительно к ним. Сказать, что понятие
есть <образ> объективной реальности, значит сказать, что мыслительный психический
процесс в своем результативном выражении через свои <продукты> (понятия) перехо-
дит в сферу объективного знания - арифметического, геометрического, физического и
т.д., что понятия одновременно и продукт мыслительной деятельности людей и объек-
тивное содержание знания, отражение бытия, форма его отраженного существования.
Материалистический монизм сохраняется и в плане гносеологии.

Психическая деятельность субъекта не есть нечто чисто субъективное; связь с
объективным миром не приходится привносить в нее извне как нечто для нее
постороннее, чуждое. Вещи и явления материального мира причастны к самому
возникновению психических явлений, так как эти последние возникают в результате

воздействия вещей на органы чувств, на мозг в ходе рефлекторной нервной
деятельности мозга. Здесь опять-таки не приходится извне соотносить психическую
деятельность с мозгом, с его материальной нервной деятельностью психическая дея-
тельность сама есть вместе с тем нервная, точнее высшая нервная деятельность.

Отражательная психическая деятельность, являющаяся вместе с тем рефлек-
торной нервной деятельностью мозга, возникает в процессе взаимодействия индивида
с миром и служит для его осуществления. Обусловленная воздействиями мира, она
сама обусловливает поведение индивида. Таким образом психическая деятельность
вплетается во всеобщую взаимосвязь явлений и как обусловленное, и как
обусловливающее. Здесь также значит нет места для обособления психического, для
выпадения психических явлений из общей взаимосвязи всех явлений мира. И существо
сознательное, человек, при всем своем ни с чем не сравнимом и неповторимом
своеобразии един с миром.

Роль, которую психические явления играют в жизни и деятельности людей, связана
с тем фундаментальным фактом, что с развитием-психической деятельности мир,
который сначала действует на организм как совокупность раздражителей, выступает
перед человеком как совокупность объектов и объективных обстоятельств, как
раскрывающаяся перед ним, доступная созерцанию объективная реальность. Вместе
с тем совершается переход от реакций на раздражители к действиям над объектами
и к поступкам по отношению к людям.

В переходе от слепых реакций на раздражители к сознательным действиям над все
шире и глубже раскрывающимися объектами действия и познания закладываются
существенные предпосылки человеческого поведения, человеческой жизни, челове-
ческой истории. Здесь, в частности, - одно из условий сознательной практической
деятельности, приводящей вещи во взаимодействие друг с другом и таким путем
ведущей ко все более объективному, все более глубокому их познанию. По мере того
как, изменяя мир, люди все глубже его осознают, сознание человека все полнее
охватывает мир во взаимосвязи его явлений, все в большей мере превращается как
бы в самосознание мира; мир осознает себя через человека.

Прогрессирующее осознание мира, совершающееся в процессе его изменения, в
свою очередь, открывает все расширяющиеся возможности для его дальнейшего
изменения, дЛя переделки природы и перестройки общества, для построения
сознательной деятельностью людей нового мира, новых человеческих отношений. Мы
видели: сознание обусловливает поведение, деятельность людей; деятельность же
людей преобразует природу и перестраивает общество. Таким образом, сознание
входит как обусловливающее во все, на что распространяется деятельность человека,
во всю бесконечную цепь событий, которые ею порождаются в жизни мира и в
истории общества. Так, на основе фундаментального единства мира и в рамках его
осязаемо, весомо, зримо раскрывается значение изменений, которые вносит в мир
совершающееся в процессе эволюции, в ходе истории возникновения и развитие
человеческого сознания.